Рана кровоточила до самой смерти Листа. Слово «консерватория» в его устах отныне являлось синонимом чего-то бездарного, косного, антихудожественного. Так, названный выше Александр Ильич Зилоти, в 1883–1886 годах бравший у Листа уроки, вспоминал: «Иногда он приходил в совершенно яростное настроение; за все мое трехлетнее пребывание у него я помню три-четыре таких случая… Лист был тогда страшен, лицо его было действительно мефистофельское, и он прямо кричал: „Я с вас денег не беру, да и никакими деньгами нельзя заплатить за то, что вы приходите стирать здесь грязное белье! Я не прачка; идите в Консерваторию — вам там место“. <…> „Вот, вместо того чтобы заручаться письмами от королев, было бы полезнее хорошенько заниматься. Да вообще вам у меня делать нечего, вы лучше ступайте к другому учителю или, еще лучше, в Консерваторию“»[96].
Эту не прошедшую с годами обиду можно понять. Ференц, чей талант объективно превосходил способности большинства студентов Парижской консерватории, впервые испытал на себе вопиющую несправедливость. Да еще и прозвучал убийственный отказ из уст человека, тоже являвшегося иностранцем! Человека, чей талант отец превозносил, знакомством с которым гордился со времен счастливых дней в Кишмартоне! Надежда на чудо, упорно насаждавшаяся Адамом Листом, рухнула в одночасье. Мальчик испытал сильнейший стресс. Удивительно, что его впечатлительная натура выдержала подобное испытание без последствий.
Возможно, на переживания просто не осталось времени. Слава бежала впереди чудо-ребенка. Словно в компенсацию за причиненное унижение Париж, захлопнув перед Листом двери консерватории, тут же распахнул ему двери своих великосветских салонов. Черни поистине оказался пророком!
На деньги от концертов, данных по дороге в Париж, Листы сняли квартиру в самом центре города. С инструментом для занятий помог знаменитый мастер Себастьен Эрар[97]. По приезде Листов в Париж именно семья Эрара оказала им поддержку и постаралась смягчить горечь от неудачи в консерватории. В дальнейшем Лист относился к Эрарам с неизменной любовью и благодарностью, называя их «своей приемной семьей».
Поскольку о возвращении в Вену не могло быть и речи, нужно было найти новых частных учителей. Первым стал Фердинандо Паэр; позднее, в 1826 году, Лист брал уроки у Антонина Рейхи (Райхи)[98], совершенствовавшего композиторское мастерство у Йозефа Гайдна и Антонио Сальери. (Таким образом, прослеживается творческая преемственность композиторских методов.) У Паэра Лист учился в первую очередь композиции и инструментовке, а у Рейхи — гармонии и контрапункту.
Жизнь понемногу налаживалась. Однако отец и сын по-разному оценивали свое положение в Париже. В воспоминаниях Ференца чувствуется тихая грусть: «…мой отец покинул свой мирный кров, чтобы отправиться со мной по свету… он сменил мирную свободу деревенской жизни на блестящую повинность жизни артиста и поселился во Франции как наиболее подходящем месте для развития моего музыкального инстинкта, который он в своей наивной гордости называл моим гением; я привык смотреть на Францию как на свою родину и забыл, что у меня есть и другая родина»[99].
Через месяц после приезда в Париж Адам представил очередной отчет Черни: «За время нашего пребывания здесь мы приняли приглашения на 36 вечеров в самых знатных домах, ни в одном из которых за вечер не платят меньше 100 франков, а часто даже 150… Чтобы не мешать отдыху и занятиям мальчика, мне пришлось отказаться от многих приглашений. Однажды, когда он играл у герцога Беррийского и импровизировал на четыре заданные ему темы, там присутствовала вся королевская семья. Три раза он играл у герцога Орлеанского. Успех был так велик, что в эти два высочайших дома его приглашали еще несколько раз»[100]. На фоне общего тона письма некоторым диссонансом звучат слова о заботе об «отдыхе и занятиях мальчика».
Так прошла зима 1823/24 года: уроки, концерты, уроки, концерты, концерты, концерты…
Седьмого марта 1824 года состоялось первое публичное выступление Листа в парижском Итальянском оперном театре (концерты в салонах публичными не считались). Оркестр и освещение зала дирекция театра безвозмездно предоставила в распоряжение «бенефицианта». К тому времени слухи о невероятном таланте «маленького Литца» (le petit Litz, как называли его парижские газеты) уже достигли апогея. Все хотели увидеть «нового Моцарта». Успех концерта, в котором также приняла участие великая певица Джудитта Паста (1797–1865), превзошел все ожидания и стал подлинным триумфом Ференца. По воспоминаниям современников, мальчик буквально заворожил не только публику, но даже музыкантов оркестра, которые, заслушавшись его игрой, забыли вовремя вступить.
