Ознакомительная версия.
Мы просто сидели и молчали, наслаждаясь мирной тишайшей паузой. Пока генерал-фельдмаршал не предложил: ну что ж, продолжим…
– Мы встретились с генералом фон Рихтгофеном вблизи Керчи. Цель, к которой мы так долго стремились, была достигнута. И можно было неотрывно любоваться незабываемым зрелищем: перед нами в восхитительных лучах горело и колыхалось море, солнце освещало Керченский пролив и противоположный берег Тамани. Прямо перед нами был берег, на котором находилось несметное количество разных машин, железо, железо, железо… Словно фильм о конце света… Чтобы добиться капитуляции остатков сил противника и избежать ненужных жертв, огонь артиллерии мы сосредоточили только на последних опорных пунктах. 18 мая сражение на Керченском полуострове было закончено. Только небольшие отряды противника под давлением нескольких фанатичных комиссаров и чекистов еще несколько недель держались в подземных пещерах (катакомбах) в скалах вблизи Керчи. По официальным данным, имевшимся у нас, мы захватили более 300 000 пленных. Я не вникал в эти цифры, не анализировал, потому что у нас нет причин занижать потери и завышать победы, – немцам это вообще не характерно, – так что, думаю, цифры те недалеки от истины. Захватили мы более 1,5 тысячи орудий, свыше 300 танков. Три армии противника, в состав которых входило без малого сорок крупных соединений, мы уничтожили силами пяти пехотных дивизий, двух румынских пехотных дивизии и одной кавбригады. Только ничтожное количество войск противника, в основном заградотряды, чекисты и комиссары сумели уйти через пролив на Таманский полуостров.
Наши войска сделали невероятное. Это была победоносная битва, в которой не мы, а комиссары и чекисты бросили на бойню более полумиллионную группировку несчастных русских, казахов, украинцев… Бросили и сбежали… как позже было установлено, разгромлено было вместе со взятыми в плен, почти 750 000 человек.
Но все только продолжалось. 11-й армии предстояло самое сложное – взятие мощной крепости Севастополь. О чем я после керченской победы докладывал Гитлеру в его ставке в середине апреля 1942-го. Впервые мне довелось встретиться с фюрером еще в феврале 1940 года. И скажу откровенно: Гитлер не давил на меня, он даже не делал попыток каким-либо образом повлиять на мои решения. Так что все остальные измышления – ложь. Он прекрасно понимал, что благодаря победе под Керчью угроза со стороны Красной армии для Крыма была ликвидирована, но и не торопил брать Севастополь…
Вне всякого сомнения я и тогда, и по сей день считаю стратегической ошибкой, что после того как Севастополь своевременно был нами взят, главное командование сняло 11-ю армию с южного фланга Восточного фронта для того, чтобы использовать ее под Петербургом для заполнения, как говорилось в официальном приказе, промежутков на фронте. Безусловно, теперь, по истечении времени, я отдаю себе отчет в том, что это было воздействие на Гитлера Сталиным через посредство Рузвельта и Черчилля. Даже если подобная мысль прозвучит абсурдно для всех, – это было так, а не иначе.
После взятия Севастополя, – как предполагалось ранее фон Рундштедтом и планировалось генерал-полковником Йодлем, – 11-ю армию следовало перебросить через Керченский пролив на Кубань, чтобы отрезать путь к отступлению силам противника, отходившим перед группой армий «А» с Нижнего Дона к Кавказу. Я хорошо был осведомлен не только напрямую от мусульманских народов, но и от резидентуры Ватикана, что эти народы ожидали, что 11-я армия, столь блестяще разгромившая советские армии в Крыму, станет фетишем победной поступи южного фланга Восточного фронта, к которому присоединятся и мусульманские силы. Однако наши будущие ходы тоже просчитывались недремлющим противником, для которого все мы – и немцы, и русские, – были пешками, черными и красными фигурками на гигантской игральной доске… Чтобы хоть как-то повлиять на развитие событий, я предлагал держать 11-ю армию в резерве позади 6-й армии Паулюса, тогда бы по крайней мере не случилось Сталинградской трагедии… Но, очевидно, мои попытки были слабыми, не столь настойчивыми, полагаю даже, на меня очень сильное влияние оказал пессимизм фон Рундштедта. Уединившись в живописной местности во Франции, он сам себя отвел ото всех дел, опустил руки… а ведь на него возлагались такие надежды… не берусь судить: был ли на него организован нажим, поступали ли угрозы, но на все обращения Герд фон Рундштедт отвечал фразой: «Все, я стар, стар…»
Сразу же после завершения боев под Керчью мы занялись перегруппировкой сил для наступления на Севастополь. 42-й ак начал охранять Керченский полуостров и ЮБК. Для этого мы оставили 46-ю пд, а также 7-й румынский ак в составе 4-й горной дивизии, 10-й и 19-й пд и 8-й кавбригады. Все остальные войска немедленно были передислоцированы к Севастополю.
