Ну а теперь, допустим, другая ситуация — все обошлось. И отпуск, как положено, дали, и отпустили, и не догоняли, не обманули, даже попыток не делали.
Вот тут-то и начинается романтика военного отпуска. Ты свободен — а билетов нет! Никуда! Хорошо, если не в сезон едешь, тут проблем нет. А если весна и лето? Весь Север табором снимается с мест и выезжает через один-единственный аэропорт «Мурмаши» и один-единственный железнодорожный вокзал. Весь Север — в две дырки. И не очень-то большие, я вам скажу. Тогда и начинается. Номерок на руке. «Кто последний на допосадку?» — «Я». — «Я за вами». — «Пишите, сто тридцать шестой на Москву». Все, ты готов. Твое место на привокзальной скамейке, всерьез и надолго. Особенно если ты с семьей. Без семьи офицер флота уедет куда надо и в назначенный срок. Другое дело — на чем? Да хоть на хромой кобыле! Только отсель подальше! Хоть на время.
Как раз после той автономки, куда мы были засланы Родиной вместо других, нас, горемычных, наконец, отпустили отдыхать. Правда, отпуск попридержали, и вместо октября получился конец ноября. Нормальное явление. Слава тебе Господи, не под елочку! Передали корабль, получили финансы, и в конце концов были милостиво отпущены на все четыре стороны. Сразу сходил на почту. Дал телеграмму жене: выезжаю завтра, билетов нет, ждите в лучшем случае через двое суток. С друзьями решили вечерком отпраздновать долгожданное освобождение от воинских обязанностей. Шильцом побаловались знатно. В дугу. Вследствие чего утром я проспал все что можно, а главное — автобус на Мурманск.
Встал. Умылся. Подхватил заранее собранный чемодан и попер на КПП поселка ловить попутку. На перекладных добрался до Полярнинского пункта. И там наглухо встал. Водители упорно не желали подбирать одинокого путника. А ноябрь — совсем не летний месяц. Через час мои ноги начали постепенно отмирать, впрочем, как и все остальные части тела. Появилась мысль плюнуть и вернуться домой, а завтра спокойно сесть на автобус и продолжить движение в сторону отпуска.
На обочине тормознул военный «уазик». Постепенно превращаясь в генерала Карбышева, я даже не обратил внимание на это событие. Мало ли зачем остановился. Не за мной же. Дверца распахнулась. С переднего сиденья выскочил флотский капитан-авиатор и с криком: «Пашок! Чертяка!» — бросился на меня с объятиями. Увернуться я не успел. Помяв мое тело минут пять, капитан, широко улыбаясь, пробасил:
— Пашок! Не признал, что ли?
Такое жаркое проявление чувств меня согрело. Голова начала соображать. Я пригляделся. Ха! Старый знакомый. Капитан Витя. Мы вместе отдыхали год назад в санатории в соседних номерах. Я после автономки, он после неудачного катапультирования. Спелись враз. Сколько спиртного уничтожили — не берусь описать.
— Витька! А ты как здесь оказался? Ты же вроде под Петрозаводском служишь.
— Отлетал. Теперь наземный служака. Тружусь на диспетчерской ниве. В Сафоново. А ты-то что на дороге, как нищий бродяга, кукарекаешь?
— В отпуск я, Витек, еду. В отпуск. В Севастополь. А сейчас в аэропорт.
Виктор раскинул руки.
— Залазь! Сделаем крюк, подкину.
Меня долго уговаривать не пришлось. Витек перебрался ко мне на заднее сиденье и дал отмашку матросу: «Трогай!» «Козел» взревел и понесся. Витя, полуразвалившись на сиденье, закурил, оглядел меня и с сочувствием сказал:
— Плохо выглядишь, подводник. Лицо изнуренное, как у престарелого туберкулезника.
Я засмеялся:
— Куда уж изнуренней. Вчера до трех ночи отпуск обмывали.
Витек оживился. Достал с переднего сиденья портфель. Извлек фляжку и два металлических стопарика с эмблемами ВВС.
— Ну тогда сам бог велел, за встречу! Да и тебе лекарство перед дальней дорогой не помешает. Подравняешься!
«Козла» трясло, как шейкер для взбивания коктейлей, и алкоголь рассосался в крови в рекордно короткие сроки. Я размяк после вчерашнего, и Витя за компанию.
— Пашок! А когда у тебя самолет? Во сколько твой чартерный рейс к берегам Черного моря?
— Да я не знаю. У меня и билетов-то нет. Так, подсяду на московский рейс, а из Первопрестольной — в Крым.
— Ну-у-у. Неделю просидишь.
Мой авиационный друг задумался. Пошарил в своем саквояже. Достал папку. Долго перебирал и разглядывал бумажки. Почесал затылок, посмотрел на часы и постучал по спине водителя.
— Смирнов, ты в отпуск после новогодних праздников идешь?
— Так точно, тащ капитан!
— Ставлю боевую задачу: московское время 11.45. Время прибытия на наш аэродром 12.30. Успеешь — Новый год встретишь с мамой, папой и школьными подругами. Время пошло!
