К тому времени пришел в себя и контр-адмирал Матусевич. Оба они и порешили, что прежде чем прорываться во Владивосток, необходимо для ремонта и пополнения запасов угля зайти в германский порт Киао-Чао (Циндао). Пользуясь поддержкой начальника штаба, командир не счел нужным снова собирать военный совет, и офицеры, застигнутые врасплох начальственной "инициативой", не нашли возможным дружно и решительно протестовать. Снова и снова переживая в душе те знаковые для судьбы обстоятельства, став уже капитаном 2 ранга, В.К. Пилкин в 1911 г. Писал П.А. Федорову: "… В душе своей я не могу забыть сделанные мной важные ошибки: согласие на предложение Шумова идти во Владивосток и недостаток настойчивости, когда командир не послушался Ненюкова, меня и Сполатбога и повернул в Циндао".
“Цесаревич” в Циндао
Всю ночь управляющий кораблем Д.П. Шумов (командир только присутствовал в рубке) пришедшего в себя командира убедить не смог. В ответ на его доклад и доводы о намерении офицеров повернуть на юг для прорыва во Владивосток командир заявил о другом своем решении: "он во Владивосток не пойдет, так как броненосец имеет сильные повреждения, а пойдет в Тзингтау". Не возымели на него действия и доводы лейтенантов Ненюкова, Пилкина и мичмана Сполатбога о том, что если уж он не хочет идти во Владивосток то надо идти дальше на юг, но никак не в Циндао". Так ценз, дав негодного командира болеющим за честь своего корабля офицерам, еще раз вредоносно проявил себя. Жизненной энергии и начальственной распорядительности командиру Иванову хватило как раз до прихода в Циндао. Здесь он 30 июля, совершенно, по его словам, "обессиленный от потери крови и от страшной головной боли с головокружением", благополучно съехал с корабля в береговой госпиталь, а корабль снова сдал на попечение старшего офицера. В госпитале он пробыл до 22 сентября и таким образом, загнав корабль в ловушку, сам избежал последствий им же принятого решения и с удобствами вернулся в Россию.
Нельзя было не понимать, что делая огромный крюк на юг к Циндао, корабль терял шанс на внезапность прорыва и, обнаруживая себя, позволил японцам приготовить силы для перехвата. Проблематична была и возможность ремонта, на которую почему-то рассчитывал командир Иванов. Этот ремонт немцы, изображая нейтралитет, могли и не разрешить. Реальнее было рассчитывать на собственные силы, которыми можно было справиться и с раскреплением пробитой мачты и с заделкой разорванной дымовой трубы. На корабле хватало для этого и средств, и материалов. В дело могли пойти легкие конструкции боевого марса, фальшбортов башен и коечных сеток. Накопленный в русском флоте обширный опыт был обобщен в изданном в 1898 г. и наверняка присутствовавшим в корабельной библиотеке сборнике ВКАМ "Повреждения на судах и их исправление судовыми средствами". Но и этот вопрос в Следственной комиссии не поднимали.
Не составляло непреодолимых трудов и приведение корабля во всеоружии. Ведь на корабле не было подбито ни одного орудия. В действии оставались все башни и вся батарейная 75-мм артиллерия. Наладили к утру и управление из боевой рубки, и связь с машинными отделениями. В зюйд-остовой четверти сумели определить и девиацию компаса. н Но по приходе вечером 29 июля в Циндао, командир не спешил с распоряжениями о пополнении запасов угля и о заказе необходимых для ремонта материалов. Не вдохновил его И пример пришедших ранее и уже готовившихся к уходу для прорыва "Новика" и "Бесшумного". Хуже того, капитан 1 ранга Иванов счел удобным уклониться от рекомендаций, за которыми обратился к нему командир "Бесстрашного" лейтенант П.Л. Трухачев (1867–1916).
Придя утром 30 июля вместе с "Беспощадным", он, видимо, считал, что прорвавшиеся корабли и во Владивосток должны идти вместе. Приняв на себя общее командование, ускорив с помощью своей команды пополнение на миноносцах запаса угля, "Цесаревич" мог бы вывести в море целый отряд. В зависимости от обстановки он мог совершить или прорыв во Владивосток или уйти на юг, чтобы в труднодоступных районах французских или даже чужих колоний дожидаться прихода 2-й Тихоокеанской эскадры. Не исключался и поход на соединение с владивостокским отрядом крейсеров.
