Некоторые части подразделения все же удалось окружить в районе Акмонайского перешейка.[58] Но количество окруженных никак не могло равняться восьми дивизиям, как это хвастливо утверждал в своих мемуарах Э. Манштейн и повторяла вслед за ним западно-германская газета «Deutsche Soldatenzeitung», 1962.[59] Характерно, что даже в 1942 г. немецкий журнал «Deutsche Wehr» не преувеличивал так этот успех. В нем гитлеровские корреспонденты неопределенно сообщали о каких-то советских окруженных частях в этом районе, которым частично удалось прорваться на восток.[60]
Как уже отмечалось, командование Крымского фронта недооценивало вклинение противника на участке 44-й армии 8 мая, и поэтому только после неудачного контрудара утром 9 мая оно приказало 156-й дивизии, двум запасным полкам и двум отдельным полкам химической защиты занять позиции Турецкого вала.[61] При этом 156-я дивизия должна была прикрывать основное направление наступающего противника от села Наташино до озера Узунларское (близ побережья Черного моря). Эта дивизия была полностью укомплектована личным составом, но испытывала недостаток в транспорте, средствах связи. Из-за дождя и распутицы только к утру 10 мая первые подразделения дивизии стали прибывать в район Турецкого вала. Но противник, как уже говорилось, опередил их и захватил господствующие высоты 108,3 и 109,3. Таким образом, вместо спокойного занятия боевых позиций нашим уставшим от перехода войскам пришлось штурмовать укрепившегося на высотах противника. 11 и 12 мая 530-й стрелковый полк дивизии вместе с прибывшими курсами младших лейтенантов под руководством полковника Баримова Е. А. вели ожесточенные бои за высоты. Однако захватить и прочно укрепиться на них не удалось. Причина этих неудачных атак заключалась в слабой поддержке пехоты артиллерией.[62]
Как известно, организация обороны в этом районе была возложена первоначально на командование 47-й армии. 13 мая, как это видно из документов, решение этой задачи было передано командованию 44-й армии,[63]части которой под напором противника выходили на южную и центральную часть Турецкого вала. Фактически же обороной здесь руководило командование фронта.[64] Естественно, что такое положение с руководством вело к безответственности и не могло благотворно влиять на оборону позиций Турецкого вала.
Особенно большое опасение у командования фронта при организации обороны Турецкого вала вызывало левое крыло — участок между шоссе Семь Колодезей — Керчь до озера Узунларское. Это было естественно, ибо противник, начиная с 8 мая, наступал в основном в южной половине Керченского полуострова. Здесь же было и кратчайшее расстояние до Керчи. На этот участок оборонительного рубежа требовал обратить внимание и Буденный С. М. В связи с этим командование фронта стало усиливать южный участок. В этот район прибыли с передовой 25-й и 18-й гвардейские минометные полки, части 72-й кавалерийской дивизии и остатки других соединений 44-й армии, сюда прибывало и маршевое пополнение.[65] Узкий проход (песчаную косу) между морем и соленым озером Узунларским по приказу командования оборонял подполковник Ермаков С. А. с остатками своего 291-го горно-стрелкового полка.[66]
11–13 мая в северной части Керченского полуострова от пос. Семь Колодезей до Турецкого вала продолжалось интенсивное движение отходящих частей 47-й и 51-й армий. Войска подвергались нападениям с воздуха. Правда, из-за больших потерь своих самолетов, враг изменил тактику. Он стал широко применять расчлененный строй, действовать мелкими группами, бомбить с большой высоты и даже на виражах, от чего бомбы сильно рассеивались. Естественно, что при такой тактике точность бомбежки была невысокой, но она оказывала моральное воздействие на отступающие войска.[67] Из-за плохих дорог, особенно при переправах через ручьи и низины, войскам приходилось оставлять много боевой техники, машин и других материальных средств. Все, что можно вывести из строя, уничтожалось. Горели армейские и фронтовые склады с продовольствием, обмундированием, фуражом…
В боях на рубеже Турецкого вала, что южнее высот 108,3 и 109,3, с 11 мая участвовали и курсанты Ярославской военной авиационной школы стрелков-бомбардиров, прибывшие на Крымский фронт в начале мая. Это были хорошо подготовленные специалисты-воины. Их два года готовили для полетов на бомбардировщиках, но в 1942 г. они оказались как бы лишними: материальной части (т. е. бомбардировщиков) не хватало даже опытным летчикам. Такая же судьба постигла и курсантов Армавирской и Краснодарской авиашкол. Все они прибыли на Керченский полуостров в качестве рядовых для стрелковых частей. Бывший курсант Казанцев А. А., работавший после войны в Ленинградском аэропорту, тогда записал в своем дневнике: «11 мая вели бой с фашистами у села Марфовка». 12 мая цепями ходим в атаку, вражеские самолеты ходят чуть ли не по нашим головам. Особенно достается коням казаков 72-й кавалерийской дивизии, которые содержатся в загородках. Казаки воюют с нами в пешем строю.
