Ознакомительная версия.
Массивным ножом разведчика, используя его толстый вороненый клинок как маленький ломик, споро откапываю лунки под заряды. Все готово, остается подключить командный блок, сейсмический датчик, вкрутить взрыватели на мины, закопать и замаскировать систему. Время замедления постановки взрывного устройства в боевое положение — двадцать пять минут. За это время мы должны успеть покинуть зону его срабатывания. Поэтому откладываем запуск и, поднявшись на вершину, занимаемся устройством «сюрпризов» в окопах.
Для того чтобы результативно установить противопехотную мину нажимного действия, срабатывающую при нажатии на нее, нужно поставить себя на место противника и представить, как он перемещается в районе. Чем неожиданнее будет решение, тем лучше. После первого подрыва, а при таком массированном минировании я уверен, он будет не один, борьба начнется уже между профессионалами — теми, кто будет разминировать, — и нами, находящимися, надеюсь, уже за много километров отсюда, но еще не выбывшими из игры.
Итак, наш удар! Особое внимание уделяю блиндажу. Используя особенности его строения, размещаю заряды там, где враг не сможет предугадать их местонахождение. Чтобы попасть в нору, необходимо согнуться и переступить через высокий, до полуметра, порог. Перешагиваю через препятствие несколько раз, нахожу оптимальную точку постановки стопы и именно туда устанавливаю ПМН. В самом же помещении в дальнем углу закапываю ОЗМ, обрывную линию укладываю по потолку и стенам. В низком темном помещении сосредоточенный на проверке поверхности «дух» не заметит тонкую проволоку, свисающую сверху, зацепит ее, для обрыва достаточно усилия в двадцать граммов. Снять взрыватель с мины невозможно. При отклонении электронного устройства больше, чем на десять градусов, произойдет срабатывание. Мой «сюрприз» будет находиться в рабочем состоянии до трех месяцев. Когда батареи сядут, произойдет самоликвидация — «клингер»[29] поднимет мину. За работой забыл про еду, про недомогание. Организм мобилизовался, отдает остаток сил.
Группа, начавшая спуск с момента минирования, уже находится внизу. Командир, связавшись с Кочкиным, сообщает планируемое время прибытия вертолетов. Капитан торопит, мы маскируем на склоне уже подключенную «Охоту». Прячем провода в прочерченные ножами в земле канавки, засыпая их сверху песком. Поднимаемся наверх, уничтожая за собой следы.
Травкин связался с нами по радиостанции и доложил, что работу закончил и находится внизу с группой. Начинаем спуск, движемся по нахоженной горной тропе. С плеч спал не только вес зарядов, установленных на горе, но и груз ответственности. Настроение приподнятое. Ротный не скрывает радости, что минирование прошло успешно и весь боевой выход близок к завершению. Делится впечатлениями от процесса установки. Спрашивает, как все прошло у меня. Прямо на пути стоит огромный пятиметровый валун, расколотый пополам. Протискиваюсь между камней, делаю несколько шагов, останавливаюсь. Оборачиваюсь, чтобы ответить. Капитан преодолевает щель, смотрит мне в глаза и читает в них ужас — отчетливо вижу за его спиной вспышку пламени. Как в замедленной киносъемке, неохотно разлетаются вверх куски скального грунта. Реагируем мгновенно, бросаемся в разные стороны на землю. В расщелину вниз со свистом летят осколки, через мгновение докатывается звук раската. Облако из гари и пыли, клубясь, накрывает нас. Сверху начинают падать камни, куски грунта. Вот зачем нужна тренировка. В критический момент тело должно сработать на автомате. Думать, как правильно упасть, времени нет.
Открываю глаза. Медленно, оторвав от поверхности только голову, через плечо смотрю назад. Вновь встречаю взгляд командира, он лежит в такой же позе, как я. Все животные инстинкты, спящие в каждом из нас, проснулись. Все виды чувств оголены, продолжаем разговаривать взглядом: Живой? — Живой! Еще сработает? — Не знаю!
Минуту мы неподвижны.
Подчиняясь какому-то внутреннему сигналу, не сговариваясь, одновременно очень аккуратно приподнимаемся и от камня к камню переползаем вниз. Через тридцать метров встаем и, тревожно озираясь на неласково прощающуюся с нами вершину, поспешно спускаемся. Немота проходит, начинаем издавать звуки. Громко выдыхаю воздух. Сквозь зубы зло матерюсь. Обмениваться словесными эмоциями нет ни сил, ни желания. Из-за груды камней на тропе появляется бегущее к нам отделение разведчиков. Видя нас целыми и невредимыми, они останавливаются. Подниматься продолжает только Сергей. Из глаз его текут слезы.