Все это было вполне реально при наличии в составе русского флота специальных крейсеров Добровольного флота. Ведь их операции уже в начале войны вызвали большой переполох среди фирм, занимавшихся военной контрабандой. Планировалось широкое развитие крейсерских операций, которые было вполне реально связать с судьбой прорвавшихся кораблей. Вспомним, что С.О. Макаров считал вполне реальным прорыв в Порт-Артур (а, возможно, и во Владивосток) захваченного началом войны в Красном море броненосца "Ослябя".
Но командир вчерашнего флагманского корабля и его штаб не нашли в себе сил до конца исполнить свой долг и не допустить разоружения в нейтральном Циндао. Корабли были предоставлены сами себе и действовали совершенно разрозненно. "Новик", спеша уйти до наступления утра, и не получив с "Цесаревича" помощи, покинул порт с неполным запасом угля. Это обстоятельство сыграло, как вскоре выяснилось, роковую роль в его судьбе. "Бесшумный" прилагал все усилия, чтобы в кратчайший срок, пока не нагрянули к порту японцы, справиться с ремонтом и успеть уйти на прорыв."Бесстрашный", ожидая его готовности, спешил с приемкой угля. О помощи кораблям за все это время со стороны "Цесаревича" упоминаний в документах не встречается.
Уклонившись от всех инициатив и вполне довольный сложившимися обстоятельствами, командир Н.М. Иванов с чувством исполненного долга отошел от дел. Утром 30 июля он съехал на берег в немецкий госпиталь, оставив свой корабль собственными силами решать им, Ивановым, созданные проблемы. Там же оказался и адмирал Матусевич. Но корабль, несмотря на странное поведение двух его самых старших начальников, не сдавался. Надежду на возможность ремонта и последующего прорыва возбудила переданная на корабли 31 июля телеграмма императора Николая II, ободрявшая экипаж "в сознании свято и с честью исполненного долга перед престолом и родиной".
В ответной телеграмме адмирала Матусевича на имя управляющего морским министерством изъявлялись чувства благоговения, с которым все на броненосце и миноносцах восприняли "высокомилостливые слова" императора, и выражались пожелания о "ниспослании здравия и благоденствия возлюбленному государю императору и высоконоворожденному наследнику". Далее высказывались верноподданические чувства и единодушное желание экипажей кораблей "снова нести наши жизни во славу престола и отечества". Увы, действительность не подтвердила этих возвышенных чувств все-преданности престолу. Немцы, правда, чтобы не подвергнуть корабли японским атакам с моря, 31 июля перевели их во внутренний бассейн, а губернатор 1 августа объявил, что "Цесаревичу" разрешена 6-дневная стоянка. Она объяснялась необходимостью привести корабли в состояние, необходимое для выхода в море (но не для полной боеготовности). От "Беспощадного" в день прихода потребовали вначале покинуть порт в течение 24 часов (как и от "Новика" перед этим), а затем, ссылаясь на разрешение германского императора, срок стоянки продлили до полуночи с 3 на 4 августа.
Но 2 августа отношение обычно любезных немецких властей вдруг переменилось. В 10 утра командирам всех кораблей объявили повеление кайзера Вильгельма II немедленно к 11 часам спустить флаги и разоружиться. Все терялись в догадках о причине такого исключительного вероломства. Ведь русские корабли за все предшествовавшие войне годы привыкли к постоянно проявлявшимися немецкими властями (особенно в Киле) чувствам радушия, гостеприимства и даже дружбы. Германия в той войне явно сочувствовала России, и немецкие пароходы с грузом угля уже готовились (по заключенным с частными фирмами контрактам) сопровождать поход эскадры З.П. Рожественского.
Но Н.А. Матусевич в силу ли подавленности от пережитого ранения или чрезмерной деликатности не пытался даже объяснить немцам несуразность их требований: кораблям, начавшим ремонт, для выхода в море требовалось гораздо больше времени. Не счел он нужным воспользоваться и своим правом сильного, что позволило просто проигнорировать бесчестный немецкий ультиматум. Власти в Петербурге, как это нередко делается в России и как только что было с действовавшими в Индийском океане крейсерами "Петербург" и "Смоленск", предпочли просто откреститься от своих кораблей. Непрофессионализм верховных властей вновь являл себя во всей его неприглядности.
Не дождавшись из Петербурга ответа на свой срочный запрос, Матусевич отдал приказ кораблям подчиниться немецким требованиям. Корабли спустили флаги и в тот же день начали выгружать боеприпасы на берег. Сдали немцам замки от 75-мм орудий, части от замков больших орудий и две крышки золотниковых коробок цилиндров среднего давления. Свезли на берег и все ружья и револьверы, оставив только 50 для караульной службы.
