Ознакомительная версия.
Вторично мы встретились уже в Брянске, куда он приезжал из Навли по служебным делам. Говорили долго. Тогда-то он и подарил мне эту самую тетрадку. Текст был изложен в форме автобиографических заметок на 16 листах.
Прошло более 50 лет, нет уже старого знакомого. Жизнь в стране изменилась круто, сейчас уже другие приоритеты. Сейчас имею полное право опубликовать эту исповедь, услышанную от старого партизана. В тексте сохранены стиль и обороты речи, даже ошибки. Автор ничего не стал менять, просто хотел показать, как воспринимались партизанские будни глазами рядового партизана. Сделаны лишь некоторые уточнения после нашей беседы в Брянске.
«Я, Захарченко Леонид Мартынович, родился в поселке Ивановский Брянской области. Отец служил в Красной Армии. До 1939 года я учился в школе, после чего работал в колхозе. Началась война. Летом меня послали эвакуировать скот в город Задонск, где попал в окружение. Вернулся с большим трудом домой. Немцев в поселке еще не было, хотя в Выгоничах уже действовала полиция.
3 марта 1942 года в поселке был организован партизанский отряд. Я вступил в него и находился там до сентября 1943 г.
После соединения с Красной Армией до 1945 г. был на фронте. В настоящее время нахожусь в военном училище.
Первые дни в партизанском отряде мы обороняли занятые партизанами поселки Ивановский, Гукалинский, д. Богдановка, Сосновое болото. В эти села немцы не ездили, боялись как огня. Мы ходили в засады, но немцев не встречали, собирали оружие. Командованием была поставлена задача — всем партизанам иметь оружие. В с. Уты мы приняли присягу партизан.
Помню первую операцию, как сейчас говорят, боевое крещение. В середине мая нам дали приказ — достать живого немца на железной дороге. На первое задание пошли 12 человек, все добровольно. Языка надо было взять с моста на железнодорожной станции «Речица». Старшим у нас был Байзеров, отчаянный парень, пулеметчик.
Подошли мы к железной дороге. Залегли и долго прислушивались. Затем поползли на полотно. Тихо вокруг, нервы напряжены. Ни звука, только свистели соловьи да кричали совы. Даже не верилось, что вот-вот раздастся пулеметная очередь и кого-то из нас не станет. И вдруг видим — 6 немцев, сменившись с поста, идут в будку. «Хольт, хенде хох», — крикнул Байзеров. Он дал очередь из пулемета, сразу убил трех фрицев и троих ранил. Я подбегаю, беру раненого фрица и веду в лес, он был ранен в живот. Провел метров сто, он упал и умер. Я пошел с товарищем Смоленковым Василием за вторым. Вели его, он кричал: «Рус партизан, я свой, пойду, только не бейте (т. е. не убивайте)».
Вдруг слышим — шум дрезины. Она за 200 метров остановилась, с нее начли бросать в нашу сторону ракеты и стрелять. Немец упал и не хотел идти дальше. Мы тащили его по болоту, выбились из сил. Сняли с него часы, сапоги, фрица пристрелили, а сами еле ушли. Живого немца мы так и не привели.
После этого у меня целую неделю пахли руки фрицем. Что это было, не знаю. То ли мазь от комаров, то ли запах давно не мытого тела, или еще что. После этого мы узнали, что такое немец, что их тоже можно бить.
Потом были другие операции. Мы взорвали ж/д полотно на 24–25 км. Местные жители помогали стягивать шпалы с рельсами в болото. Мы резали связь на дороге, разрушили водокачку на ст. Хмелево. Первым в здание вскочил украинец, как мы его звали, Тарас Бульба. Он забрал у убитого офицера наган. Как мы ему завидовали!
Наши диверсионные группы пускали эшелоны под откос. Помню свое первое участие в подрыве эшелона.
Весной 1943 г. под командованием командира отряда им. Чапаева Котомина, он был летчик, окруженец, москвич, мы снова выехали на станцию Хмелево на лошадях. Не доезжая двух километров, пошли пешком, осторожно, так как дорогу стали сильно охранять. Залегли в 50-100 метрах от насыпи. Охраны не слышно. Подрывники поставили мину. Пропустили один пустой товарняк. Примерно через час за ним шел другой, с горючим.
Мина почему-то не взорвалась. Мы открыли по цистернам огонь, они загорелись. Мы благополучно уехали на базу.
На другой день немцы при поддержке бронепоезда, провели операцию против мирных сел. Мы вынуждены были отступить. Но разведку немцев в количестве 21 человека уничтожили. Немцы зажгли поселки, угнали скот, жители очень плакали. Несколько коров мы все-таки отбили.
Весной меня, в числе других молодых партизан, направили в головной отряд, его называли «Лихой ельник», на трехдневные сборы. Перед нами выступали партизанские руководители, многих мы знали еще по довоенной жизни. Это были опытные подрывники и простые партизаны.
