Ознакомительная версия.
Петр Степанович был искренним человеком. Однажды, в моем присутствии, увидев своего старого знакомого, он от радости обнял его и поднял над полом, дав понять, что очень к нему расположен. Ему были чужды политиканство и тем более интриги. Свое мнение, каким бы оно ни было, он выражал ясно и недвусмысленно.
В 1964 году Плешаков перешел на работу в Министерство. Я его редко встречал, но знал, что он напряженно трудится. Будучи министром, он фактически обновил всю отрасль. В молодые и зрелые годы он был очень здоровым человеком. Однако напряженная работа, по-видимому, подорвала его здоровье. Он умер сравнительно молодым, в 65 лет, отдав стране и народу все, что у него было – жизнь.
Геннадий Яковлевич Гуськов
Впервые я услышал фамилию Гуськов через несколько дней после прихода в институт. Было это летом 1948 г. Знакомясь с материалами по станции, у меня возникли вопросы, которые я задал сидевшему рядом ведущему инженеру Тамулевичу. «Вот здесь говорится о новой разработке смесительной головки. Где можно её посмотреть?» Ответ был: «У Гуськова». – «А где его найти?» Тамулевич позвонил по телефону, Гуськова там не оказалось. Через пару дней я поинтересовался методами измерения малых СВЧ мощностей. «Надо спросить Гуськова», – отвечали мне. Попытка связаться с Гуськовым и в этот раз не удалась. Так продолжалось ещё некоторое время. В ответ на мои вопросы ссылались на Гуськова. «Неуловимый какой-то Гуськов», – подумал я, но буквально на следующий день утром к моему столу подошёл высокий худощавый человек в синем костюме со спадающими набок волосами и привычным жестом откинув назад прядь, улыбаясь, спросил: «Искал меня?» И, не дожидаясь ответа, произнёс: «Будем знакомы. Я – Гуськов. Зовут меня Геннадий». Так мы познакомились. Я проработал бок о бок с Гуськовым почти 12 лет, вплоть до 1960 года, когда он ушёл из института в другую организацию.
Путь Гуськова по ступеням жизни был нелёгким. О раннем этапе этого пути я могу судить только с его слов. Окончив к началу войны 5 курсов МЭИ, он оказался на оборонном заводе в г. Сарапуле. Работать приходилось в условиях частых тревог и немецких бомбёжек. Дневные и ночные смены, материальные лишения, напряжённый ритм – вот обстановка тех лет. На заводе Геннадий Яковлевич приобрёл первый серьёзный производственный опыт. В 1944 г. он пришёл в ЦНИИ-108 и потом в лабораторию Расплетина. Расплетин поручил Гуськову вести важнейшее направление – разработку СВЧ станции. Начинали практически с нуля. Это было абсолютно новое дело для всех, включая Расплетина и Гуськова. Необходимо было в сжатые сроки создать элементную базу станции, провести исследования и затем испытать в составе реальной аппаратуры. Работали до позднего вечера, порой ночами, но времени всё равно не хватало.
Когда Гуськов впервые привёл меня в свою комнату – на четвёртом этаже левого крыла здания (первый корпус), я увидел необыкновенную картину. По всему периметру большой комнаты: на стеллажах, в шкафах, просто на полу были сложены, а в некоторых местах хаотически располагались всевозможные волноводные узлы. Были здесь и направленные ответвители, и Т-мосты, и фильтры, и атенюаторы, и переходы, и вращающиеся сочленения, и смесительные камеры, и детекторные головки, и просто волноводы различных профилей и изгибов. «Кто же это всё изготовил?» – спросил я. «Большинство этих узлов выполнено нашими механиками по нашим чертежам», – оттеняя слово «наши», ответил Гуськов. Конечно, размышлял я тогда, были консультации, была помощь со стороны смежников, появилась литература – отечественная и переводная, всё равно выполненный объём работ свидетельствовал о незаурядных творческих и организационных способностях Гуськова и его инженеров. Был в этом деле и ещё один аспект, который необходимо отметить. Освоение новых диапазонов волн. Гуськов является пионером освоения миллиметровых волн в интересах радиолокации. По вопросам приоритета тех или иных изобретений, открытий или, как теперь говорят, ноу-хау у нас обычно много спорят. Однако эти дискуссии бывают порой малопродуктивны, т. к. развитие техники в периоды «массовых атак» идёт не однозначно, а волнами, параллельно разными коллективами и специалистами. И выявить в этих условиях единоличного лидера довольно сложно. Поэтому, не углубляясь в проблему приоритета, хочу отметить выдающуюся роль Гуськова в переходе от сантиметровых к миллиметровым волнам. Ведь под его руководством была создана одна из первых (если не первая) радиолокационная станция в новом диапазоне волн, которая не только успешно прошла госиспытания, но серийно выпускалась и в течение многих лет находилась на вооружении. А было это почти шестьдесят лет назад. И сейчас, вспоминая о тех годах, давно прошедших годах, думая о той работе, в которой мне тогда посчастливилось участвовать, я хочу привлечь внимание к личности руководителя этой работы – Геннадия Яковлевича Гуськова.
