Кн. А. И. Горчаков. (Пис. Доу).
Таким образом в период войны комитету пришлось развернуть чрезвычайно разнообразную деятельность и в этом отношении, можно сказать, он является как бы маховым колесом всего государственного механизма. Он давал всему движение и разрешал своею властью такие вопросы, которые выдвигались ходом военных обстоятельств. По возвращении из заграничных походов 1814 г. император Александр повелел комитету «оставаться впредь до указа на том основании, на каком он во время отсутствия его находился». Согласно ходатайству гр. Салтыкова, государь разрешил комитету «приводить в исполнение не только такие положения, которые отлагательства не терпят», но и уполномочил его, «представляя положения свои государю, приводить в исполнение таковые до воспоследования высочайшего утверждения». В противном случае, по словам гр. Салтыкова, «могли бы произойти великие затруднения».
Однако в деятельности комитета, особенно в связи с продовольствием армии, обнаружились довольно скоро крупные недостатки, которые, возбудив сильный гнев государя, заставили его обратиться к гр. Салтыкову из Варшавы с резким письмом от 15 ноября 1815 г. «Уполномочив вас действовать, не приемля от министерства отговорок, — писал, между прочим, государь, — мне оставалось быть только уверенным, что никакая жалоба на недостаток денег или на недостаток продовольствия не дойдет более до меня; но к крайнему удивлению вижу ныне из копии с донесения к вам управляющего военным министерством, что по 21 октября ничего решительно еще не сделано. Нельзя оставить без внимания, что министерство наше, теряя лишь время, входит с докладами ко мне об отпуске сумм, невзирая на полное разрешение, данное мною вам действовать решительно по сему предмету и не уважая занятий моих за границей, которые редко позволяют иметь свободные часы для дел текущих, особливо, когда я, полагаясь на уполномочие, данное вам, остаюсь в твердом ожидании исправных исполнений моих предписаний». «В заключение обязываюсь сказать, — читаем в этом любопытном документе, — что ежели и после сего подтверждения будет какая неисправность в содержании армии, то по всей строгости взыщу я с виновных, невзирая ни на какое лицо». Управляющий военным министерством кн. Горчаков и управляющий делами комитета министров статс-секретарь Молчанов были отданы под суд за обнаружившиеся злоупотребления по снабжению продовольствием армии в военное время. Все это вынудило императора Александра прибегнуть к чрезвычайным мерам в отношении учреждения, в руках которого было сосредоточено управление государством. В декабре 1815 г. назначен был для доклада государю и надзора по делам комитета «всякий раз, когда здоровье князя Н. И. Салтыкова не позволит ему явиться лично в комитет и к нему, государю, генерал-от-артиллерии гр. Аракчеев». Таким образом, с наступлением «аракчеевщины» и комитет министров не избег общей участи и был подчинен бесконтрольной власти «без лести преданного» временщика.
В. Бочкарев
«Храм верности» в саду кн. А. Б. Куракина в его селе Надеждине.
Галерея, нареченная вместилище «чувствию вечных». В саду кн. А. Б. Куракина в его селе Надеждине.
(Рис. В. Причетников).
II. 12-й год и великосветское общество
И. Н. Игнатова
«Война и мир» Толстого
начала прошлого столетия народы Европы обнаруживают тенденцию двигаться с Запада на Восток. Эта тенденция длится в течение нескольких лет, поддерживается, распространяется, осуществляется, несмотря на попытки помешать ей, потом внезапно меняет направление и переходит в стремление, обратное прежнему. Уже не с Запада на Восток, а с Востока на Запад движутся народы, и в этом стремлении так же, как в предыдущем, осуществляют не волю отдельных личностей, не каприз какого-нибудь Наполеона или желание других властителей, а нечто гораздо более сильное и общее — «печальный закон необходимости». Исторические события производятся не волею отдельных людей, как бы ни бросались в глаза эти люди при изучении событий. В механизме общественной машины главное значение имеет не та щепка, которая первая бросается в глаза и которая в действительности тормозит движение, а незаметная шестерня, без которой отправление машины сделалось бы невозможным. Сколько бы ни говорили историки, что Бородинское сражение не окончилось совершенным разгромом русской армии из-за насморка Наполеона, какие бы прекрасные диспозиции ни писали генералы перед боем, — ни состояние, физическое или душевное, Наполеона, ни распоряжения генералов не играли и не играют никакой роли в исходе сражений, и отдельный незаметный солдат значит не меньше, чем всеми прославляемый Наполеон или другие известные своей научной военной подготовкой генералы. Есть «печальный закон необходимости», и сколько бы ни говорили о свободной воле власть имеющего лица, которое правит событиями по своему произволению, на самом деле все совершается на основании этого закона необходимости. В чем он? Можем ли мы понять его? «Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений». Не будучи в состоянии постигнуть ее, люди для объяснения исторических событий подставляют слова «случай», «гений». И, употребляя эти слова и оперируя с ними, они уподобляются стаду баранов, которые должны думать, что отгоняемый каждый вечер в особый денник для откармливания и становящийся толще других баран — гений. «Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей» и «ежели они и не будут знать, для какой цели их откармливали, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды ни в понятии случая, ни в понятии гения».
