До 11 мая, при тихой и ясной погоде, у нас состоялось в море две погрузки угля. Водолей "Метеор" в последний раз снабдил нас водой, и утром 12-го мы расстались со своими транспортами, доведя их в густом тумане до подхода к Шанхаю.^Далее они пошли, конвоируемые вспомогательными крейсерами, "Рионом" и "Днепром", которые потом должны были остаться в океане со специальным назначением. Такое же назначение получили и крейсера "Терек" и "Кубань", еще накануне покинувшие эскадру. Они должны будут отвлекать неприятеля.
Таким образом, при нас теперь остались лишь три вооруженных транспорта: "Иртыш", "Анадырь", "Камчатка" и пароход "Корея", носивший коммерческий флаг, причем на двух первых был запас утя что-то около 20 тысяч тонн. И все же оставление при эскадре даже и этих четырех транспортов принесло нам значительный вред, как показал на деле весь ход Тсу-Симского боя и конечные его результаты. Их присутствие можно себе объяснить лишь тем передававшимся на эскадре и якобы высказанным адмиралом мнением, что японцы ни в каком случае не решатся вступить с нашим флотом в решительный бой, а тоща при удаче прорыва транспорты очень пригодились бы для ремонта и пополнения запасов. С нами еще остался вспомогательный крейсер "Урал", на котором был установлен огромной мощности беспроволочный телеграф, могущий вредить неприятельским переговорам, но, к сожалению, сам часто бывший неисправным.
В день 14-го мая мощь этого телеграфа не использовали, равно как и быстрый ход, благодаря которому "Урал" мог бы спастись. Очутившись же в центре эскадренного боя и представляя собой огромную цель, он скоро был поврежден японцами, оставлен командой и своей гибелью не принес никакой пользы.
Покинув у Шанхая транспортный отряд, эскадра легла на восток и медленно продвигалась вперед. Весь почти день 13 мая посвятили эскадренным эволюциям, которые производились так умело, что и в голову не могла прийти мысль о возможности той катастрофы, которая ждала нас всего через сутки.
Но надо отдать справедливость адмиралу Рожественскому, что все эволюции и перестроения на его эскадре делались прекрасно, и можно лишь пожалеть, что в важную минуту начала боя маневрирование эскадры не было таким, и это обстоятельство значительно испортило все дело.
Согласно приказу начальника эскадры, с утра 14 мая мы должны были расцветиться флагами и боевым салютом по врагу "искупить и кровью смыть горький стыд родины", как гласил приказ адмирала. Но вместо блестящего подарка Государю и Родине в торжественный день коронации, вместо громкой победы, о которой мы мечтали, $ вечеру 14 мая произошло истребление ядра нашего флота, а еще через день настала гибель остальных и сдача четырех броненосцев.
Еще 13 мая днем, а затем и всю ночь наши аппараты беспрерывно печатали длинные „ленты непонятных нам знаков. Можно было думать, что нас выследили, что мы открыты и окружены неприятельскими разведчиками, которые друг другу, а затем и главным силам сообщали о нас разные сведения. И как видно из отчета адмирала Того, он действительно знал каждое наше движение, "как будто он видел нас все время перед своими глазами".
Таким образом, и в этом бою беспроволочный телеграф сослужил японцам неоценимую службу, и я помню, как японские офицеры потом с удивлением спрашивали нас, почему мы не мешали им телеграфировать.Переговоры японцев столь же беспрепятственно продолжались и утром 14 мая, когда мы приближались к Тсу-Симе и когда сам Того с главными силами стоял у Корейского берега и не мог еще знать, в какой из проливов направится наша эскадра, пока не получил (по отчету Того) телеграмму с "Синано- Мару": "неприятельская эскадра замечена в пункте N203. Очевидно, неприятель держит курс к восточному фарватеру".
С раннего утра сквозь дымку легкого тумана справа от эскадры был обнаружен крейсер, упорно державшийся несколько позади нашего траверза. Это был первый вражеский корабль, который мы увидели. Им оказался крейсер "Идзуми".
Около 9 утра, когда мы уже были в строю кильватера, слева прошли на большом расстоянии и скрылись в тумане японские крейсера, а за ними показались и тоже прошли вперед четыре старых корабля типа "Матсушима". Несмотря на легкий туман, они ясно были видны, и одно время дальномеры показывали до них 35-40 кабельтовых. И как нам ни хотелось разрядить по ним свои, готовые с утра пушки, стрельбы адмирал не открыл. Лишь около 10 ч. утра был открыт огонь по четырем легким крейсерам ("Нитака" и др.), которые долго и упорно, очевидно, следя за нами, держались на траверзе с левой стороны.
