Мы заговорили и сразу понравились друг другу. Между нами определенно могло возникнуть нечто такое… Но для меня она — как раз тип такой женщины, с которой можно только дружить. Так началась моя роль жилетки, в которую Эва плакалась, и ее личного консультанта в отношении мужчин.
«Приходи со своей подругой Надей к нам на ужин!» — предложила она. Причем наше с Эвой второе увлечение после коллекционирования партнеров — поесть (как практично, что оба слова начинаются на «п»).
Через четыре недели мы с Наддель, как и договаривались, заявились к ней домой, в ее трехкомнатную квартиру где–то на нейтральной полосе междугамбургским Сити и пригородом Бланкенезе.
К тому времени мы с Эвой установили крепкие телефонные контакты: она любила звонить, я любил звонить, мы рассказывали друг другу новейшие новости, короче говоря, встретились две болтушки.
На приготовление ужина для нас и этого моржа Бремке Эва здорово потратилась: несколько перемен блюд, белые льняные салфетки, и дорогие серебряные приборы. Довольно мило, но, к сожалению, излишне старательно. «Кстати, очень, очень, очень хорошие приборы!» — попыталась Эва обратить мое внимание на ценности, лежащие передо мной. И так далее. Мы начали есть, торопливо постукивая пресловутыми серебряными приборами, как вдруг в воздухе зазвучали названия животных:
«Мой медвежонок, моя мордашка–заечка, не мог бы ты быть столь любезен и передать мне соль?» (Эва)
«О, без проблем! Держи, мой сладенький мышонок! Ты моя дорогая–милая крошка–лапочка!»(Хорст — Вольфганг).
Так они и трещали без умолку, и мне казалось, что я в зоопарке.
Очень утомительно. Я уловил сигнал тревоги: внимание, Дитер! Благодаря Toмacу и Норочке я уже получил соответствующиезнания о излишне откровенных влюбленных парочках. Мое впечатление: значит, там какая–то ложь, дерьмо под маской счастья.
«Ш–ш–ш», — толкнул я Наддель, когда оба воркующих голубка отправились на кухню, — «Скажи–ка на милость, куда мы попали? Я не верю во все это!» На тот момент милый ангелочек Эвочка в 134 раз сменила своего покровителя.
На другой день я, конечно, схватился за телефон и позвонил Эве. «Скажи–ка», — спросил я ее после вступительной болтовни, — «Вы все время так?»
«Куда ты клонишь?» — раздалось из трубки.
А я на это: «Ну, не будем называть имен!»
Но Эва: «Тебе это, что, мешало? Мы не делаем из наших чувств тайны за семью печатями. Мы любим друг друга!»
«Ну, если это так! Но честно, Эва, я думаю, это не продлится долго между тобой и твоим парнем. Я предчувствую это», — ответил я.
«Ах, вздор!!!» — возразила Эва тоном глубочайшего убеждения, — «Несусветная чушь! С этим мужчиной я состарюсь!»
Ну–ну, — думал я. И в придачу еще несколько раз: ну–ну, ну–ну, ну–ну, ну–ну. И едва я додумал последнее «ну–ну» до конца, как прочел в газете:
Ведущая «обзора событий дня» Эва Герман
И ведущий ток–шоу НДР
Хорст — Вольфганг Бремке -
Развод после пятнадцати месяцев супружеской жизни.
В качестве причины развода был назван переохлажденный нордический характер моржа Бремке. Ну, должно быть, я видел обоих в момент последнего гормонального всплеска. Я был немного горд собой. Разве я не напророчил? С того времени я взял привычку не держать рта на замке, стоило Эве завести нового парня.
Прощай, дорогая–милая крошка–лапочка Вольфгангхен, здравствуй, Уве Бан! Как и Хорст — Вольфганг, Уве зарабатывал деньги на НДР. Как радио–ведущий он носил всегда очень веселые галстуки. Возможно, он хотел, чтобы им заинтересовались на телевидении. Но, к сожалению, никто ему не сказал, что в его микрофон не встроена камера. Вечерами я встречал его там и сям на вечеринках. По принципу: дорогу, пехота, идет великий Уве. Но когда ему случалось говорить с кем–то важным, он поджимал хвост. Поэтому он и НДР идеально подходили друг другу. Ведь три буквы из названия расшифровываются как Нагни голову перед начальством- Добавь подобострастия и — Ругай подчиненного.
Конечно, мне перепало чудесно–странное развлечение сходить пообедать вместе с Эвой и Уве. Было это так:
На НДР мне объявлен негласный радиобойкот (он длится по сей день). Добровольно они не включают ни одну мою песню. Выгодно мне это тем, что мои песни не затирают до дыр, как Фила Коллинза или Мариуса Мюллер — Вестернхагена. И все–таки мой приятель Энди регулярно предпринимает попытки убедить старичков из НДР в том, что это ошибка, не исполнять песни самого преуспевающего композитора Германии. Поэтому он пригласил всю шайку на бесплатную обжираловку и обпиваловку за счет BMG в один из самых шикарных ресторанов Гамбурга.
