Узы крови
— От тебя ничего не требуется. Просто смотри на меня и повторяй за мной.
Джим послушно кивнул головой. Патриция продолжила:
— Это древнейший обряд, кельтский свадебный ритуал. Ты ведь не боишься вида крови?
— Нет. С тобой я ничего не боюсь.
— Ну, вот и славно. Ты справишься.
То, что случилось той ночью, казалось скорее фантастическим сном, чем явью. Патриция вышла в длинном черном платье. Она протянула ему руку:
— Пойдем, скоро полночь. Нас уже ждут.
— Кто?
— Жрица. Она будет проводить обряд.
И Патриция темными коридорами повела его за собой. В гостиной их встретила немолодая женщина с очень длинными черными волосами.
— Вот и ты, сын огня. Здравствуй! — медленно произнесла, оглядывая Джима, а затем обратилась к ним обоим, — Вы готовы совершить то, что хотели?
Джим с недоумением посмотрел на Патрицию. Та уверенно кивнула:
— Готовы, сестра. Можешь начинать.
— Приготовьте ваши руки. Вы должны будете подписать свиток кровью в знак вечного единения.
Патриция смело обнажила запястье. Джиму пришлось сделать то же самое. Дальнейшее он помнил смутно: что-то острое быстро и больно скользнуло по венам, и он провалился в теплую пустоту.
Первое предупреждение
«У него была пугающая тяга к саморазрушению. Он мог творить только в те минуты, когда стоял на краю, когда ходил по лезвию бритвы. Он черпал вдохновение из состояний на грани. Алкоголь, наркотики, случайные связи — все это медленно убивало его. Иногда у меня возникало ощущение, что Джим сознательно стремится к самой последней черте», — впоследствии скажет Рей Манзарек.
— Джим, нам нужно серьезно поговорить, — Ротшильд взял его под руку и отвел в сторонку, — Ты ведешь себя слишком вызывающе, слишком агрессивно. И на сцене, и вне сцены. Так дело не пойдет. Либо ты завязываешь с ЛСД и прочей дрянью, либо… нам придется расторгнуть контракт.
— Ты врешь. Мы все вместе и я, в частности, приносим тебе огромный доход. Ты не сможешь этого сделать.
— Послушай, Моррисон, репутация группы сильно испорчена твоим поведением. Люди начинают задумываться, в уме ли ты и стоит ли прислушиваться к тому, что ты проповедуешь. Рейтинги падают. Мне не нужны лишние проблемы. Очень прошу тебя задуматься, пока не поздно…
Заложники жизни
— Я не хочу умереть во сне, или в старости, или от передозировки, я хочу ощутить, что такое смерть, попробовать ее на вкус, почувствовать ее запах. Смерть дается только однажды. Я не хочу пропустить ее.
— Ты совсем не боишься шагнуть за предел?
— Нет. Я жду этого как радости, как освобождения.
— А жизнь? Ты боишься жизни?
— Все мы в плену. У этого мира, у времени, у жизни. Жизнь — это только испытание, только проверка на прочность. Тем, кто ее выдерживает, достается самая легкая и прекрасная смерть. Я не боюсь жизни — я боюсь боли, плохо переношу ее. Иногда мне кажется, что я уже умер.
— А я нахожу в боли наслаждение. В боли физической, в боли душевной. Боль — признак жизни. Только она дает понять, что ты еще умеешь что-то чувствовать.
Патриция взяла Джима за руку и со всей силой впилась ногтями в его ладонь:
— Чувствуешь? Чувствуешь боль?
— Да… — с трудом выговорил Джим.
Патриция довольно улыбнулась:
— Значит, ты еще жив.
Мужик из Зазеркалья
Он жадно вглядывался в отражение и не узнавал себя. Из зеркальной глади на него смотрел располневший и небритый тип с красными опухшими глазами. Грязные спутанные волосы, помятое испитое лицо, мрачная ухмылка… Куда делся наглый, молодой и красивый парень?