Трудности оставались идентичными прошлогодним. Северный участок фронта проходил южнее реки Бельбек; вблизи села Любимовка противник имел большой опорный пункт, а сама долина простреливалась в продольном направлении 30-й батареей 305-мм орудий. Склоны гор были покрыты плотной сетью укреплений полевого типа, в том числе и бетонных долговременных сооружений – ДОТов, простиравшихся на глубину до 2 км. Имелись хорошо укрепленные, чаще бетонированные опорные пункты, связанные между собой цепью полевых сооружений, мы назвали их так: «Сталин», «Молотов», «Волга», «Сибирь», «ГПУ», «ЧК». Еще одна полоса состояла из опорных пунктов «Ленин», «Донец», «Днепр», а также из оборудованного опорного пункта в поселке Бартеньевка, старого Северного пункта, береговых батарей, которые прикрывали подступы к северному крутому берегу бухты Северная. В скалах берега на глубине 30 м были вырублены помещения для складов боеприпасов и резервов.
Восточный участок фронта начинался поворотом линии фронта на юг примерно в 2 км восточнее станции Бельбек и деревни Дуванкой. Стык обоих участков был прикрыт глубоким и крутым Камышловским ущельем. Здесь я второй раз в своей жизни встретил Татьяну Якобовну Глагольевскую (после войны ее знали как Татьяну Яковлевну Воропаеву) и ее мать. Я тебе еще не рассказывал? В 1918-м, находясь в Крыму в чине капитана, я познакомился с ней и ее женихом поручиком Русской армии. Татьяна закончила Институт благородных девиц в Петербурге, после чего вернулась к своим родителям, ее отец тогда еще был жив. Как давно это было… В 1942-м она жила в своем небольшом родовом доме на станции Бельбек (разрушен до основания властями в 1954–55 гг.; недалеко от здания старой почты над обрывом речки Бельбек, русло которой также уничтожили, спрямив его; еще можно найти камни былой постройки. – Авт.), хотя при Советах они с матерью вынуждены были ютиться в своей бывшей конюшне. Наша встреча была очень теплой, она поведала о прошедших годах и трудностях, пережитых в 20–30-е годы. Ее жених погиб в Евпатории, когда туда ворвались большевистские банды. Мне, закаленному в боях генералу, было больно слышать, когда она рассказывала, как большая группа русских офицеров собралась около православного собора святителя Николая Чудотворца в Евпатории, и, понимая всю безвыходность своего положения, они единодушно решили принять смерть, только бы избежать позорной сдачи в плен большевистским разрушителям. Когда из-за здания ближайшей гостиницы показались большевики, русские офицеры, а их было около 200 человек, вынули револьверы и приставили их к вискам. Они спасли честь Русской армии, но кто отныне мог спасти их Родину?! Все офицеры выстрелили почти одновременно, их тела падали и рядом, и друг на друга, и кровь лилась и пульсировала фонтанами брызг, и лужи крови стояли вокруг собора… Жуткое зрелище… Как ты думаешь, помнят ли об этой трагедии местные жители, знают ли вообще? Русских офицеров даже не отпели… Таня сказала, что священников православных церквей в Евпатории после гражданской войны всех арестовали и отправили на Соловки… Она же познакомила меня с жителями станции, которые рассказывали об ужасах, пережитых ими еще недавно, даже в те месяцы, когда моя армия вела бои на Ишуне. Чекисты озверели до такой степени, что чуть не каждый день перетряхивали и переворачивали всех немногочисленных жителей Дуванкоя и станции для выявления неблагонадежных. Это же как надо ненавидеть собственный народ, – просто диву даешься до сих пор…
Так, вернемся. Северный фланг восточного участка проходил по крутым отрогам гор, там также было большое количество ДОТов, тянущихся до села Гайтаны. Южнее речки Черная подступы к южному укрепрайону прикрывались крутыми вершинами, превращенными командованием Черноморского флота и Приморской армии в надежные опорные пункты. Они получили название «Сахарная полоса», «Сахарная головка», «Северный нос», «Холм с развалинами», «Гора с часовней». Дальше имелось сильно укрепленное село Камары и скальный массив Балаклавской бухты. Позади первой линии обороны на южном участке севернее дороги поднимался массив Федюхиных высот. Это линия с опорными пунктами шла до деревни Кадыковка. Таким образом вместе они образовывали мощную полосу обеспечения позиции противника на Сапун-горе. Цепь укреплений проходила вплоть до Инкермана. И даже после взятия этих на первый взгляд неприступных высот еще не открывался свободный путь на город-крепость. Потому что у берега находились береговые батареи, в том числе и 35-я батарея башенных орудий, названная нами «Максим Горький-2». От Инкермана по берегу бухты Северной вплоть до бухты Стрелецкой шли сплошные позиции. Далее линия обороны выходила к Херсонесу, и еще – побережье было усеяно минными полями.
Ознакомительная версия.
