Ознакомительная версия.
Таким образом, по официальной версии, «Манхэттенский проект» успешно завершился созданием трех разнотипных атомных бомб, включая плутониевую «Штучку», взорванную при самом первом ядерном испытании «Тринити» 16 июля 1945 года, уранового «Малыша», сброшенного на Хиросиму 6 августа 1945 года и плутониевого «Толстяка», сброшенного на Нагасаки 9 августа 1945 года. Странности начались после этого, ведь при переходе на отработанные во время реализации «Манхэттенского проекта» технологии производства ядерных боеприпасов прошел довольно продолжительный срок. Между тем «Тринити» и боевое применение атомного оружия отделяет всего лишь месяц. Все это не очень понятно с точки зрения ядерной технологии, ведь получается, что летом 1945 года изготовлялось сразу три различных ядерных боеприпаса, настолько разных, что успешное испытание одного из них вовсе не гарантировало штатный подрыв в полевых условиях остальных. Фактически тут требовалось бы целых три ядерных проекта, что было бы нереально даже для экономики США.
Тем более не ясно, почему после успешного подрыва всех трех типов ядерного боезаряда в рамках «Манхэттенского проекта» Гровс тут же не приступил к серийному выпуску частично модифицированных по результатам испытаний А-бомб? Ведь сразу после разгрома Германии и Японии перед англо-американскими союзниками начал возникать призрак будущей холодной войны с Советским Союзом. К тому же уже осенью 1945 года Государственным комитетом обороны СССР было принято несколько беспрецедентных научно-технических и организационных решений, в соответствии с которыми начал разворачиваться советский атомный проект. Стали возникать новые институты, заводы, опытные производства, горно-обогатительные комбинаты и рудники. Конечно же, подобная активность была зафиксирована как английской, так и американской разведкой и вызвала очень большую обеспокоенность у союзников.
Целью испытаний было определить эффект воздействия атомного оружия над и под водной поверхностью. Планировалось совершить три взрыва, но реально произошло два – бомба «Эйбл» мощностью 23 килотонны взорвалась на высоте 158 метров, а бомба «Бейкер» – на глубине 27 метров. Третья бомба, «Чарли», не была взорвана из-за возросшей опасности радиоактивного заражения и неэффективности процедур дезактивации.
Тем не менее даже в такой напряженной политической обстановке Соединенные Штаты сумели провести новые испытания атомной бомбы только летом следующего года, и то не совсем удачно. Эти испытания под кодовым названием «Перекрестки» состоялись на одном из атоллов Маршалловых островов, бывших в то время подопечной территорией ООН под управлением США, в присутствии прессы и многочисленных зарубежных наблюдателей. Из Советского Союза присутствовали руководитель циклотронной лаборатории Радиевого института АН СССР Михаил Григорьевич Мещеряков, эксперт при представителе СССР в Комиссии ООН по контролю над атомной энергией Семен Петрович Александров и начальник секции отдела проектирования ЦНИИ кораблестроения, капитан 2 ранга Александр Михайлович Хохлов.
Именно Хохлов как аккредитованный корреспондент «Красной звезды» впоследствии неоднократно подчеркивал странные обстоятельства, сопутствующие операции «Перекрестки». По его словам, сложности подрыва боезапаса и несколько «фальстартов» инициации имплозии производили впечатление какой-то лихорадочной поспешности в демонстрации явно недоработанных конструкций ядерного боезапаса. Это тем более было странно, что в данном случае декларировалась не испытание новых А-бомб, а исследование их тактико-технических характеристик в новой среде применения на морском театре боевых действий. По своей конструкции эти боеприпасы были очень близки к «Малышу», сброшенному на Хиросиму. Непонятно было и почему под надуманным предлогом отменили испытание первой ядерной торпеды «Чарли».
Хохлов рассказывал, что в среде иностранных журналистов ходили слухи, что отмена третьей части испытаний связана с глубокими конструктивными недостатками, обнаруженными в А-бомбе «Чарли». Это было тем более непонятно на фоне деклараций американской стороны о начале серийного выпуска ядерных боеприпасов. Кроме того, кавторанг Хохлов присутствовал при любопытном эпизоде, когда американские журналисты оживленно обсуждали тот факт, что картина разрушения «кораблей-мишеней» на Бикини очень напоминает последствия некоего таинственного взрыва, произошедшего летом 1945 года где-то посредине Атлантики. Через год, летом 1947 года, прошла еще одна серия испытаний А-бомб, и только после этого было официально объявлено, что в американские арсеналы стали поступать первые ядерные боеприпасы.
