«Нет–нет», — гнул я свое, пока мы пили кофе, — «настоящей удачи с этим человеком у тебя не будет!»
«Нет, поверь мне!» — Эва была уверена, — «Это с Томом, это навсегда. Я чувствую это сердцем».
Они поженились через три месяца после знакомства.
Все случилось так, как и должно было случиться. Однажды вечером зазвонил мой мобильный. «Он бросил меня!» — просопела Эва в телефон, совершенно расстроенная. Должен сказать, в тот момент мне было ее действительно жаль. Я имею в виду, я ведь знаю, как чувствуешь себя в такие моменты. Любовь ослепляет. А потом частенько следует кровная обида.
Последний экземпляр в пестром зоопарке Эвы — Михаель. На этот раз ровно на десять лет младше ее, арендатор отеляна побережье. Единственное хорошее, что я о нем слышал — он, по крайней мере, работает не в НДР. Когда я увидел его в первый раз, он как раз охмурял Эву. И было это так:
Я хотел дать концерт Модерн Токинг на острове Зюльт. Мы с Toмacом переночевали в отеле «Вальтерсхоф» в Кемпене. Незадолго до начала концерта мы повстречали в вестибюле Детлефа Таппе, хозяина, который также владеет рестораном «Боевой шлем».
«А, привет! Хорошо, что я вас встретил», — и он выполз к нам из–за своей стойки, словно гремучая змея, и я еще подумал: он знает свое дело! «Пока я не забыл», — он подполз к нам с Toмacом, — «После всего я устрою такую вечеринку в «Боевом Шлеме»! Я клянусь вам, это будет СУ–ПЕР–ЗДО-РО-ВО! Как вам? Вы не зайдете?»
«Ах, нет», — пытался я отделаться от него, — «Toмac улетает сразу после концерта. А я не знаю, захочется ли мне. Посмотрим».
Но он не унимался, прилип к нам, как репейник, даже вышел с нами за дверь: «Приходите же! Это будет попойка века!»
По прибытии в ангар 401, где должен был состояться концерт, мы увидели разбросанные по земле маленькие цветные листочки:
Грандиозная вечеринка Модерн Токинг
В «Боевом Шлеме»
Специальные звездные гости:
Дитер Болен и Toмac Андерс
Вход: 85 марок.
Это была величайшая дерзость со времен Вероны Фельдбуш. Обман моих фанатов. Никто не имеет права писать наши имена на плакатах, и, кроме того, вечеринки после концертов всегда были бесплатны. Таппе, насколько мне удалось узнать, продал уже тысячу двести билетов.
В качестве протеста мы с Эстефанией за версту обошли «Боевой Шлем» и вместо него отправились праздновать в «Пони». И кто был первым, кого я увидел, едва вошел? Эва и ее Михаель, влюбленные друг в друга, обжимающиеся в тесноте.
«Дитер, я уже рассказывала тебе про Михаеля. Вот он! Живой и настоящий!» — познакомила нас Эва, сверкая от счастья. Да и Михаель скалился от уха до уха. Было видно, как было здорово для него, оказаться в компании «настоящих» знаменитостей. Один взгляд на его лицо, и я понял: его вид обманчив, он просто–напросто воображала, для которого весь шик в том, что его подружка известна на телевидении. И вместе с тем он не упустит возможности запустить свои грабли в другие банки с вареньем.
Стоило Эве отойти по–маленькому, как оправдалось мое злейшее подозрение. Михаель склонился над Эстефанией, безо всякого стыда пялясь ей в декольте.
Ей это показалось омерзительным. «Скажи–ка, Дитер», — прошептала мне она, — «что этому мужику надо?» — а потом демонстративно повернулась к нему спиной. Но этот провинциальный хвастун–плейбой так и не понял, в чем дело. Он глупо ухмылялся, потягивал свое пиво и щупал попу Эстефании похотливым взглядом. И так выглядит человек, который только что влюбился? Слава Богу, в этот момент Эва вернулась из уголка задумчивости.
«Послушай», — я отвел ее в сторонку, пока Михаель крутился где–то в другом месте, — «ты действительно думаешь, что на этот раз все по–настоящему?»
«Да, абсолютно, на этот раз я не ошибусь!» — сказала она тоном глубочайшего убеждения. С таким же непререкаемым убеждением она сказала то же самое этому своему, как его там, Тому.
«Послушай, Эва, я не хочу тебя разочаровывать! Ты решишь, что я хочу тебя оскорбить тем, что скажу», — начал я, — «но ты знаешь, я тебя люблю. И я абсолютно уверен: ничего с этим Михаелем не выйдет! Ничего и никогда! Держу пари!»
Она посмотрела на меня несколько скептически. «Заметано!» — только и ответила она, — «Поспорим. Пятьсот марок!»
Окей! Первый раунд остался за Эвой. Она держится по сей день. Конечно, я от всего сердца желаю, чтобы этот парень оказался настоящим. И все–таки я боюсь, что выиграю двести пятьдесят евро.