— Мы думали, вы подорвались! — выпаливает он, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос.
Пришло время командира успокаивать бойца. Разведчики взволнованы.
Все ожидали эвакуации, знали, что уже вдут «вертушки». Ждали, когда закончат и спустятся минеры. Группа не имела с нами зрительной связи, тропа просматривалась только до середины. Не видя, что мы начали спуск, они только услышали мощный разрыв на месте минирования. Радиосвязь с нами пропала, от падения отказала станция. Тут самое худшее подумаешь! Слава богу, обошлось. Сейчас нет времени анализировать и разбирать, что произошло на горе.
Наступила важная фаза боевого выхода — возвращение домой. С трудом, на пределе сил, спецназ вышел из ущелья в распадок. Разведчиков, которым совсем плохо, оставили в центре, укрыв за камнями, остальные заняли круговую оборону.
Ми-24 с рокотом проходят над нашим хребтом, операторы-стрелки осматривают его склоны. Есть «добро» на посадку «восьмеркам». «Крокодилы» встают в круг над массивом. Командир группы обозначает наземным сигнальным патроном оранжевого дыма площадку приземления.
Эвакуация, экипаж транспортной «восьмерки» готов принять спецназовцев на бортТранспортные вертолеты проворно садятся. Командир Ми-8 слегка откорректировал газ, машины продолжают молотить лопастями. Экипаж с нетерпением ожидает посадки десанта. Начинаем грузиться, самостоятельно перемещаться могут не все. Разведчики, способные двигаться, заносят обессилевших товарищей в вертолет. Борттехник, помогая затаскивать бойцов, торопит. Все спецназовцы на борту. Техник не закрывает дверь. Командир «восьмерки» отрывает колеса от грунта, наклоняет нос машины к земле, задрав хвост, начинает разгон. Секунда, вторая, третья. В метре под нами проносятся камни, кусты колючки, край распадка. Предметы мелькают все быстрее, быстрее. Машина с перегрузкой взмывает вверх, стремительно набирает высоту.
Построившись в боевой порядок, четыре вертолета спешат на базу, Кандагарский аэродром. Мы возвращаемся в наш нынешний дом, в 173-й отдельный отряд специального назначения.
Житель Смоленской области Головин принял присягу «На верность Родине и трудовому народу» в 1981 году. Служить сын участника Второй мировой войны попал в танковые войска. После подготовки в Союзе по замене был направлен в состав Ограниченного контингента советских войск в Афганистане, где пополнил ряды ремонтной роты 70-й отдельной мотострелковой бригады. Подразделение располагалось в режимной охраняемой зоне Кандагарского гарнизона, и личный состав непосредственно на «боевые» не выходил. Упущения, допущенные командованием в организации службы, и низкие личные морально-волевые качества Головина толкнули его совершить вопиющий поступок.
Из подробностей предшествующих трагедии событий мне известно, что загнанный в угол сослуживцами, не способный дать отпор, но не желающий терпеть оскорбления солдат прятался от проблемы. Сначала на территории роты, далее по мере развития кризиса начал искать убежище за ее пределами. Это нарушение сходило с рук всем участникам конфликта. Окончательно разуверившись в помощи от командования, он ушел в кишлак, прилегающий к кандагарской «зеленке», и сдался в плен.
Случаи перехода на сторону противника советских военнослужащих единичны для афганской войны. Есть вероятность попасть в плен, будучи раненным, потеряв способность к сопротивлению, или, полностью деморализовавшись, во время тяжелого боя прекратить сражаться и, цепляясь за жизнь, тешить себя иллюзией, что изменой можно ее купить. А здесь, без прямой угрозы жизни, своей волей, из расположения части?!
Не знаю, что далее в судьбе пленника сыграло свою роль — желание лидеров мятежного движения использовать его в пропагандистских целях или «веселый и доброжелательный» нрав конкретного полевого командира, но он был принят в племя, вторично присягнув на верность. Условия для этого просты — стать единоверцем с новыми товарищами. Так, сменив команду, вновь нареченный воевал несколько лет. Деваться теперь ему было некуда, и все тяготы своей новой службы он переносил смиренно!
Ознакомительная версия.
