Лев Войтоловский - Всходил кровавый Марс: по следам войны

Ознакомительная версия.

— Далеко это?

— Верстах в пятнадцати.

На дворе ночь. Штаб занят своим делом. Какое ему дело до того, куда я денусь и как доберусь до парка. Какой-то штабс-капитан бросает мне на ходу:

— Обратитесь к жиду: у него в сарае есть лошади.

Долго уговариваю хозяина; нашлась наконец свободная запряжка, и мы выезжаем на дорогу, освещённую заревом далёкого пожара.

Как и следовало ожидать, в Грушове парка не оказалось. Головной парк стоит в Скальмерже. В Грушове я застал дивизионный лазарет в полном составе. Там я узнал, что шестые сутки на нашем участке идёт отчаянный бой. Сейчас обнаружилось, что нас обходят с левого фланга. 83-я дивизия отступила и обнажила нашу дивизию. Кромский полк оказался окружённым и был частью перебит, частью сдался. Остальные части нашей дивизии сильно пострадали. Раненых — без конца. За последние шесть дней через дивизионный лазарет прошло 1200 человек.

Но это капля в море. Перевязать всех нет никакой возможности. Врачи падают от усталости.

С утра дали знать по телефону в Скальмерже о моем приезде. Меня сразу охватила позиционная атмосфера. Трещат пулемёты.

Хлопают орудия. Пачками рассыпаются ружейные залпы. Позиция совсем близко. В Грушове заехали за мной солдаты головного эшелона головного парка. Второй день они не у дел: снаряды все вышли. В местном парке [12] в Стопнице снарядов нет. Послали эшелон в Мехов — и там нет. Говорят, завтра из Пинчова привезут. Не хватает ни снарядов, ни патронов. С батарей все время присылают с запросом:

— Можно ли открыть непрерывный огонь?

А снарядов нет. Два дня тому назад за два часа расхватали весь парк. И солдаты злобствуют:

— Не на кулачки же драться?!

В Скальмерже среди офицеров настроение не лучше. Все повторяют:

— Есть и люди, и мужество, а снарядов — нет.

С негодованием рассказывают такой случай. Вчера наши эшелоны метались по всем направлениям в поисках ружейных патронов. По дороге встретился им местный парк, переезжавший из Стопницы в Мехов. Стали просить у них снарядов. Ответ: «Не дадим!»

— Да выручите, — просят солдаты. — Совсем не хватает, придётся из-за этого отступать.

А им преспокойно: «Никак нельзя. Не дадим. В дороге мы — не парки, а транспорты».

Это напоминает классический ответ лазарета одного из госпиталей под Шахэ. Шли толпы раненых. Навстречу им лазарет. Просят: «Возьмите нас, кровью истекаем». А им в ответ: «Невозможно. В пути мы — не госпиталь, а транспорт. Возим шатры, а не больных».

Проснулся от непривычного грохота. Казалось, кто-то огромной дубиной колотит по железному барабану, и от этого бешеного грохота содрогаются окна, дома, телефонные столбы и все предметы. Это бухали тяжёлые австрийские пушки вперемежку с беглым огнём полевых орудий. В комнате стоял шум людских голосов. Ругались, кричали и требовали снарядов. Некоторые солдаты чужих дивизий кланялись в пояс и жалобно просили:

— Много их; без конца. Бьют из тяжёлых орудий по окопам. А у нас всего одна цель. Не выдержим, отступим, если артиллерия не поддержит. Христа ради, снарядов, хоть малость...

Потом в помещение вихрем врывается офицер в романовском полушубке:

— Здесь парк дивизии? Где командир бригады Базунов?

— Зачем вам? Он в Люблине.

— У вас много снарядов. Мне начальник нашей дивизии поручил узнать, почему не отпускаете? Ему объясняют положение вещей.

Он ругается, неистовствует, угрожает судом и всякими карами.

Прапорщики Растаковский и Болконский, отправленные за снарядами, не давали о себе никаких сведений; и на запросы батарейных командиров, когда ожидаются снаряды, приходилось отвечать чрезвычайно уклончиво, что приводило их, конечно, в негодование. В то же время вследствие непрерывного движения создалась крайне тяжёлая обстановка для парков. Люди не обедали по два дня. Лошади также оставались без корма, нечищенные и почти не разамуничивались ни днём, ни ночью.

Полупарк, находившийся в Климантове, подвергся жестокому обстрелу.

После обеда прибыл прапорщик Растаковский с эшелоном из Мехова. В течение нескольких минут все привезённые гранаты и винтовочные патроны были разобраны. Неприятельские орудия не затихают ни на минуту. Офицеры режутся в карты. Время от времени из полков присылают за патронами, и мне приходится давать пространные пояснения. Все роли давно перепутались: доктора дают стратегические советы, отпускают снаряды и патроны, если есть, а офицеры вмешиваются в медицинское дело, прописывают лекарства и дают врачебные наставления. Все это считается в порядке вещей, и не только нами, но и солдатами принимается как нечто совершенно законное.