Что осталось от него? Даже руки казались какими-то чужими, незнакомыми, грубыми. Он дотронулся до отражения и почувствовал только равнодушную прохладу зеркала. Джим прислонился горячим лбом к этой гладкой поверхности и посмотрел в глаза тому, другому. Они стояли вплотную, лицом к лицу. Внезапно Джимом овладело невероятное желание вдребезги разбить морду угрюмому мужику из зазеркалья. Он ненавидел его в тот момент. Моррисон отстранился от зеркала, занес руку и врезал прямо в переносицу своему противнику. Тот взорвался от боли и разлетелся на кусочки. Летящие в лицо осколки, хлынувшая кровь, ярость, неожиданно сменившаяся тоской, шок, уступивший место невероятной боли… Джим зажал кровоточащую руку, мягко сполз по стенке и бессильно заплакал, завыл от подступивших к нему вплотную боли и ужаса. «Больше не осталось ничего. Меня самого не осталось…»
Последняя нота
В тот день Джим явно переборщил с виски. На сцену он вышел, сильно шатаясь. Хоть света было и немного, он надел огромные солнечные очки, закрывавшие половину лица. Он не хотел никого видеть и не хотел, чтобы видели его. Густые усы и борода тоже помогали укрыться от всех. Так он чувствовал себя почти в безопасности. Ему было страшно наедине с этим гигантским стадионом, с этой невнятной, размазанной гущей. Сотни, тысячи лиц, рой пчел, муравейник. Он боялся, презирал и ненавидел этих маленьких тварей. Все стадо вместе и каждого по отдельности. Весь этот зверинец орал, свистел, хлопал в ладоши. Они чего-то требовали, чего-то ждали от загадочной и инфернальной звезды по имени Джим Моррисон. А звезде больше всего на свете хотелось сейчас убежать, спрятаться, заткнуть уши, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать и не знать этого кошмара. Осипшим и срывающимся голосом он сказал в микрофон:
— Вы столько раз видели мое обнаженное сердце… Что еще вы хотите от меня? Вам недостаточно? Вы хотите видеть мое тело, урвать от него кусок посочнее? — стадион одобрительно завизжал и заревел. Вымученная усмешка скользнула по рядам. — Вы хотите этого? Ну что ж, смотрите….
Стоящие позади Моррисона Рей, Джон и Робби успели увидеть только спущенные до колен штаны Джима. Уже через пару секунд обзор закрыли широкие спины полицейских. Это был финальный аккорд концерта. Это была последняя нота «Дорз».
This is the end
— Ты хоть понимаешь, что ты натворил, ублюдок? Сукин ты сын! Ты осознаешь, что ты сделал? — Ротшильд в бессильной злобе грохнул об пол еще один хрустальный бокал, — Ты выкинул в помойку репутацию группы, мою репутацию! Ты угробил миллионы долларов, ты нагадил в душу миллионам людей, в конце концов! Ты обманул их всех. Они верили тебе, а ты рассмеялся им в лицо! Считай, что все контракты уже порваны, все договоры расторгнуты, связи испорчены. Ничего не осталось, ничего! Понимаешь?! — Пол с отчаянием и яростью посмотрел на Моррисона. Тот сидел, медленно раскачиваясь на стуле из стороны в сторону и отрешенно глядя в одну точку перед собой.
— Я ведь предупреждал тебя. Я говорил тебе тысячу раз: завязывай. Ты не слушал, и вот, что из этого вышло. Мы прогорели. Ты даже не представляешь, каких нервов и денег мне стоила твоя бездарная выходка. Я еле спас твою задницу, Моррисон. Можешь не благодарить. Хотя, возможно, мне не следовало этого делать. Исправительные работы могли бы отучить тебя от дурных привычек… — Пол на мгновение умолк. — Ты понимаешь, что все катиться псу под хвост? Это конец, Джим. Это конец.
Джим поднял на Пола мутный блаженный взгляд и, расплываясь в кривой улыбке, произнес:
— Да. Это конец. Все закончилось. Хорошо.
Пол не нашел, что ответить.