«Оставь это, Энди! Это бессмысленно!» — предостерегал я его, — «Это НДР, это же социалистическая организация. Они не обращают внимания на какой–то там успех. Чихать они на него хотели!»
Но Энди не дал сбить себя с толку, ведь он наивнее всех наивных в нашем бизнесе: «Знаешь, что, мы напоим их, и дело пойдет!» — он был уверен.
Итак, там сидели телеведущий Лутц Акерманн, Уве Бан с особо ярко размалеванным галстуком, Эва, Энди, я и обычная орда попрошаек с НДР. Место действия: ресторан «Рыбная Гавань», самый изысканный и дорогой в Гамбурге из тех, в которых можно подавиться только рыбьей костью. Тут же, прямо на тротуаре, гнездится вид особых птиц — панельных ласточек. Возможно, именно из–за этого заведение столь популярно среди деловых людей.
Шеф–повара заведения зовут Рудолф Ковальке. «Да, и это! Как вкусно! Просто сногсшибательно!! Сделать для Вас мое Коронное блюдо?» — принялся он хлопотать, едва наши задницы коснулись стульев с темно–розовой обивкой. С того момента взяла старт невезуха. Нам принесли «коронный сюрприз», и — вот это да! — я не мог поверить своим глазам, — это была рыба в малиновом соусе. Я отважно подцепил кусочек на вилку и попробовал. Какой был вкус? Соленая рыба в сладком малиновом соусе. Брр! Такая гадость!
Едва тарелка с рвотным средством опустела, как прибежал Ковальке и возжелал услышать, что он единственный и величайший повар во всей Германии: «Ну, вам понравилось? Разве было не вкусно?» — он хотел, чтобы его похвалили.
«Да–да, супер, чудесно, просто превосходно, как Вам это удалось?» — все восторгались излишне старательно и строили из себя великих гурманов.
«Нет, это полное дерьмо», — прервал кто–то дружный хор. Разумеется, это был я. Нет, я, конечно, знаю, чего нельзя делать в дорогих ресторанах. Но это было действительно ужасно на вкус.
Эва поглядела на меня, как громом пораженная, потом вдруг встала и пересела за другой столик. Я неуверенно последовал за ней, потому что я не знал, была ли она оскорблена или ей тоже стало плохо.
«Да как ты мог?» — зашипела она на меня, — «Ты же ничего в этом не понимаешь! Я разбираюсь в этом! Ресторанное дело у меня в крови! У моих родителей был отель! Это самая обалденная вещь, которую ты ел!»
«Да, мне жаль», — я пытался ей объяснить, — «но если мне действительно не понравилось? Пусть он выдумывает в своей кухне для других все, что хочет. Я хочу есть жареный морской язык, а не под малиновым соусом».
Мы снова сели за наш столик. «Этт…тто сссснова… вы… зздесь», — поприветствовал нас Лутц Акерманн из–под стола, — «хоррррошшо ббыл…ло?»
Результат всего вечера: мы все упились в стельку, на галстук Уве налип малиновый сироп, Энди получил к оплате огромный счет более двух тысяч марок, а НДР все–таки не стала играть мою музыку. И когда бы теперь я ни шел в ресторан «Рыбная Гавань», я прямо у входа хватаю Ковальке за шиворот и навожу его на путь истинный: «Так, мастер, сочинять — моя компетенция, а ты позаботься о своих сковородках!»
После Вольфи, который был старше ее на двенадцать лет и ровесника Уве, Ева в третий раз устроила охоту на мужчин с НДР. На этот раз она выудила Тома Окерса, младше ее на два года, сценариста и режиссера на радиостанции. Это так похоже на Эву и ее менталитет домохозяйки: мамочка уже все делает, я его заполучу. Теперь она явно возжаждала молодой крови. В нем она видела настоящий рок–н–ролл. Мне парень показался чопорным, самоуглубленным и любителем потрепаться. Ничего толкового я от него не добился.
«Я уверена! Он и никто другой!» — Эва сияла от счастья, в ее глазах мелькали маленькие красные сердечки, когда мы встретились, чтобы попить кофе в «Централь Парк», забегаловке со сценой в гамбургском городском парке. Она приехала на роликовых коньках и вообще, как раз пребывала в стадии «у–у–у, мне шестнадцать!». «Это мужчина всей моей жизни!» — клялась она.
«Черт возьми, ты это серьезно? Вы как–то вообще не подходите друг другу», — я был настроен скептически, — «Что касается парней, ты ловишь не в том пруду». Ведь я всегда смотрю на Эву со стороны серьезного пожилого бизнесмена с характером и морщинами, как у Ули Викерта. Мужчины, с которым можно прогуляться по лесу и пойти в оперу. Хотя в глубине души Эва супермила, но все–таки она не в своем уме. Эва и Том вместе, это выглядело, как будто они были старшей сестрой и младшим братом.
