— Спасибо, Борис Васильевич. Этого не требуется. Крепкого вам здоровья!
В Москву пошла очередная молния, в которой сообщалось о готовности швейцарских властей на месте оформить Елене Владимировне визу и о согласии министра Петровского на ее командировку.
Все складывалось удачно. Но не было ясности, по какому маршруту полетит Лещинская. В воскресенье прямого самолета из Москвы в Женеву нет. Тут без представителя Аэрофлота не обойтись. Звоню Вячеславу Ивановичу, очень симпатичному и доброжелательному человеку, и прошу разработать наиболее короткий по времени маршрут для доктора, связаться с Москвой, забронировать для нее место в самолете и попросить его коллег оказать ей помощь в пунктах пересадки.
Через час-полтора Вячеслав доложил, что доктор Лещинская будет в Женеве в середине дня в воскресенье. Полетит на самолетах иностранных компаний с пересадкой в Вене. Представители Аэрофлота предупреждены.
Я встретил Елену Владимировну у трапа. Ей оформили визу, и прямо из аэропорта она поехала в госпиталь. Надо отдать должное швейцарским врачам. Они четко выполняли все просьбы и указания профессора есщинской, делали необходимые анализы, обеспечивали больного лекарствами.
Пишу, и на память пришел старый и очень человечный фильм «Если бы парни всей земли…» (так он, кажется, назывался), в котором рассказывалось, как не знакомые друг с другом люди, граждане разных стран и национальностей, сделали все, чтобы помочь попавшим в беду морякам, и победили. И нам, видя нашу заботу о больном товарище, помогали не только советские люди, но и полицейские, и врачи Швейцарии, и работники иностранных авиационных компаний.
В результате обследования Андрея было установлено, что причиной заболевания был укус какого-то тропического насекомого. Болезнь началась так же, как бывает при обычной простуде. И Андрей, подумав, что простудился в номере, поскольку спал с включенным кондиционером, выпил рюмку водки и пошел в сауну, чем и усугубил свое положение.
Швейцарские врачи считали положение Андрея безнадежным, а Лещинская активно взялась за лечение. Две недели она не отходила от Андрея и жизнь ему спасла.
* * *
Как-то рано утром в Представительство позвонили из кантонального госпиталя в Лозанне и сообщили, что ночью к ним была доставлена в тяжелом состоянии советская гражданка К-ва, получившая серьезные травмы в результате автомобильной аварии. Фамилия и имя пострадавшей мне были неизвестны. В Женеве, как и в Берне, человека с такой фамилией не было. Поехал в Лозанну.
На месте выяснилось, что пострадавшая К-ва и ее муж — сотрудник Секретариата ООН в Нью-Йорке — летели в отпуск в Москву через Базель. Там взяли автомашину напрокат и где-то на горной дороге попали в аварию. Муж отделался легкими ушибами, а у жены перелом одного из шейных позвонков, и, как мне объяснил главный врач, ей предстояло длительное лечение. Возможна и операция, но врача, который взялся бы ее сделать, у него нет.
Пострадавшая, надо сказать, держалась великолепно. Настроение было боевое, и, несмотря на боль, температуру и гипсовый «ошейник», она, когда я вошел к ней в палату, с увлечением занималась косметикой. Она так была раскрашена, что я невольно рассмеялся. Оказалось, как мне сказали позднее, косметика была ее страстью и этим она была известна не только среда советских граждан — сотрудников ООН в Нью-Йорке, но и среди персонала этой организации.
Муж К-вой поехал со мной в Женеву. Из Представительства я телеграфом сообщил о происшествии в МИД СССР. В ответной телеграмме нам поручалось заботиться о больной, оплачивать ее пребывание и лечение в госпитале, а ее супругу — ближайшим самолетом вылететь в Москву.
Супруг, услышав указание МИДа, пригорюнился: он рассчитывал остаться в Лозанне на время лечения жены, а потом вернуться в Нью-Йорк, полагая, что во время болезни жены ему ООН будет выплачивать зарплату и оплачивать гостиницу.
Через день-два супруг улетел, а я, взяв врача Представительства, поехал навестить больную. Каково же было наше удивление, когда больная, едва мы переступили порог, заявила: «Через неделю местный доктор сделает мне операцию, а через две недели, по его словам, я уже буду танцевать!» На этот раз, видимо, на радостях, краски всех цветов на ее лице было еще больше.