Таковы, как известно, воззрения Толстого на историю и на события 1812 года. Движения, имевшие такое огромное влияние на судьбу целых стран, совершались по закону необходимости, охватить и понять который мы не можем, но можем, отрешаясь от мысли, что все происходит для достижения «бараньих целей», постигнуть единство и последовательность явлений. Во всяком случае, роль отдельных людей, поставленных на вид историей, тут ни при чем, ибо «мысли и слова, служащие их выражением, не суть двигатели людей».
Кн. В. В. Голицына.
Каким бы странным ни казался читателю отрицательный взгляд на значение «мысли и слов», — взгляд писателя, всю жизнь пытавшегося «двигать» людей словом, но для наблюдения над общественным движением, изображенным в «Войне и мире», нам нет необходимости долго останавливаться над ним. Пусть в великом столкновении народов в начале XIX столетия Наполеон значил не больше, чем ничтожная щепка, попавшая в большую машину, — не подтверждение, и иллюстрацию этой мысли ищем мы в знаменитом романе: «единство и последовательность» событий 12 года кажутся нам яснее и понятнее при знакомстве с той общественной жизнью, которая представлена в «Войне и мире». Каковы бы ни были исторические взгляды Толстого, согласен или не согласен с ними читатель, но, кроме великолепных картин индивидуальной и общественной психологии, он находит в романе богатейший материал для знакомства с ходом событий 12 года, — материал, главным образом, заключающийся в характеристике общества, его отдельных членов и их отношений. Недостаток места позволяет нам воспользоваться только небольшой частью этого обширного материала, только напомнить в коротких словах читателю, какою, в изображении Толстого, представилась нам Россия в годы, предшествовавшие 12 году, и в течение Отечественной войны.
I.
Кн. Ф. С. Голицын.
Перед нами небольшая общественная группа. Небольшая, но сложная, вмещающая в себе элементы, которые позднее войдут в состав нескольких самостоятельных групп, поклоняющихся различным богам, враждующих и пытающихся вытеснить одна другую. То, что позднее найдет свое выражение только в интеллигенции или только в чиновничестве, что сделается характеристикой только разночинцев или только дворянства, — здесь объединено в одном слое, в одной небольшой, но сложной и занимающей высшее положение группе. Все, что характеризует население со стороны ума, знаний, так же, как знатности и почестей, совмещается в ней. Здесь и западные влияния, и русский опыт, и ученость, и развитие, и барская спесь, и чиновничье почитание, и помыслы о человеческом достоинстве, и презрительное отношение к подчиненному. Все те острые углы, на которые впоследствии натолкнется общество и которые разъединят отдельные общественные группы, создав конфликты по поводу каждого вопроса, здесь пока не существуют. Нет глухого брожения каких-то таинственных сил, нет заранее подсказанного принципиального разъединения. Члены этой группы не имеют конкурентов в другой среде ни по знатности, ни по чинам, ни по государственным заслугам, — это само собой разумеется. Но и в области ума, знаний, талантов они не имеют соперников; еще не произошло отделения таланта, ума и знания от знатности и величия. И самые привилегии кажутся законными не только потому, что они освящены временем и привычкой, но и потому, что люди, пользующиеся ими, в духовном отношении стоят бесконечно выше других групп населения. Конечно, не все они одинаково умны, образованны и талантливы: и между ними есть Ипполиты Курагины, Анатоли и Берги. Больше того. Не подлежит ни малейшему сомнению, что большинство, громадное большинство этого общества не имеет даже смутного беспокойства о тех вопросах, которыми полна духовная жизнь князя Андрея или Пьера Безухова. Но если в России этого времени есть известное накопление знаний, ума, дарования, то оно хранится здесь, в этой группе князей Болконских, графов Безухих, — здесь и, лишь в виде исключения, в отдельных представителях других групп. Но и Ипполиты Курагины, и Анатоли, и Берги, не имеющие ни ума, ни знаний, ни талантов, не относятся со злобой и раздражением к князьям Андреям и Пьерам Безухим за то, что область мышления последних превышает обычную сферу мышления Ипполита и других на неизмеримую высоту. Не имеют злобы и раздражения, во-первых, потому, что это — люди своего круга, знатные, богатые, занимающие высокое положение. Во-вторых, еще не успели Курагины постигнуть горечь плодов познания добра и зла и не имеют надобности кричать: ученье — вот беда, ученость — вот причина. Конечно, и в этом кругу посреди блестящих князей Васильевых, Болконских, Курагиных, графов Безухих и Ростовых, могущих вывесить в парадных комнатах своих дворцов, длиннейшие генеалогические таблицы, может появиться богатый дарованиями и умом homo novus, Сперанский, «кутейник», не имеющий ни титулов, ни предков, ни богатства. Какое встретит он к себе отношение? И зависть и злоба будут, конечно, но не столько, как к человеку другой враждебной среды, сколько как к сопернику, грозящему занять соблазнительное место, сочиняющему страшные правила об экзаменах для почтенных чиновных людей. Но рядом с завистью homo novus встретит восторженное отношение к себе со стороны наиболее талантливых представителей великосветской среды. «Князь Андрей питал к нему (к Сперанскому) страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда-то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться со своим чувством к Сперанскому и бессознательно усиливать его в самом себе». Но и князь Андрей относится так к Сперанскому не потому, что идеи равенства и вреда привилегий уже пустили корни в обществе, а, наоборот, именно потому, что они еще не волнуют этого общества, и острый вопрос о «правах человека» как бы не существует для него. Почти девственная почва еще не захвачена теми возбуждающими вражду вопросами, которые возникнут, окрепнут и обострятся позднее.
