— Не беспокойтесь, Дмитрий Ефимович, — Никифоров с готовностью взглянул на Кравцова. — Проскочим!
Командир по-отцовски попрощался с Валей.
— Не будь, Валюша, излишне смелой!
Валя посмотрела на Кравцова с укором, будто собиралась сказать: «Не в первый раз».
— Фронт под самой Москвой, — сказал Кравцов. — Если мы поднимем на врага тысячи горожан, это будет помощь. Я вот сплю и вижу: выстрелы в лесу и взрывы в городе сливаются в один залп… Ладно, ни пуха, ни пера.
Кравцов долго смотрел вслед разведчикам.
Олег поплотнее запахнул рваное пальтишко, выменянное на шинель, и, сутулясь, зашагал к центру города. С детства знакомые улицы казались чужими. В глаза так и лезли немецкие вывески и объявления, таблички с названиями, немецкие флаги со свастикой. Редкие прохожие сторонились друг друга.
Со стороны Фокинской показались солдаты в зеленых шинелях и пузатых касках. Они маршировали, как на параде, пели:
Сегодня нам принадлежит Германия,
А завтра будет принадлежать весь мир.
Никогда в жизни Олег не слыл слабым, а сейчас почувствовал себя цыпленком, которого подцепил коршун и несет неизвестно куда. С трудом передвигая ноги, пересек Верхний Судок и очутился возле биржи труда. У щита с объявлениями толпились молчаливые горожане. Он подошел поближе и тоже стал читать:
«Кто пойдет по улицам после шести часов — смерть (капут), кто не отдаст поклон германскому офицеру или солдату — тюрьма (лагерь), кто будет агентовать на пользу советским разбойникам (партизанам) — смерть (капут): обер-лейтенант Штрумпф шутки не любит». Внизу стояла подпись: «Комендант города Штрумпф».
Тысячи таких приказов, виселицы и расстрелы должны были, по мнению оккупантов, образумить непокорных.
Республиканская улица, на которой жили Семеновы, находилась за оврагом. Дом их стоял в глубине сада. До войны уединение и тишина этого места радовали Олега, но сейчас жизнь потеряла всякий смысл. Олега тянуло в центр города, к людям, и он с унылым видом мерил километры улиц.
Встретил племянницу Галю Губину.
— Живой! — обрадовалась она, и после нескольких обычных при встрече фраз скороговоркой начала выкладывать новости. Олег, занятый своими думами, слушал ее рассеянно.
— А недавно я Васю видела, — вдруг понизив голос, сказала Галя.
— Васю?
— Говорит, что бежал из плена, — еще тише произнесла Галя.
— Найди его и скажи, что я жду. И сама приходи к нам.
Вася появился на Республиканской на второй же день.
— О, какой молодец вымахал! — обнимал его Серафим, не видевший племянника лет десять.
О себе Вася рассказывал скупо. По заданию чекистов он переходил линию фронта. В последний раз наткнулся на засаду, попал в лапы к фашистам, его отправили в лагерь под Смоленском.
— А оттуда удалось сбежать, — закончил Вася.
Разговор зашел о взрыве на заводе и диверсиях на станции.
— Действуют люди, — вздохнул Олег. — Познакомиться бы с ними!
— Я могу разузнать, — вызвался Вася и пристально посмотрел на своих дядюшек.
Прошло несколько дней. Вася привел на Республиканскую двух парней и девушку в эскимоске. Это были Новиков — «Старшой», Коля Горелов и Валя. Она уже несколько дней, выполняя поручение горкома, работала в Брянске — создавала подпольный фронт. Ей здорово помог Никифоров: у него оказалось много надежных, смелых друзей.
Разговор долго не клеился. Гости присматривались к хозяевам, хозяева к гостям. И те и другие понимали, что затевается игра, где ставка — жизнь, и не спешили раскрыть карты. Серафим и Олег взвешивали: способны ли эти юнцы потянуть серьезное дело, а Валя и Новиков хотели узнать, чего стоят Семеновы.
Затянувшееся молчание грозило вылиться в недоверие. Первым раскрыл карты Серафим. Он поднялся из-за стола, подошел к окну, вытащил из-за рамы сверток, развернул его. Все увидели партбилет.
— Я — коммунист. Иду с партией почти двадцать лет…
Холодок недоверия растаял, будто в дом ворвалась летняя теплынь. Все почувствовали себя детьми одной матери, имя которой — Родина. Широкая солнечная улыбка озарила лицо Коли Горелова. Удобнее, по-домашнему, уселся на стуле Новиков. Как солдаты осажденной крепости, внезапно получившие подкрепление от основного войска, радовались все трое Семеновых.
Разговор пошел о делах — о положении на фронте и в городе. Все понимали, что немцам удалось запугать жителей Брянска. Но за безмолвием и страхом скрываются ненависть и ярость. Улицы и дома стали баррикадами, хотя и молчат пока.
