Янек хотел выскочить из вагона следом за ним, потому что по опыту знал, чем кончится разговор старшины с командиром, но сделать это ему было нелегко – сразу как-то не получилось, а теперь бойцы не пустили бы. Сейчас они сидели, тесно прижавшись друг к другу, у широко открытых дверей и, глядя на озеро, пели: «Славное море, священный Байкал…»
Старшина вернулся неожиданно быстро. Остановившись на соседнем полотне, он махнул Янеку рукой.
– Пошли, Шарик, опять нас высаживают.
Они протолкались к выходу, соскочили на землю.
– Ты чего нос повесил? – весело спросил старшина роты и, обняв его за плечи, повел за собой. – Ничего, не бойся. Я бы тебя взял, раз уж некуда тебе деваться, да случай удобный подвернулся. Пошли, сам увидишь.
Они подошли к одному из вагонов соседнего эшелона, в дверях которого стояли штатские в ватниках и пальто, в кепках и меховых шапках, а в глубине вагона кто-то даже в шляпе. Один из них стоял на шпалах, на его мохнатой ушанке была пришита черными нитками белая бляшка – орел, вырезанный из консервной банки.
– Вот он, ваш, – сказал старшина человеку в ушанке. – Тоже в польскую армию едет. Доброго тебе пути, паренек, – с этими словами напутствия старшина легонько подтолкнул Янека к дверям вагона. – На фронт попадешь – во все глаза гляди. Может, встретимся.
Тот, у которого на шапке был орел, широко улыбнулся и протянул Янеку руку.
– Меня зовут Елень. Густав Елень.
– Ян Кос, – представился паренек.
– А собаку?
– Шарик.
– Шарик? Это как же по-польски будет?
– Кулька.
– А я сначала подумал, его Серый 1 звать. Что ж, пусть будет Шарик. Все равно. Подвиньтесь, хлопцы, подаю вам нового товарища.
Прежде чем Янек успел сообразить, он уже оказался в воздухе. Елень поднял его без труда над головой и поставил на ноги уже в вагоне. Янек двинулся было, чтобы подхватить собаку, но Шарик сам пружиной взлетел вверх и вскочил в вагон следом за своим хозяином. Янек обернулся, хотел крикнуть, попрощаться со старшиной, но тот был уже далеко. Вот он оглянулся, помахал рукой…
В вагоне пели: «Вила веночки и бросала в волны…»
Янек осмотрелся. С удивлением заметил, что на второй полке, у самого края, сидит не парень, а девушка. Одета в резиновые сапоги, ватные брюки и куртку, на голове мужская шапка зеленого сукна, из-под которой выбивались длинные светлые волосы. А руки у нее были маленькие, узкие, девичьи.
Она улыбнулась Янеку, спросила:
– Ты откуда?
– Из Приморского края…
– А из Польши откуда?
– Из Гданьска.
– А я из Варшавы, Лидкой меня звать.
Янеку показалось, что он услышал сейчас что-то важное. Девушка освободила ему место около себя и продолжала петь «Вила веночки и бросала в волны…».
Он несмело подошел, встал рядом, не отваживаясь сесть. Посмотрел на соседний путь. Из-за голов впереди стоящих увидел вагоны, а в них бойцов в краснозвездных шапках. Вагоны двинулись с места, и в первую минуту нельзя было понять, какой состав тронулся: этот или тот.
«Славное море, священный Байкал!» – неслось оттуда. «Вила веночки и бросала в волны…» – пели рядом.
Слова и мелодии сливались. Янек узнал свой вагон – увидел стоящего в широко открытых дверях толстощекого Федора и старшину, приглаживающего ладонью пушистые усы.
«Как же я его найду на фронте? – подумал Янек. – Я даже не знаю, как его зовут». Потом он увидел пулемет на крыше и буфера последнего вагона.
Елень забрался в вагон и подошел к Янеку.
– Будем друзьями. Называй меня Густликом. Чего загрустил? Мы туда же едем, что и они. Сейчас все эшелоны идут на запад.
Они сидели ровными рядами на досках, прикрепленных к бортам грузовика, подскакивая вместе с ними на выбоинах. Через отверстие в брезенте смотрели, как убегает назад широкая грунтовая дорога, разбитая сотнями колес.
Ноябрьский день был холодный и ясный. Казалось, что иней не только покрыл все до самого горизонта, но и вползает вверх на поблекшее безоблачное небо. Въехали в деревню. У дороги стояли маленькие домики и продолговатый прямоугольник одноэтажного здания школы. Когда она осталась позади, все почувствовали, что машина сворачивает и круто съезжает вниз, меся скатами сырую глину. Только сейчас, когда под ними заскрипел и закачался настил понтонного моста, они увидели высокий берег.
