Каллен и Спиро переглянулись, не веря ушам.
— Это ты перед нами извиняешься? — рявкнул Каллен. — Да ты понимаешь, что натворил? Ты же себе всю жизнь испоганил! У тебя с головой все в порядке?
— Он мне ничего не сделал. Сам не знаю, что на меня нашло.
— А зачем тогда стрелял?
— Мои Оплот и Основа — Холден Колфилд. Но рядом с ним притаился Дьявол. И сегодня он победил.
Чепмен рассказал полицейским, что раньше «Оплот и Основа» всегда брали верх — Марку не хватало смелости выстрелить в жертву. Странным образом Каллен понял его логику. Подозреваемого явно терзала мания, но по оценке Калена, он был «не таким уж сумасшедшим. Вел себя вежливо. Никаких там „эй, чувак, куда ты лезешь“ и прочей хрени. Хорошо одет. Мысль о том, что этот человек способен в тебя выстрелить, приходила в последнюю очередь».
В участке Спиро предлагал Каллену оформить задержание.
— Запиши его на себя.
— Нет, Стив, он твой.
Несмотря на разногласия они выказывали друг другу уважение. Каллену со дня на день должны были дать сержанта, и он счел, что галочка в отчете Спиро нужна больше.
— Не переживай ты, оформляй арест, — предлагал он. — Эта запись в личном деле останется с тобой до конца жизни. Я и так, считай, сержант. А тебе пригодится.
В итоге они решили разделить заслугу.
К этому времени CNN, молодое детище Теда Тернера, уже сообщило, что Джон Леннон ранен, состояние пока неизвестно.
Кен Дэшоу, «Кузен Кен», захлопнул дверь белого фургона. Съемки рекламы Хилтона прошли успешно. Теперь он, как помощник режиссера, должен был, мотаясь между круглосуточными складами оборудования, сдать камеру, штатив, тележку, мешки с песком.
Он ехал на окраину города, куда-то на Амстердам-авеню, и слушал нью-йоркскую рок-станцию WNEW. В районе Семидесятой стрит затормозив на светофоре, он увидел, что люди бегут в сторону Центрального парка. Вскоре мимо текла настоящая толпа.
— На машине было не проехать, — описывал он впоследствии эту сцену. — Люди кричали, плакали и бежали. Вдали завывали сирены. Я занервничал, подумал: «Теракт, что ли? Может, надо прятаться?»
Движение было перекрыто минут пятнадцать. Потом появился регулировщик и направил машины в объезд.
— Мне даже не пришла мысль включить новости по радио, — сказал Кен. — Сроду ведь их не слушал.
Частые гости бара «Львиная голова» в Гринвич-виллидж регулярно слышали, что здесь рай для писателей, тонущих в бутылке. Расхожая шутка в ответ — нет, здесь рай для алкоголиков, тонущих в чернильнице.
Это уютное заведение украшала добрая сотня обложек с книг, написанных постоянными посетителями. Сюда шли после работы «посты», ребята из «Нью-Йорк Пост», в отличие от репортеров «Дейли Ньюс», предпочитающих «Костелло». Но сегодня в «Львиной голове» воцарилось беспокойство: прошел слух, что ранен Джон Леннон.
Все пытались скинуть хмель и выработать линию поведения. Джорджа Арцта, шефа бюро «Нью-Йорк Пост» в Сити-Холле, осенило. Вроде бы в Дакоте живет Эллен Чеслер, руководитель аппарата президента городского совета?
У Джорджа был ее домашний номер. Редкая удача! Он стал пробираться к таксофону. Там висел на телефоне репортер из криминальной хроники. Едва тот освободил трубку, Джордж позвонил Эллен.
Она ответила. Да, были выстрелы. Ее муж звонил 911. Вроде бы даже стрелка она видела своими глазами — тот несколько дней торчал перед домом, выслеживая Леннона. Джордж записал все ее слова, а потом позвонил в редакцию.
— Я чувствовал, что время дорого, и надо немедленно ставить репортаж в номер, — сказал он. — И то, что под материалом о Джоне Ленноне будет стоять моя фамилия, приятно щекотало нервы.
— Ну что, больной, в операционную или сразу в морг?
Алан Вейс посмотрел на перепачканные дорожной грязью ссадины и захохотал над шуткой дамы-травматолога. Та попросила пациента рассказать об аварии в подробностях. Выслушав его, сказала:
— Будем делать рентген. Надо глянуть, что там у вас с бедром.
— Отлично, — ответил Алан. — Когда начнем?
Не успела та сказать и слова, как с диким грохотом распахнулись двери в приемную. Алану показалось, что от удара все здание вздрогнуло.
— Огнестрельное ранение в грудь! — крикнули из коридора.
— Извините, там требуется моя помощь. Вам придется подождать, возможно, долго, — сказала дама, вставая.
