Сэмюэль Гоудсмит - Миссия "Алсос"

На следующее утро я с нетерпением ожидал новой встречи с Петерсеном. На этот раз мы буквально извели его расспросами об Эхингене. Он уверял, что ездил туда только для того, чтобы навестить свою мать. Последующее изучение документов подтвердило, что его мать действительно живет там, но в своем письме она упоминает об этом городке как о «запретной зоне». Мы снова расспрашивали его, почему городок был запретной зоной и много ли новых зданий появилось в нем. И почему так много солдат, ученых, лабораторий и так много автомобилей? Петерсен, по — видимому, не понимал, почему мы проявляем к этому городу такой интерес. Выражение «запретная зона» означало попросту то, что туда не разрешался въезд беженцам из разбитых бомбежками городов. И действительно, его матери было приказано выехать в другой город. Сам же Петерсен находился там всего пять дней и, как можно было судить по железнодорожному билету, приезжал в этот город еще раз, год назад, но не заметил никаких изменений во внешнем облике городка, за исключением увеличения числа беженцев.

Еще раз наши надежды оказались разбитыми вдребезги. Мы ни на шаг не продвинулись вперед!! Создавалось такое впечатление, что в Эхингене не было ничего похожего на наш Ок — Ридж. Однако все это могло быть в соседнем городке. Кроме того, было довольно странно, что этот человек из концерна «Ауэр» совсем ничего не знал об урановом проекте.

Мы изучили более тщательно документы, допросили его секретаршу, но нового ничего не добились. Петерсен покинул Париж перед самым освобождением города, получив приказ возвратиться в берлинскую контору, но у него было специальное разрешение на поездку в Эхинген для того, чтобы навестить мать.

Мы все же не были полностью удовлетворены. Снова и снова изучая документы, мы обнаружили несколько подозрительных писем, но при дальнейшем расследовании оказалось, что они не представляют для нас никакого интереса. Это была переписка с французскими врачами относительно торговли радием на черном рынке. Мы передали эти письма французским властям. Среди документов находился пропуск, которым Петерсен пользовался, когда однажды перевозил радий и платину стоимостью в миллион марок в Берлин. Согласно этому документу, его сопровождал чиновник немецкой секретной службы по имени Гарун Аль Рашид Бей, уроженец Сенвтенберга, провинции Лаузиц. Я был убежден, что Гарун Аль Рашид — вымышленное условное имя, но более опытные офицеры разведки сказали мне, что оно все‑таки настоящее. Если бы немцы решили воспользоваться условным именем, то они назвали бы этого человека, например, Шмидтом. Опрос нашего пленника также подтвердил это.

Кроме того, в одной из бумаг сообщались приметы девушки Кармен фон Рензер, ее возраст, адрес и некоторые другие сведения. Документ походил на копию паспорта или удостоверения личности. Это полуиспанское, полунемецкое имя наводило на мысль, что теперь мы действительно натолкнулись на след «Маты Хари». Когда мы спросили нашего пленника о ней, он сначала даже не понял, о ком мы говорим. Однако, когда мы показали ему часть этой бумаги, он сразу же вспомнил и рассказал, что с этой девушкой он однажды имел дело в Париже. Она обошлась ему в три тысячи франков — факт, по его мнению, возмутительный.

«В Берлине на Курфюрстендамм, — сказал он, — такое развлечение стоит всего семь с половиной марок»!

Возмутившись тогда этим, он записал ее имя и приметы, рассчитывая информировать власти и вернуть таким образом хотя бы часть своих денег. Мы не поверили его рассказу и поручили двум нашим агентам контрразведки разыскать девицу и проверить правдивость его слов.

Через два дня они наконец выследили ее. Однажды после обеда, когда я беседовал с несколькими посторонними офицерами на политические темы, один из наших агентов, не зная, что у меня гости, приоткрыл дверь и, просунув голову, крикнул во все горло: «Доктор! Мы нашли вашу проститутку!»

Но на два вопроса мы все еще не получили ответа, причем это были вопросы большой важности. Прежде всего мы хотели знать, почему Петерсен не остался в Берлине и почему мы нашли его так близко от бельгийской границы. Вторым вопросом была, конечно, наша исходная проблема: что случилось с торием, который они забрали из Франции?