В первые годы совместной деятельности Гуськов мне казался весёлым человеком, быстро и легко добивающимся нужных результатов. Он часто шутил при встречах, улыбка не сходила с его лица. Помню, как он впервые привёз меня на аэродром в Измайлово, который тогда находился где-то в районе Сиреневой улицы. Открывая дверь в фургон (стоявший на аэродроме), где предполагалось разместить аппаратуру, он, смеясь, сказал: «Здесь будет город заложен».
В августе 1950 г. по решению ЦК КПСС Расплетин был отозван на другую работу. Встал вопрос о новом начальнике лаборатории. По-видимому, руководство советовалось с Александром Андреевичем. Гуськов был назначен исполняющим обязанности.
К этому времени был скомпонован макет аппаратуры и переправлен на полигон. В сентябре большой бригадой во главе с Гуськовым отправились в командировку в Ленинград. Гуськов был в хорошем настроении, и по приезде спросил: куда пойдём завтракать? Пошли в известную тогда сосисочную на Невском. После мяса в горшочках все были довольны, и в первую очередь Гуськов: «Это есть Питер», – говорил он. Устроились в городе. Вечера оказались свободными. Один раз попали в ресторан. Гуськов танцевал как-то легко, вдохновенно. Молодость – вся жизнь была впереди. Такого приподнятого состояния духа я у Гуськова больше не наблюдал.
Начались трудовые будни. Долго выбирали позицию. Включились. Появился сигнал. Одновременно выявились недостатки: летели магнетроны, плохо работали смесительные диоды. Гуськов нервничал.
По приезде в Москву активизировалась конструкторская проработка станции. Были выделены конструкторы, приступившие к работе над блоками. В это время создавалась антенна, в которую были заложены новые принципы. Все понимали, что в конструктивном и технологическом отношении воплотить в жизнь новые идеи будет нелегко. Но шли на это. По предложению Гуськова руководителем конструкторской бригады был назначен Михаил Зосимович Свиридов. Небольшого роста, плотного телосложения, обычно молчаливый, Свиридов имел за плечами богатый жизненный опыт.
Гуськов уделял конструкторской проработке станции большое внимание. Каждый ведущий конструктор подписывал чертежи непосредственно у него. Он вызывал разработчика, и начиналось обсуждение. Объектом особой заботы была корректировка чертежей по результатам испытаний. Здесь Гуськов проявлял присущую ему настойчивость, и я бы даже сказал, непреклонность в отстаивании своей позиции. Помню такой эпизод. В состав станции входил датчик угловых напряжений: маркерных импульсов, развёрток и т. д. Ось датчика была сочленена с мотором, осуществлявшим сканирование антенны. Конструктор выполнил крепление датчика на кронштейне, что при вращении оси на больших оборотах, приводило к вибрациям, незаметным на глаз, но создававшим паразитную модуляцию. И хотя испытания этот эффект выявили, конструктор доказывал правоту своего технического решения. Гуськов был в курсе проблемы, и при очередной корректировке отказался утвердить чертежи. Привлекли экспертов. Конструктор был вне себя: браковался плод большой работы. Свиридову пришлось заменить конструктора. Чертежи были переработаны. Повторные испытания подтвердили правильность такого подхода.
В последующий год по чертежам изготавливались блоки и узлы, шло формирование нового макета, форсировалась подготовка к изготовлению опытных образцов. Одновременно периодически выезжали на испытания. Вовсю начали работать представители заказчика Маслаков и Игнатов. Однажды по совету Маслакова поехали под Можайск. Поработали, помню, не очень удачно. Время подходило к обеду. Где обедать? 10 лет назад здесь были тяжёлые бои. Несмотря на сомнения, Гуськов предложил ехать в город, искать столовую. Добрались до Можайска, объехали весь город, с трудом разыскали какую-то закусочную. Таковы были приметы послевоенного времени. Один умный сотрудник института как-то сказал мне: по моим наблюдениям наша работа – это 90 % неудач, и только 5 % успеха. Возможно, он и прав. Гуськов относился к неудачам порой болезненно, но всегда стремился их преодолеть. Гуськов проявлял характер не только на работе, но и в свободные минуты и часы. В первой половине 50-х годов в институте большой популярностью пользовался чемпионат по волейболу. В нашу сборную кроме Гуськова входили Лисицын, Серёжа Бакастов и другие. Тон задавал Гуськов. Он неплохо играл, а порой на пару с Лисицыным удачно вколачивал мячи. Вокруг волейбольной площадки обычно собирались толпы болельщиков, но Гуськов мало обращал внимания на зрителей: он был весь в игре. При встречах с трудными противниками бывали неудачи. Хорошо поставленный блок срывал атаку, в этом случае гнев Гуськова обращался на партнёров: мол, не поддерживаете, а сам он, сквозь зубы, цедил какие-то, по-видимому, далеко нелестные слова. К середине 1952 г. на Гуськова навалилась уйма забот: шло изготовление элементов станции, сдача блоков, что требовало его внимания, надо было решать вопросы, связанные с повышением энергетики. К осени, в разгар работы над документацией, Гуськов неожиданно заболел. Я приехал к нему домой. Он лежал, нога раздулась и была похожа на кусок бревна. Поговорили о делах, обсудили планы. Пока я пил чай, Гуськов поинтересовался: а что там у Брахмана, слыхал, трудности с механикой? Брахман вёл другую станцию, но подробностей я не знал. Гуськов в ответ отреагировал: я уверен, что Теодор с этим справится.
Ознакомительная версия.