Групповым огнем сбили Ме-109, от злости избили немца-летчика, а затем отправили его в тыл. 13 мая слева от нас противник проявил активность, его подразделения в тумане просачиваются к нам в тыл…" В конце 70-х годов мне удалось встретиться в Краснодаре с другим бывшим курсантом — ярославцем, ставшим полковником, Климовым В. С. Он рассказывал: "В 1940 г. я учился в Ленинградском сварочном техникуме, меня и некоторых других моих товарищей призвали в армию и направили в г. Ярославль в авиационную школу. Там мы прошли хорошую военную подготовку и мечтали летать, но из-за нехватки самолетов нас послали в г. Прохладное, а затем в Керчь. Вот здесь-то мы и получили первое боевое крещение. Помню, как нас подняли по тревоге, построили в колонну, быстро выдали оружие, боеприпасы и двинули в поход. На Турецком валу западнее Керчи мы встретили врага. Наше подразделение было атаковано тремя цепями фашистов. Стрелки мы были хорошие, положив гитлеровцев в 100–150 м от нашего рубежа, и расстреливали на выбор. Но вот подошли фашистские танки и стали методически вести огонь по нашим окопам. Мы начали нести потери. Мой товарищ курсант Алексей Попов подносил патроны, осколком снаряда ему срезало плечевой сустав. Из открытой раны его хлестала кровь, был виден кусок плечевой кости, но Алеша, несмотря на это, подавал нам здоровой рукой патроны. Только по приказу он ушел в тыл на медицинский пункт. Понимая, что в бою каждый боец дорог, он отказался от сопровождающего. Курсант Саулич вел огонь из ручного пулемета. Пуля пробила ему грудь навылет. Сплюнув сгусток крови, он спокойно сказал: "Ранило" — и продолжал стрелять. Помню, что был ранен в ногу Саша Громов, говорили, что был убит автоматной очередью Володя Дроздов, который до войны жил в Ленинграде на Обводном канале недалеко от Фрунзенского универмага. У нас не было действенных средств борьбы с танками, поэтому пришлось отходить. Отступали цепью в тумане, задерживаясь на отдельных рубежах. Мужественно действовали в бою и другие наши курсанты: мой товарищ по сварочному техникуму Борис Нутрихин, бывший механик кинотеатра "Селькор" Виктор Болдырев, который проживал где-то около Исаакиевского собора, наш комсорг Анисимов, Виктор Паничев, Саша Якушев, наш гитарист Максаков, Каштымов и другие. Мало кому из наших ребят удалось благополучно выбраться с Керченского полуострова".
Упоминаемый В. С. Климовым Попов остался жив. Я встретился с Алексеем Ивановичем Поповым в Ленинграде. Несмотря на тяжелое ранение в плечо, после войны он продолжал трудиться в 1-м троллейбусном парке и, как мастер-ремонтник, пользовался большим авторитетом. Он мне рассказал: "После ранения мне удалось добраться до медицинского пункта, там меня перевязали и отправили в Керчь. Там мы, раненые, в ожидании эвакуации лежали на молу, а примерно в 500 м от нас на горе Митридат шел ожесточенный бой. Один из вражеских снарядов разорвался в гуще раненых. Было много жертв, а я получил еще и контузию. Наконец подошел катер: я не мог двигаться, а моряки не могли терять ни одной минуты. Они не стали меня нести, а просто бросили с мола на катер. Благодаря им и врачам, которые руку мне сохранили, вот видите, работаю". В числе курсантов — ярославцев только ленинградцев было около 120 человек, осталось в живых не более 20.
12 мая в район Турецкого вала противник подтягивал танки, пехоту, артиллерию. В ночь на 13 мая в этом районе у наших войск обозначился некоторый успех: 156-я стрелковая дивизия и фронтовые курсы младших лейтенантов захватили господствующую высоту с отметками 108,3 и 109,3 м, отброшен был противники из района севернее озера Узунларское. Утром 13 мая фашисты продолжали атаки, они явно искали слабые места в нашей обороне. Но все атаки успешно отбивались. Взятый утром 13 мая в плен гитлеровец показал, что атакующие части в этом районе обескровлены, они имеют потери до 50 %.[68] Но слабое место в обороне все-таки нашлось. Оно оказалось в центре Турецкого вала, где проходило шоссе на Керчь. В этом месте фашисты пошли на хитрость. По дороге отступала на автомашинах наша колонна. Гитлеровцы пристроились в конец ее и не трогали идущие наши машины. Маскироваться противнику помогла еще пыль, которая снова появилась после сильных дождей. Вот так фашистам без боя удалось выехать прямо на позиции Турецкого вала и за ним занять село Султановку (ныне Горностаевка). Этот участок обороняла 143-я стрелковая бригада, из-за внезапного появления фашистов она не сумела оказать существенного сопротивления. Подошедшие сюда 36 немецких танков стали "утюжить" наши окопы.[69] Захват Султановки и продвижение противника на юг вдоль Турецкого вала означал прорыв нашей обороны и на этом запасном рубеже. Еще одна попытка спасти Крымский фронт не увенчалась успехом. Перед противником открывался путь на Керчь.