Мы продолжали допросы и изучение документов все более и более тщательно и наконец загадка прояснилась. Нашу работу облегчило наличие среди документов Петерсена составленного им для своей фирмы подробного доклада о том, что происходило в Париже в последнюю неделю перед освобождением. Фрейлен Вессель, с которой он был в весьма приятельских отношениях, отправилась на автомобиле в свой родной город. Петерсен передал ей некоторые свои вещи, а сам должен был вести машину в Германию, но, как уже упоминалось, заехал в Эхинген к своей матери. Оттуда он направился в Берлин, где, как сообщалось, находилась и его секретарша. Затем она вернулась в свой родной город, а его послали снова в район франко — германской границы разыскать несколько железнодорожных вагонов, затерявшихся где‑то по пути из Парижа. Может быть, в этих вагонах и нахо дился торий? Во время этой поездки Петерсен оказался недалеко от городка, где жила его секретарша, и решил, что может провести с ней день и взять кое‑что из своих вещей. К несчастью для. него, наши войска захватили городок прежде, чем он успел удрать. Здесь весьма своевременно и захватил его полковник Паш.

Но в чем же заключалась загадка тория? Документы и история Петерсена были поразительны. Руководители концерна «Ауэр», по — видимому, умели заглядывать далеко вперед. Мирное время не сулило им доходов от производства противогазов, прожекторных углей и других военных материалов. Они не желали, чтобы с концом войны их бизнес сошел на нет, и пришли к выводу, что в мирное время для химической фирмы большие деньги могут принести косметические изделия. Кроме того, они находились под сильным впечатлением американских методов рекламы. Один из руководителей располагал патентом на торированную зубную пасту, т. е. на пасту, смешанную с окисью тория, которая, как предполагалось, оказывает такое же отбеливающее действие, как и перекись водорода. В своих мечтах руководители концерна уже видели свою рекламу недалекого будущего: «Употребляйте зубную пасту с торием! Пусть ваши зубы сверкают радиоактивным блеском!»

В конце концов Америка имеет свою зубную пасту «Боб Хоп» и иридиевую. В Германии она может быть ториевой, так сказать, научной пастой! И для того чтобы быть уверенными в успехе, они решили стать монополистами и захватить себе весь запас тория. В результате у французов был украден весь торий. Это казалось маловероятным, но позднее все полностью подтвердилось. А мы‑то ломали головы и боялись, что торий был вывезен для использования в атомной бомбе!

Хотя доказательство было весьма убедительно, мы все же не могли его сразу принять. Опасение, что немцы в своей разработке атомной бомбы опередили нас, все еще давило на наше сознание; очень тревожило также отсутствие достоверной информации об их урановом проекте. Так было до тех пор, пока мы не вступили в Страсбург, где наши опасения наконец рассеялись.

Побывав на одном из французских оптических предприятий, мы узнали, что известный немецкий физик профессор Флейшман ныне преподает в Страсбургском университете. Позднее на предприятиях компании «Филипс» в Голландии нам стало известно о заказе этим университетом нового оборудования для ядерных исследований, а также о значительном увеличении его штатов. Предполагалось, что там же должен находиться первоклассный теоретик фон Вейцзекер.

В Париже нам удалось найти последний университетский каталог, который полностью подтвердил полученные сведения, а также показал, что в этом же университете, а не в Берлине, как мы думали ранее, находится ведущий специалист в области вирусологии профессор Хааген. Если там велась в значительных размерах подготовка к бактериологической войне, то, по всей вероятности, Хааген должен быть в курсе дел. Все говорило о том, что немцы старались превратить это французское научное учреждение в типично немецкий институт и что именно Страсбург представлял для нас наибольший интерес.

Операция по овладению Страсбургом все откладывалась и откладывалась, и нам оставалось лишь терпеливо ждать. Наконец 15 ноября операция началась. Полковник Паш немедленно помчался вперед, чтобы захватить нужных нам немецких ученых. Мне же пришлось остаться в Париже для встречи с доктором Ванневаром Бушем, который ненадолго приехал в Европу.

Первая телеграмма полковника вызвала разочарование: никого из нужных нам людей найти не удалось. С большой неохотой мне пришлось доложить доктору Бушу перед самым его отъездом, что страсбургская операция, на которую мы возлагали так много надежд, по — видимому, не принесет нам удачи. Затем пришла вторая телеграмма. В ней говорилось, что несколько человек удалось разыскать. Фред и я отправились в Страсбург.