Теперь, подумал Калдера, пришло время изобразить волнение, представить им себя беспомощным. Наступила тишина. Наконец Лозен спросил, не было бы возможным наводить бомбардировщики с помощью сбрасываемых с воздуха связок осветительных бомб, как это делалось во время Второй мировой войны. — Так называемые рождественские елки…
Калдера, изображая сожаление, покачал головой. — К сожалению, нет. У нас есть негативный опыт из Кореи. Если на земле ведется интенсивный артобстрел, экипажи В-29 не смогут с такой большой высоты различить эти световые целеуказатели и, например, залпы реактивных минометов. Бомбардировка будет походить на лотерею. А с восемью тоннами бомб на каждой машине это большой риск. Поймите меня правильно — я не опасаюсь за наших летчиков. Они в безопасности на такой высоте. Но у вас там внизу стоят ваши войска, и стоит “выложить бомбовый ковер” на центр вашей крепости — нет, это будет концом для ваших укреплений, как их мне описывали…
Я не хотел бы нести за это ответственность, — ворчливо подтвердил Коньи.
Калдера увидел, что его расчет оправдался. Хотя, на самом деле, это был расчет хитрого мистера Даллеса. Он по — прежнему держался готовым помочь и предложил, чтобы французская сторона еще раз спокойно все обдумала и поискала возможности для размещения радиобуев. Сам он будет держать свои авиачасти в боевой готовности. За 72 часа они будут готовы к вылету.
Он так умело провернул дело, что его французские партнеры были, очевидно, растроганы тем, как по — братски великая Америка предложила им свою помощь.
Точно так же, как и в вопросе о возможном использовании атомной бомбы, Даллесу с помощью этого трюка удалось создать у французов впечатление американской готовности к бескорыстной помощи. К сожалению, лишь фатальные обстоятельства мешают этому, как заметил даже сам верховный комиссар Дежан в момент отлета Калдеры.
Соединенные Штаты напряженно ждали своего шанса в Индокитае. Но они были хорошими игроками в покер. С нейтрально — дружеским лицом они ожидали, пока их соперник Франция со смертельной уверенностью окажется у последней черты. Вьетминь они вначале не рассматривали ни как партнера для переговоров, ни как серьезного противника. Они просто учли, что народная власть сконцентрировала свои силы на севере страны, чтобы окончательно прогнать оттуда французов. Из этого возникала возможность начать американское продвижение с юга. Сайгон, дельта Меконга, а потом можно будет продвигаться дальше на север. Планы США были долгосрочными, а Франция непреодолимо скатывалась все глубже в дилемму неизбежного поражения.
В те дни, когда Гастон Жанвилль не ползал с мегафоном по грязным траншеям на передовой, призывая своих земляков к разуму, он в последнее время сидел в одной из хижин близ Туан — Гиао и делал работу, заставлявшую его становиться то печальным, то решительным, то яростным.
Однажды, когда его рана зажила настолько, что он смог уже ходить и осторожно пробовал садиться, причем вначале резко втягивал в этот момент воздух сквозь сжатые зубы, к нему подошел начальник агитационной группы, солдат с прекрасным знанием французского языка и с почти неисчерпаемым терпением, который готовил Жанвилля и других к действиям на фронте.
— Ты можешь снова сидеть, как я вижу. Я рад, что все кончилось хорошо.
Жанвилль знал, что этот вьетнамец был заядлым курильщиком и протянул ему пачку “Котаб”, которых можно было вдоволь насобирать там впереди между траншей. Трофей из попавших не по назначению и треснувших французских контейнеров.
— Спасибо. Агитатор взял одну сигарету.
— Бери всю пачку, а потом сможешь забрать хоть целый мешок для других. Мы с Кенгом насобирали их для лазарета, но там хватит и для вас.
Агитатор вытащил свою зажигалку, сделанную из патронной гильзы, закурил, и с удовольствием втянул в себя дым. Потом он, походя, заметил: — Так как я тут стою, то я предложил бы после войны назвать одну из наших марок сигарет “Дьенбьенфу”!
— Ты не стоишь, а сидишь, — сухо заметил Жанвилль.
Тот, в его же духе ответил: — Причем, в отличие от тебя, у меня при этом не болит задница. Не так ли?
Жанвилль улыбнулся. — Зато я уже вообще могу сидеть, это уже многое, правда? И знаешь ли ты, кого я за это должен благодарить? Одну красивую девушку, которая два раза в день осторожно втирает в мои самые деликатные части чудодейственную мазь из волшебного сундучка профессора Тунга. Вот так!