Наш врач усомнился в возможности и целесообразности оперативного вмешательства, а К-ва никаких доводов слушать не хотела.
Я пошел к главному врачу и сказал, чтобы без нашего согласия никаких операций К-вой не делали. «У нас, — добавила, — в Женеве есть академик, хирург по специальности, а два дня назад для участия в семинаре по линии ВОЗ прилетел директор НИИ травматологии ЛМГІ СССР. Я намерен получить их заключение о состоянии здоровья больной. Кроме того, нам необходимо знать, что представляет собой, как специалист-травматолог, ваш врач, который согласился на уговоры К-вой».
Главврач ответил: «Кто платит, тот и заказывает музыку. Я не возражаю против консультации ваших специалистов. Вам решать, что делать с вашей соотечественницей. Вы несете ответственность за нес». О своем враче он ничего не сказал, я не настаивал.
Вернувшись в Женеву, я встретился с академиком Павловым и директором НИИ травматологии. Академики, выслушав меня и врача Представительства, в один голос заявили: «Какой-то шарлатан решил заработать. Больную нужно лечить, и не один месяц. Без всякой операции. Нечего ей здесь лежать. Самолетом отправить в Москву».
Директор НИИ травматологии взял лист бумаги и написал письмо своему заместителю, в котором просил обеспечить больной место в институте. Расставшись с академиками, я позвонил в НИИ, изложил суть дела и указание директора, а также дату и время прилета самолета с К-вой в Москву. Потом позвонил представителю Аэрофлота, попросил забронировать два места на самолёт (для больной и врача), связаться с Москвой и предупредить экипаж, чтобы в самолете приготовили место для носилок.
Утром следующего для встретился с главврачом госпиталя, передал мнение наших специалистов по поводу лечения К-вой и наше решение через два дня отправить её самолетом в Москву в НИИ травматологии. Попросил его дать указание лечащему врачу подготовить ее к полету. Предупредил главврача, что в день отлета за больной приедет наш врач, и попросил доставить больную в Женеву на санитарной машине. Счет за лечение, пребывание и транспорт направить в Представительство. В конце разговора вручил главврачу приглашение на прием, который Представительство давало в честь директора НИИ травматологии.
От главврача я пришел к К-вой и сообщил ей о принятом нами решении отправить ее в Москву, в Институт травматологии. Она уж собралась было устроить истерику, но я сказал, что со мной говорить на эту тему не стоит, так как решение принято «наверху» после консультации со специалистами. При этом подчеркнул, что ее будут лечить в специализированном НИИ и обещают через полгода без рискованной операции поставить на ноги.
Для К-вой это был удар: и танцевать через две недели не будет, и в Нью-Йорк не вернется. Первое можно было бы и пережить, а вот остаться в Москве, когда по контракту можно еще три года жить за границей — не всякий может.
В Москве наши действия одобрили. Ближайшим рейсовым самолетом больная была доставлена в Москву.
Приехав в отпуск, я зашел в НИИ государства и нрава АН СССР повидать старого приятеля и встретил там К-ва. Он все еще был на меня сердит и не скрывал этого. В чем была моя вина перед ним, я не понял. Важнее другое: его жена здорова и… танцует.
Утром приходит ко мне седовласый, всеми уважаемый в колонии человек. Остроумный, гостеприимный и доброжелательный грузин, занимавший высокую должность в одной из крупных международных организаций.
— У меня случилось несчастье, уважаемый Василий Николаевич. Извините, что я вас беспокою, но я подумал, что о происшедшем я обязан вам доложить.
— Рассказывайте, Шалва Михайлович! Чем можем — поможем.
— Вчера я вернулся домой поздно: в Женеве были проездом мои друзья из Грузии и, сами понимаете, без бутылки хорошего коньяка, взятого прямо с завода, не обошлось. Но я очень аккуратен: выпил столько, сколько не возбраняется в Швейцарии, а может, чуть больше, точно ведь никогда нельзя измерить. Но поверьте, чувствовал я себя прекрасно, сам был за рулем. Спустился в гараж, поставил машину в бокс. Потом закрыл ворота, проверил замок и спокойно пошел домой. Прихожу сегодня утром в гараж, и что я вижу? Ворота моего бокса открыты, а машина, моя новая машина, за которую родное государство заплатило, чтобы облегчить мне жизнь и чтобы я больше сделал на его благо, 15 тысяч франков — швейцарских франков! — исчезла. Её нет! Как мне — старому человеку — в чужом городе без машины жить? Что делать?