Судя по резкому увеличению скорости, своих подчиненных Витек не обманывал. «Уазик» мчался на пределе возможностей и на грани фола. Витек повернулся и помахал указательным пальцем у меня пред носом.
— И не спрашивай! Сюрприз! Сегодня до нолей будешь в теплой постели у законной супружницы в городе славы русских моряков! Поклонись от меня адмиралу Нахимову.
И больше ни на какие мои вопросы не отвечал. А я и не упорствовал. Сказал так сказал. Да и шило свое пагубное действие оказало.
До конца этого немыслимого «козлиного» полета фляжку мы приговорили. До капельки. На аэродром мы ворвались на двенадцать минут раньше срока. Лихо развернулись у подъезда длинного одноэтажного здания. Вышли. Прошли внутрь. В большом помещении сновали летчики, стоял бильярдный стол, работал телевизор. Витек усадил меня на диван и сказал, что придет минут через двадцать. Летуны оказались ребята хоть куда. Накормили, напоили чаем. Сделали десяток бутербродов «на дорожку». Самое интересное, что никто не спрашивал, кто я такой, но все знали, что я сейчас улетаю. Хотя этого точно не знал и я сам. Появился Витек.
— Собирайся! Пошли.
Я подхватил багаж, и мы вышли на улицу. Там стоял все тот же «летучий козел». Выехали на взлетную полосу. Вдалеке замаячил гигантский серый силуэт самолета. Подъехали. Остановились. Если бы люди были самолетами, то Витек уж точно относился бы к тяжелым бомбардировщикам. Он молча извлек из шинели знакомую флягу, к моему удивлению, снова полную. Наверное, заправился на лету. Разлил.
— На посошок! Вылетаете через десять минут. Рейс на Качу. Знаешь такое место?
Я знал. Военный аэродром в пригороде Севастополя.
— Вздрогнули!
Мы опрокинули стопки.
— Катапультируемся!
Выбрались из машины. У самолета стояло двое летчиков, упакованных в летные куртки, кожаные штаны и унты. Подошли.
— Васильич, вот мой пассажир. Прошу любить и жаловать, брат по оружию. Подводник Паша.
Васильич протянул руку, поздоровался.
— Давай по аппарели в салон. Там увидишь, где присесть. Места навалом.
И засмеялся. Я не обратил на это внимания. Мы попрощались с Витьком, обменялись адресами, и я поднялся в самолет.
В авиации я разбираюсь на уровне среднестатистического обывателя. Не моя епархия. Но то, что этот монстр, — турбовинтовой грузовик военно-транспортной авиации, я понял без объяснений. Пустая длинная труба. Нет даже откидных сидений. Крепления под них есть, а самих сидений нет. В конце дверца. Рядом два деревянных школьных стола и явно выкраденные из кинотеатра сиденья, скрепленные по три штуки. И на них разношерстная компания. Танковый полковник в папахе, четыре женщины средних лет, обложенные чемоданами и кошелками, и трое в гражданском, явно не имеющие отношения к военному ведомству. Поздоровался. Сел на свободное кресло. Аппарель со скрипом поднялась. Дверца открылась, вышел летчик.
— Сейчас взлетаем. Пристегиваться не надо. Ха-ха-ха! Можно курить. Окурки в ведро. Удобств, извините, нет. По малой нужде прошу в хвост, к аппарели. По большой придется потерпеть. Да, еще рекомендую потеплее одеться, в салоне холодновато. Есть мнение, что он даже негерметичен. Вот и все. Приятного полета. Лететь долго.
Летчик вышел, плотно закрыв за собой дверь. Фраза о теплой одежде показалась мне неуместной. Куда еще теплей, на Севере, да в конце ноября. А меня еще и шило очень неплохо согревало. В общем, на это предостережение авиатора я сначала внимания не обратил.
Взревели винты. Громко до безобразия. Самолет завибрировал и тронулся с места. Как разгонялись и взлетали я особо не запомнил. Сон сморил. Только голову на плечо положил, сразу провалился.
Проснулся я внезапно от всепоглощающего холода. Окоченело все: от кончиков пальцев до мочевого пузыря. Попытался поднять голову. С первого раза не вышло: ухо примерзло к воротнику куртки. Чуть кожу не сорвал. Отогрел ухо рукой, отлепил от воротника. Взглянул на часы. 14.10. Спал час с лишним.
Осмотрелся. Сидевший ближе всех полковник напоминал мертвеца. Белый, усы и брови в инее, взгляд отрешенный и потерянный. Остальные не лучше. Да и сам я, наверное, был тот еще. Народ молчал. Лишь из ноздрей и ртов вырывался пар. Ну просто ледяные вулканы. Зубы начали выстукивать фокстрот, и к моему стыду, сдержаться у меня не получалось. Ко всему прочему смертельно хотелось в туалет, а попросить отвернуться, когда я удалюсь к аппарели, я стеснялся. Наверное, пока я спал, через это прошли все, так как полковник, угадав ход моих мыслей, прохрипел:
