Ознакомительная версия.
Иначе, как Божьим промыслом, не назовешь то, что из роя пуль, выпущенных с нескольких шагов, в Анвара попала только одна, но крепко. В правое предплечье. От удара Хамзин упал, но успел заметить, как Панов короткой очередью срезал душмана.
Через мгновенье рядом с командиром упал на колени санинструктор Валерий Лобов. Он быстро вспорол рукав, повторяя одну и ту же фразу: «Не смотри сюда, не смотри сюда, не надо». Не раз побывавший в переделках, Валера прекрасно знал, что подобное зрелище сил раненому не прибавляет, но Анвар не удержался. Выходное отверстие диаметром 7–8 сантиметров, острые осколки желто-белой кости, алая кровь не лишили Хамзина самообладания. Санинструктор перевязал рану, наложил жгут и вколол два промедола. Стало относительно легче.
Рёв низколетящих самолётов на несколько секунд заглушил грохот боя. Шипенье в рации прекратилось, и Анвар услышал спокойный голос пилота:
— Земля, земля, слышите меня?
— Воздух, воздух! Я — “герцог”. Слышу хорошо. Нахожусь в двух домах на северной окраине кишлака Кобай, обозначаю себя дымом.
Тут же в проломы стен полетели дымовые шашки. Спасение казалось близким.
— Видим, дорогой, видим. Наводи, — ободряюще отозвался лётчик.
— Работайте 50 метров южнее, западнее, восточнее меня. Триста-четыреста метров южнее и восточнее ДШК.
— Так близко не сможем, но попробуем.
“Грачи” ушли на боевой разворот, и шум двигателей чуть стих, а затем раздался душераздирающий визг смертоносных НУРСов. Огненные стрелы проносились совсем рядом, наводя страх и ужас на душманов. Минут через сорок последовала атака второго звена самолётов, а затем ещё одна. Вслед последней паре взвились два “Стингера”. Одна ракета достигла цели — “Грач” был подбит, но, как выяснилось после боя, лётчик сумел благополучно посадить самолёт на своем аэродроме.
Прошло уже около четырёх часов. Хамзин в очередной раз отпустил жгут, потом вновь затянул его и вколол себе две дозы промедола. “Грачи” помогли продержаться группе около полутора часов. Время работало на разведчиков, с минуты на минуту могла появиться бронегруппа, но эти минуты ещё предстояло прожить, продержаться, выдержать. “Духи” не могли смириться с тем, что победа уплывает у них из рук, и вновь бросились в атаку, полные решимости сломить сопротивление обороняющихся.
Взорвалось прямо в комнате. От сильного удара стены мазанки содрогнулись, с потолка посыпалась сухая глина, забивая глаза и рот. Оглушённый Хамзин инстинктивно, не в силах подняться, ползком рванулся к свету, к глотку свежего воздуха. Правая часть тела была посечена осколками, из уха сочилась тёмная кровь. Уже в дверях Анвар увидел, что кто-то ещё пытается выбраться из эпицентра взрыва.
— Коля? Валера? — выдохнул он.
— Это я. Валера, — услышал Хамзин в ответ, и они одновременно оглянулись назад. Перед окном, которое было обращено в сторону “духов”, лежало нечто бесформенное, что недавно ещё было Николаем. Несколько секунд разведчики смотрели на это ужасающее зрелище, пытаясь сообразить, что же произошло.
Реактивная граната попала солдату в затылок и разорвалась. Черепа не было — только часть позвоночника и нижняя челюсть упала на грудь. Пыль оседала на влажные зубы и мгновенно темнела, впитывая в себя ещё живую слюну. Всё.
Физическая усталость страшна не тем, что изнуряет тело, а тем, что порождает усталость душевную, и вместе они так опустошают человека, что он становится не в состоянии бороться даже за свою жизнь. Тем же свойством обладает и боль. Анвар сейчас должен был сопротивляться и одному, и другому, и третьему. Сил не было. Надо прекратить эту выматывающую реальность. Для этого достаточно одного движения пальцем. Всё.
В этот момент послышался гул мотора, и Анвар увидел вздымающиеся клубы пыли на дороге. “Наши”, — промелькнуло в голове. Душевная пустота мгновенно заполнилась нечаянной радостью. Хамзин опустил руку и вдруг увидел “барбухайку”, полную душманов. Все четыре часа “духи” атаковали разведчиков с трёх сторон, но этого им показалось мало, и они вызвали подмогу, чтобы замкнуть кольцо.