Париж был покорён, газеты и журналы соревновались, кто опубликует наиболее восторженную рецензию. При этом письмо Адама Листа, вскоре посланное Черни, больше напоминает бухгалтерский отчет: «Расходы, которые нам пришлось покрыть, составили всего лишь 343 франка. После у нас осталось 4711 франков чистого дохода; к сожалению, театр этот очень мал, а я не хотел значительно повышать цены, а то наверняка мог бы получить вдвое больший доход… фурор, который произвел мой сын, неописуем»[101].
Но самым главным доказательством веры парижан в талант Листа стало последовавшее вскоре от дирекции Парижской оперы[102] предложение попробовать свои силы в написании одноактной оперы! Событие экстраординарное: заказ был сделан ребенку, которому еще не исполнилось тринадцати лет!
В качестве сюжета для будущего творения Листа предлагалась новелла Жана Пьера Клари де Флориана (Florian; 1755–1794), автора многочисленных басен, пасторалей и романов. Либретто начали писать поэты Эмануэль Теолон де Ламбер (Théalon de Lambert, 1787–1841) и некий де Рансе (Rancé). Опера называлась «Дон Санчо, или Замок любви» (Don Sanche, ou le Château dʼAmour). Ференц, мечтавший попробовать свои силы в серьезном жанре, с энтузиазмом взялся за работу, не задумываясь, насколько он готов выполнить ее. Бесценную помощь ему оказывал Паэр.
Головокружительные успехи Ференца в то время трезво оценивал, пожалуй, лишь Карл Черни. В апреле 1824 года он писал Адаму Листу: «Тем временем он должен с удвоенным рвением продолжать свои занятия и должен не позволять вводить себя в заблуждение преувеличенной похвалой, которая всегда опаснее, чем порицание. Он должен помнить, что если юношеский огонь, благодаря поразительному дару импровизации, и может вызвать минутный энтузиазм, то мастерское, совершенное, устойчивое (твердое в такте) исполнение классических произведений обеспечивает продолжительную славу, которая никогда не надоест и не приестся миру. Он должен сделать всё возможное, чтобы взрастить свой композиторский талант. При разучивании произведений он не должен пренебрегать метрономом, и, наконец, он никогда не должен забывать о том, что чем выше поднимаешься в общественном мнении, тем труднее и тем необходимее его сохранить… Чтобы избежать утонченного закабаления, следует в большинстве случаев спокойно и твердо идти своей дорогой, не поддаваясь искушению предпринять необузданные, непродуманные шаги»[103].
Между тем тучи уже начинали собираться над головой «баловня судьбы». Далеко не всем верилось, что возможности чудо-ребенка безграничны; его ошеломляющий успех многие сочли мистификацией. В адрес Адама Листа стали поступать гнусные анонимные письма, отравляющие эйфорию от успехов и чувство удовлетворения за «консерваторское унижение». В письмах утверждалось, что Le petit Litz всего лишь «виртуозная машина», что импровизации для него заранее сочиняет дома отец, а сам он — просто «дрессированная обезьянка, механически выполняющая отведенную ей роль».
Чтобы избежать готового разразиться скандала, Адам Лист решил на время уехать из Парижа. Он давно подумывал о Лондоне. А тут как раз подвернулся удобный случай. Пьер Эрар (1796–1855), племянник Себастьена Эрара, собирался ехать в британскую столицу по делам тамошней фабрики музыкальных инструментов и предложил свои услуги в организации концертов. Адам с радостью воспользовался любезным предложением, исходящим от «приемной семьи». В конце мая дружная компания прибыла в Лондон.
Мария Анна Лист в Лондон не поехала — она решила навестить младшую сестру Марию Терезу Лагер, проживавшую тогда в Граце. Мальчик тяжело переживал вынужденную разлуку и с нетерпением ждал момента, «когда сможет вновь обнять возлюбленную матушку». Однако ждать пришлось более трех лет…
После улаживания всех формальностей, связанных с подготовкой концерта, 21 июня 1824 года — официально концертный сезон уже подошел к концу — Лист впервые выступил перед английской публикой. Лондонский успех был вполне сопоставим с парижским. «Бухгалтерские хроники» Адама Листа сообщают: «…несмотря на огромные расходы, у нас в конце концов осталось 90 фунтов чистого дохода, что в серебряных двадцатках равно 720 флоринам. Концерт этот был важным не только потому, что сделал известным имя Франци, но и с материальной стороны; после него со всех сторон посыпались приглашения, и одними только выступлениями после вечеров (5 гиней за вечер, иногда и больше, у одного только французского посла 20 фунтов) мы заработали 172 фунта, в серебряных двадцатках — 1376 флоринов»[104].