Агитатор сообразил, что наигранная веселость Жанвилля была чем‑то вроде его самозащиты от того, что ему пришлось здесь увидеть. Но с другой стороны, такие люди, как этот “шут” обогатили свои до сего момента теоретические знания о возможности изменить сознание колониальных солдат практическими примерами. Стало необходимым получить об этом ясное представление в связи с теми бесчисленными пленными, кого Народная армия захватила лишь за последние дни. О них ей теперь приходилось заботиться. Жанвилль тут мог бы во многом помочь. Но сегодня агитатор пришел к нему, чтобы попросить об услуге, которую француз мог бы оказать своим погибшим землякам.
Колониальные солдаты или нет, главнокомандующий принял решение, что они были людьми, у них были семьи, родители, жены, подрастающие дети. И они имели право знать, где погибли их сыновья, мужья, отцы.
Вопрос такта. Хотя эти мертвые при жизни очень часто становились добровольными инструментами террора и смерти.
— Нам нужны списки людей, которых мы хороним, — пояснил агитатор, — с отметкой, где они лежат. Имена, домашние адреса, служебные номера с их жетонов. Но у нас мало солдат, которые знают французский и могли бы все это делать. А с другой стороны, при такой жаре и приближающихся дождях мы не можем долго оставлять трупы непогребенными…
— Да, да, — прервал его Жанвилль, — ты меня убедил. Оставь мне бумагу и пришли все найденные у погибших личные документы!
Теперь он целыми днями сидел среди легкораненых, в тени высоких деревьев, куда грохот взрывов доносился из‑за горных цепей. Он строчку за строчкой вписывал имена французских, марокканских, алжирских, немецких и других погибших. Иногда он останавливался и задумывался: — Не слышал ли я раньше этого имени? Нет, это был другой Годдар или Буве. Тот, кого я знал, был не из Марселя, нет, из Нормандии…
Ночью, одной из последних в апреле 1954 года, Жанвилль вместе с Кенгом снова отправился на фронт. До этого он посетил профессора Тунга, чтобы попрощаться. Доктор ощупал шрамы, кивнул и заметил: — Все в порядке. Зажило хорошо. Я желаю вам успеха. Уже потому, что там ценен каждый человек на той стороне, который прекратит сопротивление.
Он вызвал Ба, как раз наматывавшую выстиранные бинты. На пару минут оба остались одни. Они говорили мало, прижавшись друг к другу, и Ба прошептала: — Ты должен выдержать и вернуться, слышишь!
Он успокоил ее, сказав, что теперь будет ползать на животе по самой ужасной грязи, про осторожность ему не дадут забыть шрамы.
Вернулся Тунг. Он держал два прямоугольных куска марли с прикрепленными к ним ленточками. — Это я подготовил для наступления, — объяснил он. — Там между воронок лежит полно сгнивших трупов, вонь не дает солдатам дышать. Кроме того, это еще и вопрос гигиены.
Он показал Кенгу и Гастону, как нужно привязывать эту тряпочку, подобно повязке хирурга, перед носом и ртом.
Над горными грядами трещали молнии сквозь густые черные тучи, на нижней стороне которых отражались отблески взрывов снарядов. Оба мужчины пробирались по частично обвалившимся траншеям к французскому укреплению, обозначенному на их картах как 505, лежавшему на дороге в Туан — Гиао. Французы построили его как внешний пост системы укреплений”Доминик”, он был так далеко на востоке, что его до сих пор не взяли. Но теперь ударные отряды Народной армии были готовы к его штурму. Командир встретил Жанвилля, которого уже знал, с коробкой парижских конфет, предложив их со смехом. — Угощайтесь, сегодня у нас праздник, а тут еще как раз прилетел контейнер со сладостями!
— Праздник? — попытался вспомнить Гастон Жанвилль. Было трудно запомнить все вьетнамские праздники. Что же сегодня? Тэт давно прошел.
— Первое мая! — разъяснил ему командир. Жанвилль взглянул на Кенга. Тот смущенно поднял брови. Он тоже забыл об этом дне, потому что с утра переходил с одного поста на другой.
— Итак, — сказал он теперь и полез в предложенную коробку с конфетами, — отпразднуем Первое мая вот так!
— У вас два часа времени, — объяснил командир.
— Не дольше? А почему?
— Ровно через три часа мы уже будем там. Командир показал на французские баррикады из мешков с песком. Жанвилль понял. Атака.
Когда он заговорил в мегафон, в ответ послышалась стрельба из винтовок. Но огонь был слаб. У французов было все меньше патронов, потому им было приказано стрелять только тогда, когда атакующий противник был хорошо виден. Сегодня никто не решился последовать призывам Жанвилля. Он ругался, но тут ничего нельзя было изменить.