Старый грузовик остановился точно под горкой, где сидела не выдававшая себя до сего момента подгруппа лейтенанта Туры. Полтора десятка стволов, почти в упор, сверху вниз шквальным огнём разметали в клочья душманов. Разведчики вложили в этот залп всю ненависть и месть за своих товарищей. Теперь об окружении не могло быть и речи.
Ещё через несколько минут лязг гусениц и рокот двигателя не оставил сомнений — подошла бронегруппа во главе с танком. Двумя меткими выстрелами из мощного орудия он заставил душманов прекратить стрельбу и ретироваться.
Ни одного солдата в тот день не миновала пуля или вражеский осколок. Девять погибших и одиннадцать раненых — таков тяжёлый итог боя. Но разведчики не позволили душманам самодовольно пройтись по полю битвы, чтобы добить раненых, поглумиться над мёртвыми телами и собрать трофеи, а это означало победу».
(Записано по воспоминаниям подполковника Анвара Гумеровича Хамзина.)
* * *
Тридцать седьмая годовщина спецназа, 24 октября, запомнилась Анвару Гумеровичу на всю жизнь. Более года ушло на лечение и реабилитацию. В свои 24 года он имел три ранения, контузию, был награждён орденами: Ленина, Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Не хватало только Звезды Героя, которая не случилась единственно потому, что волею обстоятельств присвоение её командиру группы старшему лейтенанту Хамзину подчеркнуло бы полную бездарность одного из генералов перед вышестоящим начальством.
«Иной раз видишь себя как бы стороны, и происходящее кажется нереальным, а по окончании не можешь вспомнить некоторые свои действия, поступки, и только судя потому, что дышишь, куришь, сидишь на горячем камне и держишь в руках автомат с закипевшим лаком на цевье, понимаешь, что, видимо, всё делал правильно и ещё просто повезло.
В то же время в памяти остаются настолько четкие и детальные образы и картины пережитого, что они остаются с тобой на всю жизнь. После приходит ужасающая обыденность, и даже, если рядом лежит твой друг на бережно постеленной плащ-палатке, ты отдаёшь какие-то распоряжения, пьешь тёплую воду из фляжки, живёшь… а в душе образовывается пустота. Это пустота с годами превращается в глубокую душевную пропасть, отделяющую тебя от окружающих, и даже порой близкие люди не в силах её преодолеть. Попытки залить водкой ни к чему не приводят… где взять столько водки, чтобы заполнить эту бездонную пропасть? Твоя жизнь продолжается, но какая-то уже другая, не понятная самому себе и тем более другим».
Письмо с войны
Андрюха, привет!
Получил твоё внеплановое письмо, как раз 8 ноября. У нас в честь праздников авиация не летала, и почты не было 5, 6, 7 ноября, а первый почтарь 8 числа. Я сразу подался в самовольную отлучку. И какое счастье от Лены и от тебя — два письма. Пару слов о себе: жив-здоров, осталось лежать недели полторы. Желтуха осталась только на глазах (немного). Уже надоело, сегодня 2 недели, как я тут. Лечение такое: 3 литра в день чаю или жидкости наподобие чая и постельный режим. Вот и всё лечение…
Праздники прошли без приключений, хотя были угрозы со стороны духов. Но после получения пиз…лей от Анвара они до сих пор себя чувствуют очень хреново. Даже западные голоса сообщали, что тут идут тяжелые бои и духи понесли большие потери — 1000 человек (но в самом деле 100–120). Я ждал минометного обстрела. Но его не было. То ли духи стали добрее, то ли РС у них закончились. А вернее, некому их запускать. Мысленно живу делами роты, прикидываю различные варианты. Но обломались. Прошли времена «золотой лихорадки», когда за стрельбищем караваны ходили пачками. Духи многому научились…
Да, Анвара отправили в Союз с рукой. Где он сейчас, в Ташкенте, Москве или Ленинграде — не знаю. Вот-вот должно письмо прийти. У него всё нормально, только на раненой руке (правой) мизинец не чувствует. Вероятно, нерв защемило или контузия. Если последнее, то через некоторое время отойдёт, а кость срастётся, всё будет нормально. Я верю в Анвара. Не теряет чувство юмора, ему чуть яйцо, а может, ещё хуже… чуть осколком не отсекло — досталось по ноге. Так что маленькая радость. Мы с ним вместе посмеялись по этому поводу.
Ладно, заканчиваю. Пиши. Саня.
9.11.87.
Ещё полчаса назад пожар полыхал вовсю, а теперь только отдельные языки пламени лениво облизывали чёрные головёшки, оставшиеся от сгоревшего клуба. Ветер листал страницы полуобгоревших и чудом уцелевших книг; кроме клуба, сгорела и библиотека. От почты не осталось вообще никаких следов.
Ознакомительная версия.