— Конечно, я вас дождусь.
Вейс устроился на каталке так, чтобы видеть происходящее. Даже со сломанной ногой он оставался журналистом. Через приемную пробежала толпа полицейских с носилками.
— Сюда! — закричала врачиха, указывая на соседнюю операционную.
Вейс закрыл глаза. Наверное, привезли очередную жертву разборок между наркоторговцами. Он выдохнул. Да уж, подождать придется основательно.
Из палаты вышли двое полицейских, болтая и не замечая Алана.
— Иисусе, — сказал один. — Можешь поверить? Сам Джон Леннон.
Усталость Алана как рукой сняло.
— Прошу прощения, сэр, — влез он в разговор. — Как вы сказали?
— Никак. Я ничего не говорил.
Под пытливым взглядом Алана полицейские ушли искать более уединенное место. Что он слышал? Джим Леннон? Джон Лемон? Или все-таки Джон Леннон из «Битлз»?
Может, и Джек Леммон, но с чего тогда такой переполох?
Алан и думать забыл о переломе.
Джек Дуглас так и сидел в «Рекорд Плант». У него было полно дел, и он любил работать допоздна. Довольный, как слон, Дэвид Геффен, ушел домой. Денек получился что надо.
Вдруг в студию влетела запыхавшаяся девушка Джека. Едва переведя дух, она сказала, что слышала по радио.
Его друга, Джона Леннона, застрелили.
Когда дошли вести, что в Леннона стреляли, Кит Ричардз был в Нью-Йорке. Он не слишком испугался за друга — Джон, как и все «роллинги», не раз ходил на волосок от смерти. Наверняка он скоро объявится со свежими шрамами и душевной байкой.
В больнице доктор Ричард Маркс делал Джону Леннону прямой массаж сердца. Давление упало до нуля, и Маркс приказал переливать кровь.
Все тщетно.
У дверей операционной Вейс размышлял, уж не привиделось ли ему. Может, он слишком сильно ударился головой. Но чутье подсказывало, что надо срочно звонить в редакцию.
Недалеко от его каталки уборщик подметал полы. Подозвав его жестом, Вейс сунул ему визитку и двадцать долларов.
— Сделай одолжение, позвони по этому телефону и спроси Нила, — Нил Голдстайн работал в WABC редактором отдела новостей. — Скажи, что Алан Вейс лежит в больнице Рузвельта, по его сведениям стреляли в Джона Леннона. Поможешь?
— Конечно.
Алан откинулся на каталке. Свое дело он сделал.
— У меня была непроверенная информация, — скажет он потом. — Я ее передал дальше. На этом мои возможности закончились.
Прошло пять минут. Кровь стучала у Алана в висках. Вдруг над ухом раздался командный голос.
— Мистер Вейс?
Над ним склонился крупный мужчина в форме охранника.
— Вот ваши двадцать долларов, — сказал он. — Вот ваша визитка. Звонки запрещены.
Скандалить на тему свободы информации было бы неуместно. Алану стало стыдно: «Там жизнь человека висит на волоске, а я путаюсь под ногами».
Тишину разорвал женский крик. Вейс огляделся и увидел, как здоровенный коп вел через приемную азиатку в норковом манто до пят. В Нью-Йорке хватало женщин, похожих на Йоко Оно, и Алан не знал, сможет ли ее отличить. Но фрагменты мозаики складывались один к одному.
Глядя на ряды каталок, он разработал план. Опираясь на них, он допрыгает на одной ноге до таксофона в приемной, и собственноручно позвонит Нилу.
— Я добрался до двери, — вспоминает он. — Уже поворачивал ручку, когда меня крепко ухватили под локоть. Сзади подкрался очередной здоровенный охранник. В больницах набирают в охрану сплошь амбалов.
Путь к таксофону внезапно усложнился.
— Что вы делаете? — спросил охранник.
— Мне нужно позвонить.
— Нельзя.
— Простите?
— Нельзя звонить.
Алекс возмутился.
— Или вы сейчас меня отпустите, или пойдете под суд за физическое насилие.
Но охранник знал, что это пустая угроза. Он молча поволок скачущего на одной ноге пациента обратно на каталку. Вдруг Алан заметил одного из тех полицейских, что привезли его в больницу. Они переглянулись. Коп посмотрел на охранника.
— Отпустите этого человека.
Теперь уже полицейский потребовал объяснений.
— А вы что, не знаете? — спросил Вейс.
— Не знаю чего?
— В Джона Леннона стреляли.
— Кто вам это сказал?
— Собственно, никто. Я слышал разговор двух ваших коллег.
Полицейский захохотал.
— Алан, — принялся он убеждать, — мощно же вас приложило головой об асфальт. Если бы стреляли в Джона Леннона, уж я бы точно знал.