— Действовать надо осторожно, — предупредил «Старшой».
— Надоело трусить, — Коля Горелов повернулся к нему: — Можно подумать, что у нас заячьи сердца.
— Осторожность — не трусость, а скорее уменье, — поддержала «Старшого» Валя.
Семеновы получили задание.
Адская машина в противогазе
Вернувшись с Брянска-второго, Олег принялся торопливо выкладывать новости.
— Жуков не дремлет. Девять подпольных групп создал. Машинисты, кочегары, путейцы. Ребята знающие. Весь узел под свой контроль взяли. Поскорее бы взрывчатки нам подвезли.
— Валя обещала, — напомнил Серафим.
Однако Валя почему-то больше не показывалась. Вместо нее появились две девушки. Сообщили пароль и вошли в дом. Одна — рыжая, толстая и бойкая — назвалась Фаней Репниковой, другая — рослая, стройная — Клавой Елисеевой.
— В лесу, видать, неплохой харч, — пошутил Серафим, добродушно похлопывая Фаню по спине.
— Я сейчас похудею, — пообещала девушка и скрылась в спальне.
Через несколько минут Фаня вышла к хозяевам в простеньком платье, болтавшемся на худеньких плечах.
— И впрямь похудела, — удивился Серафим. — Ты, наверно, в трех пальто пришла?
— Отгадали, — хитровато прищурилась Фаня. — Одно из тола, другое из бикфордова шнура, третье — из бертолетовой соли.
— Доставили-таки! — Серафим обрадованно взглянул на брата и, похвалив партизанок за подарок, спросил: — Не боялись?
— На Брянске-первом часовой нас остановил. У меня душа в пятки, — призналась Фаня. — Думаю, висеть мне на своем бикфордовом шнуре. Часовой сразу ко мне: «Папир». Я ему: «Зачем бабе паспорт?», а сама Клавку к нему подталкиваю: «Ты — смазливая, балакай с ним».
— Про Валю вы ничего не слышали? — вступила в разговор Клава.
— А что? — братья насторожились.
— Да ничего. В городе она. А вестей не подает. Кравцов с ума сходит.
Стемнело. Связные ушли спать. Олег аккуратно уложил в мешок тол, бикфордов шнур, вынес его в сад и закопал в снегу почти у самой кромки оврага. Потом метлой заровнял снег.
Утром, когда хозяева и гости еще спали, в дом ворвались переводчик и два солдата. Те самые, что арестовывали Аверьянова.
— Здесь живет Сафронова? Сафронова — ты? — кричал переводчик, тыча пальцем в грудь Фани.
Клава уже успела спрятаться; едва раздался стук — она юркнула под кровать.
— Нихт, — смеясь, проговорила Фаня, хотя всю ее охватила дрожь. — Я — Катя Лагунова, племянница ихняя.
Немец окинул девушку недоверчивым взглядом. Вытащил из кармана шинели лист бумаги. Серафим увидел фотокарточку Вали и описание ее примет. Пробежав текст, переводчик еще раз посмотрел на Фаню и спросил у Серафима:
— Вы знаете Сафронову?
— Понятия не имею, — не дрогнув, ответил Серафим, поглаживая свою огромную рыжую бороду.
— Другая Республиканская улица есть в Брянске?
Серафим ответил, что нет другой улицы с таким названием.
— А Республиканский переулок?
Серафим пожал плечами.
Немцы зашли в комнату, где под кроватью сжалась в комочек Клава.
— Кто здесь живет? — переводчик вплотную подошел к Олегу.
Тот спокойно выдержал его взгляд.
— Эта комната брата.
Немцы вышли из спальни.
— Если сюда явится Сафронова, немедленно сообщите нам, — высокомерным тоном заявил переводчик и бросил на стол карточку с адресом.
Серафим почтительно тронул за шинель переводчика:
— Мы — Семеновы, сыновья известного в прошлом в городе купца. Мы рады хоть чем-нибудь помочь германским властям.
Переводчик понимающе улыбнулся.
Когда немцы ушли, в доме долго стояла плотная тишина. Нарушила молчание Клава. Она, как ящерица, выскользнула из-под кровати.
— Я уже чувствовала себя в гробу.
Тишина раскололась. Серафим обнял худенькие девичьи плечи:
— О гробе, Клава, не помышляй. Это непозволительная роскошь по нынешним временам. Нам жить надо, чтобы гроб сколотить для непрошеных гостей.
Связные вскоре ушли на другую конспиративную квартиру. Но покой в доме Семеновых был нарушен.
— Кто-то донес, что Валя бывает у нас, — высказал догадку Серафим. — Надо бы предупредить ее…
На следующий день на Республиканскую пришел с Брянска-второго Евгений Жуков.
— Мины нужны, — потребовал он.
— Испечем мины, — хитровато улыбнулся Олег. — Теперь есть из чего.