Началом этой стрельбы послужил нечаянный выстрел с “Орла”. За ним левыми бортами начали стрелять остальные корабли, и наши снаряды сразу стали ложиться очень хорошо.На одном из японских крейсеров между трубами блеснуло пламя взрыва, и все они стремительно повернули влево и полным ходом стали отходить и скоро скрылись из виду, своими выстрелами не нанеся нам никакого вреда.
Эта небольшая перестрелка, длившаяся всего минут 10-15, воодушевляюще подействовала как на офицеров, так и на команду, и когда в полдень мы вступили в роковой Корейский пролив, настроение царило великолепное. Почти два часа мы шли благополучно, не видя неприятеля, и лишь “Идзуми” все время держался справа на большом расстоянии, да наш телеграф непрерывно принимал знаки японских депеш. Но вот в I ч. 50 м. дня из тумана показались очертания японских броненосцев, которые шли как бы навстречу, затем описали петлю и легли на сближающийся с нами курс. Адмирал Рожественский с первым броненосным отрядом (“Суворов”, “Бородино”, ’’Александр III”, "Орел") в это время держался впереди остальной эскадры и кабельтовых 6-8 правее ее.
Находясь на мостике “Ушакова” с самого утра 14 мая и до поздней ночи, то есть все время продолжения боя и минных атак, я был свидетелем всех его моментов и видел всю его ужасающую и потрясающую картину. Но описать буквально все, а главное, утверждать, что все виденное и пережитое мною записано, я, конечно, не могу. Ведь наблюдать приходилось среди свиста и грохота снарядов и, кроме того, все время надо было следить за неприятелем и управлять огнем своих башен.
А затем такие грустные картины, как гибель в самом начале боя красавца "Осляби", пожар и расстрел японцами изнемогающего "Суворова", конец беззащитной "Камчатки" и другие, сыпавшиеся на нас бедствия,-все это страшно удручающе действовало и повергло в какоге-то мрачное состояне. Но все же повторяю, что записки эти прочитаны всеми моими товарищами и многими офицерами других судов, и вкравшиеся в них неточности исправлены.
Бой начался в 1 ч. 49 м. выстрелом с "Суворова". Того в своем отчете говорит: "в 2ч. 08 м. русские открыли огонь, но японцы не отвечали, пока не приблизились на дистанцию в 6000 метров”. Расхождение зависит от различия счета времени. Незадолго до этого на "Суворове" подняли сигнал: "первому броненосному отряду повернуть на 8R влево”. Броненосцы повернули и начали вступать в свои места впереди второго броненосного отряда. Это был в высшей степени важный момент боя, и крайне интересно полное его выяснение.
Дело в том, что мне пришлось слышать, будто, поворачивая в это время влево, адмирал намеревался фронтом броситься на обгонявшего его с левой стороны неприятеля и что только повреждение руля на "Суворове" заставило его опять покатиться вправо, другие же корабли последовали за ним, и в результате получилась колонна общего кильватера. Действительно, если бы в это время четыре наших сильнейших броненосца устремились фронтом на колонну Того, то ход боя сразу изменился бы, тем более что, как потом говорили японцы, "Миказа" в это время сильно страдал от снарядов быстро пристрелявшегося "Осляби". Говорят, будто Того даже сказал: "однако если все русские корабли будут так стрелять, то нам придется плохо", но, к несчастью, плохо пришлось именно нам.
Позднее мне говорили, что перестроение перед боем было рассчитано на то, чтобы спутать японцев, но это удалось только отчасти, и "Миказа" был некоторое время в обстреле многих наших судов. Но по той или другой причине в важный момент боя был произведен неудачный маневр, и все наше дело сразу оказалось проигранным. И вот почему.
Японцы описали своими главными силами петлю и легли на сближающийся с нами курс. В этот-то промежуток времени и поворачивал влево наш первый отряд броненосцев, а "Ослябя" продолжал оставаться головным в остальной колонне судов, и на него обрушился страшнейший сосредоточенный огонь японцев. Результатом этого огня стали огромные разрушения левого борта "Осляби", особенно в носовой его части, и броненосец скоро сильно (10-12 градусов) накренился на левый борт.
Японцы же в это время своими броненосцами обгоняли уже адмирала Рожественского, обстреливая его корабли и всю силу огня сосредоточив на "Суворове". "Ослябя" некоторое время удерживался в одном положении, видимо, пытаясь справиться со своими повреждениями, а на головных кораблях очень скоро начались пожары. Огненные короны обвивали мачты, по-ввдимому, это горели рубки, ростры, шлюпки, коечные сетки. Через некоторое время "Суворов" начал поворачивать вправо, и это движение мы объясняли себе желанием оказать помощь нашим крейсерам и транспортам, которым трудно приходилось от натиска японских крейсеров.
