по овладению соседним участком неприятельской позиции, артиллерия была сильно ограничена боевыми припасами. Результатом подобных вынужденных действий артиллерии явились огромные жертвы со стороны ведших атаку частей 35‑й пехотной дивизии…
На Западе надежды перемежались с почти паническим восприятием происходящего. С одной стороны, в войну против Центральных держав 23 мая 1915 года вступила Италия. С другой стороны, союзники с тревогой наблюдали за кризисом на Востоке, где собственно территории России впервые после Наполеона стал угрожать противник. Запад не был просто наблюдающей стороной. Так, производство снарядов в России зависело от деталей, поставляемых британскими фирмами, а задержка этих поставок ослабляла русское сопротивление. К примеру, в марте Петроград запросил 5 миллионов трехдюймовых снарядов, но британская фирма «Виккерс» не сумела выполнить контракт. Возможно, официальный, правительственный Лондон не сумел вовремя подстегнуть основных военных производителей из-за того, что посол Бьюкенен сообщал (24 февраля), что русская армия будет готова к наступлению лишь через несколько месяцев — именно тогда ей и понадобятся британские снаряды. Острее других чувствовал грядущую беду Ллойд Джордж. В начале марта 1915 года он потребовал создания специальной союзной организации, координирующей всю военную промышленность Запада.
Немалые усилия привели к тому, что ежедневное производство снарядов достигло 35 000. Русские заводы стали произодить в месяц 67 000 винтовок, заграничные поставки составляли 16 000 единиц в месяц — общее число 83 000. А немцы между тем усиливали давление на фронте. Если «Виккерс» не поставит снаряды в марте, писал великий князь Китченеру, русская армия не сможет устоять летом 1915 года. Дефицит вооружений пришелся на период самого жесткого напряжения на русско-германском фронте.
С запасом патронов в России дело обстояло не лучше. Даже по заниженным нормам винтовочных патронов требовалось 3 млрд 346 млн штук, запланировали же около 3 млрд, но вот заготовить успели только 2 млрд 446 млн штук. При этом умудрялись еще и передавать оружие за границу. Так, в 1912 году отпустили Болгарии 50 000 трехлинеек и 25 000 берданок, в 1913‑м — Монголии 10 000 трехлинеек и 9 млн патронов, перед самой войной — Сербии 120 000 трехлинеек и 200 млн патронов, да еще Черногории 21 млн патронов.
Характерен следующий диалог:
— Вы работаете над автоматической винтовкой?
— Да, Ваше Величество.
— Я против ее введения в войска.
— Осмелюсь спросить, Ваше Величество, почему?
— Да для нее не хватит патронов…
Такая беседа состоялась 21 февраля 1912 года в аудитории Михайловского артиллерийского училища между полковником В.Г. Федоровым и императором Николаем II. Вопрос касался самой актуальной тогда темы — оснащения армии автоматическим оружием и связанной с этой проблемой задачи обеспечения патронами, которых и так не хватало.
Как и в случае с винтовками, главной проблемой были не боевые качества гранат, а их недостаточное количество в войсках. Запасы арсеналов были израсходованы в первые месяцы войны, промышленность была не в состоянии производить достаточное количество этих боеприпасов. Налицо был «гранатный голод». К началу 1915 года войска получили около 400 000 ручных гранат, а только ежемесячная потребность армии в гранатах оценивалась в 1 800 000 штук.
Окончательно снятый со своего поста военного министра Сухомлинов дал показания Особой комиссии, открывшие неприглядную картину неготовности России к продолжительной войне. Министр оказался в Петропавловской крепости (откуда его без лишнего шума царь освободил — по просьбе царицы — в 1916 году). Зинаида Гиппиус видела корень всех бед в «темных массах народа, который не понимает, куда его гонят, который способен лишь выполнять приказы свыше, подчиняясь слепой инерции». Генерал Нокс беседует с русским солдатом: «Мы отступим до Урала, и армия преследователей сократится до одного немца и одного австрийца. Австрийца, как заведено, возьмем в плен, а немца убьем».
Выступая на заседании Совета министров, военный министр генерал Поливанов сказал в начале августа, что верит «в необозримые пространства, непролазную грязь и милость Святого Николая Чудотворца, покровителя Святой Руси». Страшным для страны обстоятельством становится то, что крестьянин, мужик, впервые начинает изменять вековой привычке бестрепетно сражаться за царя и отечество. Американский историк сделал аналогичный вывод: «Впервые в русской истории ее солдаты-крестьяне лишились желания сражаться за царя и страну, которые не давали им ничего взамен. Жизнь на фронте больше не приносила славы — она означала лишь смерть». Обеспокоенный этой ситуацией Янушкевич пишет из ставки царю: необходимо пообещать каждому солдату-крестьянину шестнадцать акров земли за верную службу. «Я прошу простить мою назойливость, но, как утопающий хватается за соломинку, я пытаюсь найти любые способы выхода из сложившегося положения».
Кошмар позиционного тупика
«Облагораживать войну — все равно, что облагораживать преисподнюю!»
Сэр Джон Фишер
Блицкриг, как идея решения стратегических проблем оперативными инструментами, не был плодом военной мысли военных теоретиков рейхсвера и вермахта — на самом деле он был недостижимой мечтой всех Генеральных штабов европейских государств с XIX века, с момента выхода на поля сражений многомиллионных призывных армий. Достичь искомого результата, победы в войне, путем одной-единственной операции — мечталось каждому мало-мальски серьезному политику и военному; главным образом, из-за катастрофического размера издержек на существование массовых армий.
Поскольку целью войны все военные теоретики Европы, начиная с Клаузевица, полагали решение политических задач, то теория блицкрига стала абсолютно естественным ответом военной науки на вызовы времени. Вся стратегия Мольтке-старшего, например, сводилась к планированию первой операции, после завершения которой противник должен быть разбит. Это требование — разгром противника в первой операции — стало базисом для всех последующих титанов военной теории. На этой основе строился и план Шлиффена, и французская идея «элана», наступления до полного истощения сил, и собственно теория блицкрига, появившаяся уже в следующую, послевоенную эпоху.
Война в траншеях
Первая мировая война, увы, разрушила теоретические построения военных мыслителей — главным образом, технически; пулеметы и проволочные заграждения вкупе с миллионными армиями на ограниченных театрах военных действий поставили жирный крест на идее «быстрой войны». Но уже весной 1918 года и немцы, и союзники нашли противоядие от «позиционного тупика» — причем каждый свое. Германская армия создала штурмовые группы, англо-французы — танки. И тот, и другой инструмент был тактическим способом взлома позиционной обороны, но уже «План 19» Фуллера предполагал использование масс танков, сопровождаемых пехотой и кавалерией, для решения оперативных и даже стратегических задач. Правда, Первая мировая закончилась до того, как этот план начал приводиться в действие, — но решение позиционной проблемы уже витало в воздухе. Посему нет
