У Объекта есть все основания думать, что мы ему доверяем, и он действительно так считает. Мне кажется, в этом ключ к пониманию почти всех наших профессиональных агентов и советских невозвращенцев высокого уровня. Они не находят признания на родине и ищут его за границей. Так поступил и Объект. Мы идем на определенный риск, требуя, чтобы Объект подвергся на данном этапе тестированию, — это может привести к разочарованию, которое никогда не будет преодолено, и я не думаю, что польза от тестирования будет велика настолько, что оправдает этот риск.
„Детектор лжи“ не является истиной в последней инстанции. Говорят, что он никогда не обвинял невиновного. Но всем нам известны случаи, когда виновных не смогли определить с его помощью. Тестирование может показать, что Объект искренен. Но вряд ли он покажет, что операция контролируется русской разведывательной службой. Думаю, мы располагаем достаточным количеством информации для того, чтобы доверять Объекту. Если он и не искренен, поводов для жалоб нет: в любом случае это богатый источник ценной, точной, подробной разведывательной информации».
Джеку Мори осталось подготовить материал для Дика Хелмса, которому предстояло вынести окончательное решение. В записке Хелмсу от 19 июля 1961 года Мори высказал все «за» и «против» тестирования Пеньковского. Сначала Мори перечислил аргументы в пользу проведения теста:
«А. Это опробованный и общепринятый в нашем деле способ, а в столь важном случае мы, безусловно, должны воспользоваться всеми полезными средствами.
Б. Учитывая чрезвычайную важность, по меньшей мере, двух сообщений „Героя“ (кодовое имя Пеньковского) — отчетов по берлинскому кризису и по советской ракетной программе, — очевидно, что у Советов есть потребность в эффективном канале для дезинформации.
В. Хотя, насколько нам известно, в последнее время Советы не занимались махинациями подобного рода и масштаба, они могут решить, что достаточно узнали о наших интересах и методах (от бывшего агента ГРУ Петра Попова), чтобы провести такую операцию; фактически у этих двух случаев есть определенное сходство.
Г. Хотя обман в данной операции вполне возможен, существует и другая опасность: мы можем недооценить уникальный и надежный источник информации; в любом подобном деле возникают сомнения, и ценность данного случая зависит от нашей способности уничтожить эти сомнения. Таким образом, если тестирование укрепит нашу уверенность, то провести его необходимо.
Видимо, „Герой“ сжег за собой все мосты. Даже если тестирование окажет негативное психологическое воздействие, это может и не быть фатальным для наших отношений. Более того, мы должны вести себя так, чтобы „Герой“ не думал, что мы слепо доверяем ему; надо быть мудрее и держать его настороже.
Д. Так как „Герой“ заявлял, что он жаждет себя проявить, по логике вещей он не может противиться процедуре, которую обязаны пройти все члены сообщества, в которое он хочет вступить».
Доказав необходимость тестирования, Мори привел аргументы «против». Он писал:
«А. „Детектор лжи“ — лишь способ, и интерпретация результатов не является точной наукой. Тестирование может дать убедительные результаты, когда дело касается сексуальной жизни младшего офицера-стаже-ра или благонадежности перебежчика — мелкой сошки, но здесь мы имеем дело с гораздо более сложной личностью. Более того, о данном случае мы можем судить и по некоторым другим критериям.
Б. Хотя нам не стоит забывать о том, что Советы пытались нас дезинформировать в делах подобного рода, но сущность, масштаб, разнообразие и сложность материала, сообщенного „Героем“, заставляют меня думать, что они такое просто не потянут. Личные встречи с агентом длились в общей сложности 52 часа, и все это время он находился под пристальным наблюдением четверых опытных офицеров разведки. Он передал около 2200 страниц документального материала по наиболее важным вопросам. Сомневаюсь, что Советы могут быть настолько уверены в этом агенте или в собственном знании о том, что именно нам известно по всем этим вопросам; и вряд ли они захотят столкнуться с неизбежными в такой операции проблемами. Безусловно, они могут достичь той же цели не таким сложным и опасным путем.
В. Если это все же дезинформация, цель операции, скорее всего, связана с Берлином, но в данный момент трудно сказать, каким образом материалы, которые информатор выдает за собственное мнение, могут сыграть на руку Советам.
