решили, что нам нужно репетировать ещё усерднее.
Так же были группы типа Therion, у которых было больше пространства в музыке, в то время как Entombed были более прямолинейными, так что нам хотелось больше гармонии в нашей музыке (на нас сильно влияли Iron Maiden), но нам нечем было выгодно отличаться от Entombed и от всей сцены. Мы сознательно не играли с этими группами и не выпускали релизов, нам нужно было всё начать заново, чтобы через пару лет явить миру материал, который будет кардинально отличаться от всего остального.
Микаэль: Мы были счастливы являться частью экстремальной сцены, но я не хотел, чтобы мы играли, меряясь в скорости и громкости, я хотел, чтобы мы были хэви-метал группой, которая реально умеет играть.
Тогда зарождалась эпоха компакт-дисков, которые я не мог себе позволить, но из-за того, что народ попросту избавлялся от винила, я ходил в комиссионки и скупал классные пластинки почти задаром. Я тогда фанател от Purple, Sabbath и Zeppelin, ну и начал покупать записи групп, чьи промо-фотографии в разворотах были похожи на их фотографии. Если я открывал разворот конверта пластинки и видел там фото группы, которое было похоже на фото саббатов из альбома Paranoid, то я раскошеливался на пару фунтов, чтобы узнать как они звучат. Так в коллекции у меня появились пластинки Yes, Genesis, King Crimson, Van der Graaf Generator, Camel и всё в таком духе – не так уж и много, но мне хватило, чтобы влюбиться в это звучание. Мне нравилась длина треков, настроение, комбинации – это было как раз то, что я сам хотел делать. Тогда ещё как раз появились Dream Theater и они стали очередной группой, которую я полюбил.
Петер: Мы начали слушать Camel и всякий прогрессив 70-ых годов, потому что мы уже наслушались Sabbath и Judas Priest – и мы сразу поняли, что на одних тяжёлых риффах далеко не уедешь и нам это не подходит. Нам хотелось гармоний, акустических гитар, и так мы начали экспериментировать со смешением разных жанров. Может не в такой степени, как делают это Opeth сейчас, но тогда мы структурно добавляли кучу разных отрывков и кусков, поэтому песни были длинными. Нельзя было сделать песню на три минуты и уместить в неё все те ингредиенты, которые нам бы хотелось добавить, так что мы решили делать длинные треки и добавлять в них всё, что нам заблагорассудится. Композиционно наши песни больше походили на полноценные истории, а не на банальное куплетприпевкуплет. Если говорить сейчас, то той музыке немного не хватает целостности и, быть может, нам стоило структурировать всё иначе, но на тот момент наша музыка была глотком свежего воздуха и мы всё делали правильно.
Микаэль: Оглядываясь назад, с уходом от дэт-метала в жанре ничего нового не появилось. Да, была пара знаковых релизов, но я убеждён, что альбом «Domination» от Morbid Angel – последняя из великих пластинок в дэт-метале. Так или иначе, в этом направлении меня уже особо ничего не интересовало, поэтому я стал больше копать в прог-роке и симфо-роке. Может, прозвучит немного нахально, но я считал себя в музыкальном плане выше дэт-метала. Постоянно играть быстро и экстремально было интересно лишь недолгое время, после чего надо было двигаться вперёд.
Opeth эволюционировали параллельно моим музыкальным пристрастиям; чем бы я ни загорелся – это сразу же находило отражение в материале, который я писал. Когда мой сосед дал мне послушать Wishbone Ash, я мгновенно испытал трепет, ибо у них было море гитарных гармоний, которые они придумали ещё до мною любимых Maiden и Thin Lizzy. Я быстро решился включать все новые идеи в нашу музыку, но я всегда хотел видеть фундаментом экстремальный метал, частью которого мы были не в последнюю очередь из-за того, что мы попросту не умели петь!
Будучи открытыми к другим, неметаллическим, жанрам, это давало нам преимущество развивать наш звук, так как мы могли смешать воедино экстремальные ответвления в духе Bathory с проговым влиянием типа Van der Graaf Generator, что на выходе являло наш фирменный стиль. Шведская дэт-метал сцена в то время была пресыщена однообразно-звучащими коллективами, и за исключением пары выделяющихся групп была помойкой. Тогда никто не комбинировал дэт-метал и прогрессивный рок, кроме Дэна Сванё (которого я на тот момент ещё не знал). Они все слушали другие дэт-метал группы, ну и разве что ещё панк и смежные жанры. Я хотел быть настоящим музыкантом и найти свой звук, так что у меня бы не вышло стать частью сцены.
Петер: Мы отталкивались от концепции, что наша музыка должна говорить сама за себя. У нас никогда не было артистического образа: на нашем первом альбоме нет наших фотографий. Мы не записывали демо. Не уверен почему мы этого не делали, может потому, что денег не было, но возможно мы были достаточно хороши, чтобы сразу подписать контракт на альбом, имея в арсенале только кассету с репетиции. В итоге так всё и произошло.
Ли Барретт (владелец лейбла Candlelight Records – прим. пер.) послушал нашу репетиционную запись после того, как Самот из Emperor отправил ему копию. Ли мотал треки и когда добрался до Apostle Of Triumph, сказал: «Охтыж… это что такое?». Ли позвонил Самоту, тот позвонил Йонасу из Katatonia, который и дал ему кассету, и так мы обо всём узнали. Мы всегда считали, что надо продвигаться за счёт репетиционной записи и не прогадали, но оглядываясь назад, всё таки разумнее было бы записать демо.
Микаэль: В моём пригороде Стокгольма мы отыграли концерт с группой из севера Moahni Moahna, которые мне нравились своим звучанием в духе Rainbow, наличием органа Хаммонд и всем таким. Йонас и Андерс (Йонас Ренксе и Андерс Нистрём – прим. пер.) из Katatonia пришли на выступление и нас познакомили через общих друзей. Я никогда о них не слышал, друг поставил мне их демку и мне показалось, что они звучат примерно средне между Paradise Lost и тем, что делали мы, так что мне хотелось разузнать, что же это за парни, которые спёрли наше звучание! Ну и в довесок всего этого у них уже имелась студийная демка, так что в этой гонке они нас опережали.
Мы отыграли концерт и после сета ко мне подошли Йонас с Андерсом и сказали, что Opeth очень крутые. Йонас, что нетипично для него, попросил мой телефон; он позвонил на следующий день и предложил подружиться, на что я, разумеется, согласился. С тех пор мы самые лучшие друзья. Тогда в Стокгольме была