Ветер стал влажным, от реки несло водяную пыль, мелкими капельками оседавшую на лицах. Мост прогибался под тяжестью грузовика. Когда смотрели на понтон, казалось, что он плывет и вместе с ним плывут промерзшие саперы в зеленых шинелях с поднятыми воротниками. Трепетали на ветру укрепленные на шестах небольшие бело-красные флаги, которых так давно не видели.
Янек, как в тумане, помнил: он видел эти флаги в последний раз, когда их отдирали от древка, рвали, швыряли на мостовую штатские в сапогах и в маленьких тирольских шляпах с пером. Это было за два дня до начала войны, как раз в то время, когда отец, вернувшись из школы, попросил мать достать из шкафа его офицерский мундир.
Мать, сидя на стуле, пришивала звездочки, по две на каждый погон. Спросила отца: «А как же твои ученики? Кто их учить будет?» Отец ответил: «Младших уже никто. Сами будут учиться повторять то, что запомнили на уроках. А старшие тоже наденут мундиры».
Янек вытер ладонью мокрую от измороси щеку, смахнул с глаз слезу.
– Колючий ветер, глаза режет, – сказал он, вытирая ладонь о ватник. Посмотрел на Лидку, но не увидел ее лица; отвернувшись, она поправляла волосы. Елень, сидевший у другого борта, изо всех сил тер свои широкие лапищи, так что был слышен хруст суставов.
– Мы уже на месте. Там, где нужно.
Но оказалось, что еще не прибыли на место. Миновали еще одну деревушку, въехали в лес и только здесь остановились между палатками.
– Вылезай, дальше поезд не пойдет! – крикнул шофер из кабинки.
Спрыгивая на землю, они читали натянутый между двумя соснами транспарант у входа в лагерь. Это было нелегко, потому что они видели его с обратной стороны и читали по слогам справа налево: «Здравствуй, вчерашний скиталец, а сегодня – солдат».
У двух сосен, которые заменяли ворота, стоял часовой с винтовкой на плече. Его обступили тесным кругом, внимательно осматривали ботинки с обмотками, шинель, на которой пуговицы были не какие-нибудь, а металлические, с гербом, потом остановили взгляд на конфедератке с простроченным и потемневшим от времени орлом. Орел был не такой, как раньше – неуклюжий, широкий, но видно, что польский 2 .
– Да вы что уставились? – удивился часовой. – Солдата не видели? Идите на обед, а то «купцы» приедут, заберут вас и останетесь вы не жравши…
Часового послушали, пошли к кухне. Он оказался прав: едва успели похлебать суп (само собой, пшенный, но, правда, с мясом), как подъехал грузовик и из него вылез молодой парень с суровой миной на лице. Если бы не звездочки на погонах, то и но догадаешься, что это офицер.
– Граждане солдаты, кто хочет в танковые войска? – обратился он к вновь прибывшим.
Вскоре офицер уже сидел за столом в палатке, а они, вновь прибывшие, по одному входили внутрь, снимая куртки и рубашки, чтобы их осмотрел доктор и чтобы можно было записаться в танкисты.
Янек позже других покончил с едой, потому что пришлось долго убеждать повара, что Шарик тоже прибыл в армию. Когда Янек подошел к палатке, Елень уже выходил из нее. Волосы его были взъерошены, широкая улыбка играла на губах, ватник расстегнут.
– Янек, иди же быстрее. Меня уже записали, и ты тоже просись в танкисты.
– Мне бы хотелось вместе с тобой, но придется идти, куда прикажут.
– Ты не дожидайся, когда тебе прикажут. Сам себе прикажи, так лучше будет. Я уже записался. Меня сперва спросили, почему я хочу к ним, а я говорю, что уже служил танкистом. Спрашивают, где. А я отвечаю: у немца, силой взяли. Спрашивают, что дальше было, ну а я говорю: связал своих швабов и с танком на другую сторону, к русским. Они не верят, спрашивают: «Их же четверо, а ты один. Как тебе удалось?» Ну, тут я схватил за руку того, что пишет, и того, что спрашивает, доктора и еще двух сестер в белых халатах да как сдавил их всех вместе. Отпустил, только когда они взмолились. Говорят, создается танковая бригада имени Героев Вестерплятте.
Лицо Янека вдруг побледнело, он схватил Еленя за рукав и срывающимся голосом спросил:
– Как ты сказал?
– Как слыхал: Вестерплятте. Это те, кто первыми в Гданьске оборонялись. Слыхал, наверно? Янек… Ты куда?..
Но Янек уже входил в палатку. Часовой придержал его за плечо.
– Погоди немного, там девушка.
Выйдя из палатки, Лидка весело улыбнулась и поделилась своей радостью с Янеком:
– Приняли. Им нужны радистки.
Янек шагнул внутрь. Доктор кивнул в его сторону и сразу заворчал:
– Раздевайся быстрее, хлопец. Времени у нас нет.
Он осмотрел Янека, приставил стетоскоп к груди, спросил, здоров ли.