Уфолог Кранц приводит любопытный отчет некоего двойного агента «Феликса», который накануне нового, 1947 года докладывал в Москву, что в ноябре-декабре текущего года в районе Эль-Пасо, штат Техас, была проведена серия ядерных взрывов. При этом испытывались опытные образцы ядерных бомб, аналогичных тем, которые сбрасывались на Хиросиму и Нагасаки. В течение полутора месяцев были проверены в действии как минимум четыре бомбы, но испытания трех из них закончились неудачно.
Эта серия бомб была создана в процессе подготовки к крупномасштабному промышленному выпуску ядерных боеприпасов. Скорее всего, его начала надо было ждать не ранее середины 1947 года. Что же получается? – задает вопрос Кранц. В 1945 году американцы сбрасывают три бомбы – и все успешно. Следующие испытания – тех же самых бомб! – проходят полтора года спустя, к тому же не слишком удачно. Серийное производство начинается еще через полгода, причем мы не знаем – и никогда не узнаем, – насколько атомные бомбы, появившиеся на американских армейских складах, соответствовали своему страшному назначению, то есть насколько качественными они были.
Такая картина, считает Кранц, может нарисоваться только в одном случае, а именно: если первые три атомные бомбы – те самые, 45-го года – были построены американцами не самостоятельно, а получены от кого-то. Если говорить прямо – от немцев. Косвенно такую гипотезу подтверждает реакция ученых Германии на бомбардировку японских городов, о которой мы знаем благодаря книге Гаудсмита «Миссия «Алсос»», где говорится:
«В обеденное время 6 августа интернированные немецкие физики узнали о Хиросиме. Первой их реакцией было явное недоверие. «Это невозможно», – сказали они.
В конце концов, они ведь сами несколько лет работали над урановой проблемой и убедились, что получить атомную бомбу за такое короткое время почти невозможно. Так как же могли это сделать американцы? Это абсурд!
Один из них заявил: «Это не может быть атомной бомбой. Вернее всего, это пропаганда. Может быть, у американцев появилось какое-нибудь новое взрывчатое вещество или необыкновенно большая бомба, которую они решили именовать «атомной», но это далеко не то, что можно было бы назвать атомной бомбой. Это не имеет ничего общего с урановой проблемой». Придя к такому заключению, немецкие ученые спокойно закончили свой обед и даже частично переварили его. Но в девять часов по радио были переданы новые, значительно более подробные сообщения, весьма вероятно, те самые, которые услышал и я во Франкфурте.
На десятерых немецких ученых эти сообщения произвели сокрушительное действие. Все их мировоззрение рухнуло. Одним ударом все их самомнение разлетелось в пух и прах. Незыблемая уверенность в своем научном превосходстве сменилась острым чувством отчаяния и пустоты. Если так, то вся их работа за последние шесть лет была проделана впустую; их надежды на блестящее будущее германской науки были не больше, чем иллюзией!
Только один человек из всей их группы не был этим задет, по крайней мере лично, – фон Лауэ. Он был просто наблюдателем и не разделял мечтаний физиков о могуществе и об атомной бомбе. Все же остальные считали, что атомная бомба означала могущество не только страны, сумевшей разрешить данную проблему, но и самих физиков и их науки. Из всех десяти интернированных в этом английском имении фон Лауэ, по-видимому, единственный полностью осознал потрясающий эффект взрыва атомной бомбы над Хиросимой. Во всяком случае, фон Лауэ воспринял новости спокойно. Не то было с другими. Говорили горькие слова, спрашивали, почему они, немцы, не сумели добиться успеха. Представители более молодого поколения с гневом обращались к старшим, упрекая их в отсутствии проницательности, в том, что они бросили Германию в час ее нужды.
Герлах расстроился больше всех. Он вел себя подобно потерпевшему поражение генералу. Он, «рейхсмаршал» ядерной физики, не сумел победить! Замечания более молодых ученых он воспринимал как критику именно в его адрес и несколько дней находился в состоянии глубокой депрессии. Коллеги всячески утешали и старались привести в равновесие расстроенного профессора.
Ознакомительная версия.