Г. Тестирование может нам помочь обрести уверенность в благонадежности „Героя“, но проблема в том, как к этому отнесутся потребители информации. Я сомневаюсь, что „детектор лжи“ или что бы то ни было может избавить от сомнений, неизбежных при сопоставлении отчетов Объекта с отчетами тайной разведывательной службы.
Д. В данный момент я абсолютно уверен в благонадежности информатора, но меня беспокоят две вещи: (а) бессознательная необъективность информатора и косвенных источников информации в спорных вопросах и (б) возможность ареста информатора (как Попова) и установление строжайшего контроля за ним. „Детектор лжи“ не решает этих проблем. Единственное, что мы можем сказать точно, — что вторая возможность, по крайней мере на данном этапе, исключается, так как 18 июля объект приехал в Лондон.
Е. Мы должны отдавать себе отчет в том, что каждая встреча с „Героем“ может быть последней, и в дальнейшем мы сможем связаться с ним только при помощи тайников или мимолетных встреч (во время которых обмен материалами происходит без контакта), и мы едва ли можем позволить себе отправить его обратно в СССР для работы на нас с тяжелым сердцем. Если бы мы могли быть уверены в том, что личный контакт не будет прерван, можно было бы попытаться залечить любые психологические раны, нанесенные тестированием, но такой уверенности нет.
Ж. Основываясь на восемнадцатилетнем опыте легальных и нелегальных контактов с русскими, я могу сказать, что человеческий фактор, „личные взаимоотношения“ — основная движущая сила их поведения. В данном случае обстоятельства весьма благоприятны, и любые действия, которые могут испортить наши взаимоотношения, чреваты серьезным риском.
В заключение хочу сказать следующее:
А. Главное управление поступит безответственно, если не примет во внимание оценку четырех офицеров, занимающихся этим делом.
Б. Любая попытка переубедить наших британских коллег может испортить наши гармоничные отношения, которые весьма важны для успешной совместной работы».
Позже в тот же день, 19 июля, Мори встретился с Хелмсом и Тиммом, чтобы вынести резолюцию по данному делу. Трое старших офицеров в Вашингтоне разделяли мнение лондонской группы. После встречи Мори написал записку для отчета о результатах обсуждения:
«Было достигнуто соглашение о том, что в данный момент что-либо предпринять в этой операции невозможно, так как есть риск, что агент потеряет интерес к делу, и этот факт имеет большее значение, чем результаты тестирования».
Мори считал, что интуиция не подвела англичан; оценка офицеров по особым делам тоже много значила, и, кроме того, масштаб разведывательной информации был веским аргументом, раз уж возникали сомнения в том, что Советы могут намеренно передать такой разнообразный материал. «Они не могли специально это подготовить для нас, так как любой диссидент, осведомленный об этой операции, или независимый информатор могли все им испортить», — писал Мори.
Споры о тестировании, в сущности, подразумевали споры о надежности и искренности Пеньковского. Во время второго раунда лондонских встреч — десять заседаний, более сорока часов — Вашингтон тщательнейшим образом занимался Пеньковским. Вашингтон и Лондон столкнулись с серьезной проблемой: надо было перевести и распространить весь предоставленный им материал. Получатели должны были немедленно дать материалу оценку, нельзя было допустить его рассекречивания, но в то же время распространение этой информации в разведывательном сообществе и высших кругах правительства было необходимо для максимально эффективной работы.
Президент Кеннеди не очень-то жаловал Аллена Даллеса (директора ЦРУ с февраля 1953 года) после поражения на Плайя Хирон (апрель 1961 года). Хотя Кеннеди принял вину на себя, Даллесу недолго оставалось занимать этот пост, и он это знал. Кеннеди возложил ответственность за поражение на Даллеса и заместителя начальника оперативного отдела Ричарда Биссела и попросил их уйти в отставку{321}. Потом началось дело Пеньковского. Даллес был профессионалом, его высоко ценили, и он решил показать президенту, как умеет работать Управление, и завершить свою карьеру на высокой ноте.
Даллес, как всегда, был осторожен в оценке информатора и переданного им материала. Несколько разочаровав специалистов советского отдела, он вызвал эксперта по СССР из Управления информации, так называемого открытого подразделения ЦРУ. У Управления информации не было тайных агентов в этой сфере, и они пользовались услугами аналитиков, чтобы исследовать и классифицировать отчеты.