1999
Марайа Кери или так я получил свой первый оргазм.
Эта книга называется «За кулисами», а не «В постели». Поэтому я расскажу вам историю про Мараи Кери и меня.
Я люблю и уважаю Мараи Кери. Когда я слышу ее, у меня в ухе наступает оргазм. Эти сладкие короткие вздохи и едва слышные стоны в ее голосе, они звучат так, словно у нее на голосовых связках завязаны крошечные узелки.
Как это иногда случается в жизни, однажды я столкнулся в отеле «Хайят» с репортером РТЛ-эксклюзив:
«Эй, Дитер», — окликнул меня он, — «Мараи Кери сейчас как здесь, в отеле. Ты не хотел бы эдак внезапно взять у нее интервью для нас?»
Я подумал лишь: Ййййййййййес, ссссссэр! Бинго! Вы спросили того, кого надо. «Я готов! Где она ждет меня?» — восторженно ответил я.
Если я до сего момента думал, что Стефани фон Монако со своей свитой — истинный цирк, так это потому, что я еще не знал ее высочество Мараи Кери и ее придворных из Беверли Хиллс. У окружения американских звезд не принято просто постучать в дверь и сказать: «Рад тебя видеть!» Нет! Поднимается такой шум, что и представить себе нельзя.
Сначала пришла крошка из фирмы Сони, с важным видом обмахиваясь какими–то графиками и гогоча без перерыва в свой телефон: «Халло, Ви меня слышите? Йес, господин Болен и я, мы стоим прямо перед цветочной кадкой… Йес, йес… мы уже нажимаем на кньопку лифта…!»
Потом мы потолкались в подъемнике вместес полудесятком американских пресс–агентов и консультантов, которые едва в обморок не падали от волнения. На шестом этаже — плинг! — дверь лифта открылась, и мы были приняты у входа шкафоподобной охраной, внушавшей страх.
Отсюда — еще полкилометра до апартаментов Джона Ф. Кеннеди пресс–агенты и консультанты непрерывно шептали: «Тсс! Тсс! Тихо! Тихо!» и многозначительно прижимали палец ко рту. Как будто мы приближались к отделению реанимации.
Дудки! Поцелуйте меня в зад, — думал я. Я сам тысячу раз спал в этих апартаментах и пердел в кровати размера кингсайз. А теперь меня вели под конвоем. Какой абсурд! Ничего удивительного, что все американские звезды рано или поздно сходят с ума и их приходится отправлять в психушку.
«Хватит! Я больше не хочу! Я ухожу!» — сказал я нарочно громко.
На что все смущено постучали пальцем по лбу. Крошка из фирмы Сони выдавила из себя сладкую улыбку: «Но, господин Болен! Ох, нет, ну… Фрау Кери уже с нетерпением ждет Вас. Сейчас все закончится! Нам нужно… э… только вести себя тихо!»
Нам пришлось битых пять минут благоговейно простоять перед алтарем Мараи, пока не отворилась дверь номера. Наконец, мне разрешили войти. Вот хорошо знакомые мне сто восемьдесят квадратных метров с камином, фортепиано, техникой «Вирпол» и плазменными экранами. Все как обычно!
За одним маленьким исключением. Посреди сидела мисс Кери и сияла, как кельнский собор в ночи. По крайней мере тридцать прожекторов, направленных на нее сверху, снизу и наискосок. Было чертовски жарко, зато ее лицо оказалось погружено в чудесный мягкий свет. Мараи выглядела так здорово, ее кожа была идеальной, как у куклы Барби.
Если кто думает, что грим — важнейшее украшение в шоу–бизнесе, тот далеко заблуждается. Хорошее освещение в тысячу раз важнее. Запомните: тени на фотографиях всегда выглядят паршиво. Любой прыщ становится прыщавее, любая морщина морщинистее, любая залысина залысинней. Чем меньше комната, тем легче должны быть освещены люди, которые в ней находятся. Поэтому в «обзоре событий дня» все выглядят очень красиво. И у Штефана Рааба и Гаральда Шмидта тоже клевый свет. Только до Иоганнеса Б. Кернера еще не доходит. У него все выглядят, словно в склепе, к тому же, ни на день не моложе, чем они есть на самом деле. Вот уж воистину реалити–шоу. П этой причине он велел привезти Габо, звездного фотографа. Она истратила пятнадцать тысяч дневного гонорара на его прожектора. Но так ничем и не воспользовалась
Американская осветительная команда Мараи ничего не оставила на волю случая. Освещено было не только ее лицо, но и, что оказалось для меня в высшей степени необычным и новым, все тело. Мараи лежала, словно новорожденная русалочка, казалось, убежавшая из голливудского фильма тридцатых годов. Каждая складка ее фигуры тщательно задрапирована и представлена строго определенным образом. Рука небрежно и в то же время принужденно лежит на бедре. Голова наклонена под совершенно неестественным углом. Грудь выпячена так, что дальше некуда.