Представитель НКВД Емлютин учил нас, неопытных парней, колхозников и лесорубов, как действовать в той или иной обстановке, как пользоваться оружием, в том числе и немецким. Емлютин составил «Памятку партизану». Там в доступной форме рассказывалось, как действовать в засаде, разведке, при подрыве рельсов, как распознавать агентуру врага и предателей. При нем же была разоблачена молодая девушка-еврейка, которую забросили в отряд немцы.
Нас ознакомили с общей обстановкой на фронте, рассказали, что в Брянских лесах действует много партизанских отрядов, о бесчинстве оккупантов. Была поставлена задача на летний период — оседлать железные дороги и «большаки», по которым немцы подвозят снабжение для фронта.
В марте 1943 года, когда готовили взрыв «Синего моста», мне довелось встретиться с Емлютиным и командиром бригады еще раз. Вместе с Ромашиным и другими командирами он разрабатывал план подрыва моста в нашем головном отряде бригады им. Щорса. Наша группа из трех человек должна была, находясь в секрете, вести наблюдение за мостом, фиксировать все передвижения, особенно смену постов. Инструктаж проводили начштаба Власов, комбриг Ромашин и Емлютин. Непосредственно в операции по взрыву я не принимал участия, взрыв проводили специально выделенные группы. У нас была другая задача — не допускать подходы немецких войск и полиции по шоссе в сторону моста и на Почеп.
В мае 1943 года немцы, в блокаду, пустили на нас 7 дивизий и выбили за р. Десну. 15 самолетов летали над нами, бомбили. Но мы дрались очень устойчиво. У нас было три орудия и минометы. Снаряды и патроны, продовольствие привозили самолетами и сбрасывали на парашютах, но было мало.
При наступлении на д. Рясное ранило командующего отряда Тарасова в левую руку, меня — в шею, легко. Но эта операция прошла хорошо, мы захватили винтовки, одеяла и другие трофеи, били фрицев и полицаев.
Но силы были неравны. Нас они разбили, много партизан погибло в блокаду. Два бронепоезда загородили нам проход. Здесь у р. Навля нас зажали крепко. Кончились боеприпасы, еда. Он держал нас 9 суток в болотах, мы кушали только липовые листья и крапиву. Не было курева, а главное — патронов. Всех лошадей съели, даже кожу смолили на кострах. Много умерло от голода. Я остался живой, но еле-еле таскал ноги, сильно опух.
Еще в блокаду был приказ командования — выходить из окружения небольшими группами и сосредотачиваться на старых базах.
Я с тремя партизанами пришел в свой поселок, чтобы немного отойти, подлечиться. Но у них у самих нечего было есть. Пришлось отбирать у полицейских овец и хлеб на Коломенском большаке.
Наши уже были недалеко, подходили к Севску, даже была слышна артстрельба. Победа была близко. Советские войска подошли к границам Брянской области, к Севску, уже были во Льгове и Хутор-Михайловском.
Партизаны не прекращали боевые операции. Они уничтожали мелкие группы фрицев, обозников, нападали на немцев, идущих по Коломенскому большаку.
Наша группа действовала на шоссе Брянск — Почеп. Взорвали мост у Киселевки, уничтожили пост, отбили у карателей обоз с продуктами и овцу. Полиция преследовала нас, кричали: «Партизаны, мы отбили ваш обоз!». А мы в ответ: «А мы подорвали ваш новый мост!»
Где-то в августе нас, пять местных партизан направили в тыл, за Десну. Днем мы скрывались в лесу и на чердаках, ночью ходили по землянкам, организовывали население уходить лес, чтобы их не угнали в Германию, советовали укрывать скот и ждать прихода Советских войск. Нас прикрывал староста.
После соединения мы вместе с солдатами прочесывали лес. Возле станции Красный Рог мы взяли в плен группу полицейских. Среди них я опознал поджигателя моего дома, по имени Стефан. Хотел с ним расправиться, но капитан-особист запретил, сказал, что его будет судить трибунал.
Командир полка Красовский взял меня в полковую разведку. Полковник сказал: «Мы тебя откормим и семью не оставим в беде».
Леонид Мартынович служил достойно. Воевал в Белоруссии, Польше, дошел до Германии. Был награжден Орденом Красной звезды, Орденом Польши «За заслуги», многими медалями. В 1944 году его по линии командования направили в Оренбургское ВПУ, на учебу.
Еще при первой встрече мне показалось, что Захарченко чем-то обижен, не все договаривает. Я навел справки. В архивах на него было прекращенное уголовное дело. Захарченко обвиняли в том, что он в 1943 г. в группе из пяти человек самовольно ушел из отряда и служил у старосты помощником. Хотя Захарченко утверждал, что они выполняли приказ — выходить из блокады малыми группами добывать продукты для отряда, не допускать угона населения в Германию. Бывшие пособники, муж и жена, оговорили его, пытаясь скрыть свою связь с оккупантами.
Ознакомительная версия.