Игра в карты продолжается до рассвета, и всю ночь не смолкает австрийская канонада. Из-за тёмных гор, сотрясая морозный воздух, удар за ударом доносятся пушечные раскаты. Бьют из тяжёлых орудий и мортир. Полевые пушки молчат. Через каждые полчаса стучатся солдаты за патронами. Но патронов нет. Солдаты со злобой спрашивают:

— Неужто с голыми кулаками драться?!

И глухо ворчат о каком-то генерале, продавшемся немцам и задерживающем доставку снарядов.

Просыпаюсь, засыпаю и вновь просыпаюсь. Идёт жаркая игра в карты. Лица нервные, напряжённые. Перед каждым кипа бумажек. Выкрикивают крупные ставки — 200, 300, 500 рублей.

В выигрыше заночевавший у нас артиллерийский капитан из Чернигова. Джапаридзе первый встаёт из-за стола и, вытянувшись во весь свой гигантский рост, ударяет энергично кулаком по столу:

— Баста! С сегодняшнего дня я больше в азартные игры не играю.

Командир 2-го парка Пятницкий меланхолически замечает:

— У меня такое настроение ещё вчера было.

— Теперь и умереть не страшно! — восклицает Костров. — До нитки очистился. Яко наг, яко благ.

— На войне умереть никогда не страшно, — говорит, позевывая, Джапаридзе. — Мне кажется, на войне о смерти не думают. Некогда: или воюют, или в карты играют. Сплошной азарт. Мысли о смерти — это принадлежность мирного времени.

Согласно диспозиции, нашим паркам приказано разбиться на полупарки и эшелоны. Создалось чрезвычайно странное положение. Полученные в ничтожном количестве снаряды были израсходованы с молниеносной быстротой. Требования из полков совершенно не удовлетворялись. От командиров i-й и з-й батарей беспрерывно получались запросы: можно ли открывать огонь и не будет ли недостатка в снарядах? Не добившись ответа и забрасываемые неприятельским огнём, обе батареи, по-видимому, решили отодвинуться. И действительно, видно было простым глазом, как батареи меняют позиции и все ближе и ближе придвигаются к Шклянам. Вскоре головной эшелон уже стоял на одной линии с батареями, и неприятельские снаряды стали ложиться невдалеке от зарядных ящиков.

Между тем от прапорщика Болконского получили новое донесение:

В Пинчове столпотворение вавилонское. Сделались 4 парка почти в полном составе:

2-й парк нашей бригады, 1-й — 83-й бригады, 2-й — 83-й бригады, 1-й — 46-й бригады.

Снаряды доставляются автомобилями из Кельце в очень ограниченном количестве. Все парки набрасываются на них, как голодные волки. Приходится брать патроны с боя.

Сейчас послано 77 патронных двуколок и 70 зарядных ящиков. Остальное надеюсь добить завтра, хотя большой уверенности в этом нет.

Все, что получу, немедленно отправлю.

Из Мехова от прапорщика Растаковского получили сведения, ещё более печальные. Там в ожидании очереди скопилось 14 парков.

Слухи о полученных нами 17 патронных двуколках и 10 снарядных ящиках мигом распространились. Примчались из всех соседних дивизий. Солдат 46-й бригады со слезами на глазах упрашивал:

— Коленопреклонно молю вас, господа начальство! Хоть один ящик шрапнели...

Пришлось тронуть неприкосновенный запас.

В это время между командиром нашего корпуса и командиром дивизии шла оживлённая телеграфная полемика. Командир дивизии доносил:

Согласно приказанию остался на месте. Кромского полка не существует. Весь почти погиб в штыковом бою. Прошу вторично разрешения отступить. 83-я дивизия обнажила левый фланг моей и без того ослабевшей дивизии.

В ответ на это последовала следующая лаконическая телеграмма:

Никакого обнажения дивизии нет. Приказываю собрать полки и перейти в наступление.

Одновременно по всему корпусу был разослан следующий боевой приказ:

Дерзкий враг решил сегодня напрячь все усилия, чтобы сложить наше мужественное упорство и смять левый фланг нашей армии. С Божьей помощью я верю, что мы исполним свой долг до конца.

Да здравствует наш царь, родина и армия!

С Богом на врага!

Генерал лейтенант Р.

Приказ читался вслух и сопровождался офицерскими комментариями.

— С Богом, — сквозь зубы произносит Джапаридзе, — но без снарядов.

Ознакомительная версия.