А Гейдеманнс теребил свою причёску а-ля ежиные иголки, потом схватил телефонную трубку, чтобы позвонить профессору Штольте, шефу Бейера на ZDF, и сказать: «Хьюстон, у нас проблема!»
Они говорили, говорили и говорили, в конце концов, сошлись на том, что в воскресенье, за 6 дней до передачи, 12 миллионов немцев за завтраком, в перерыве между яйцами и апельсиновым соком прочтут заголовок «Modern Talking возвращается!» Можно говорить о «Бильде» что угодно, но со стороны Гейдеманнса это было верхом корректности.
Ещё когда мы стояли за кулисами «Wetten dass..?» и ждали своего выхода, произошла первая свара. Томас со стороны показался мне каким–то странным, и напустился на него, будто он был последним придурком: «Эй, ты, запомни, ты в последние годы был всего лишь радиоведущим «Радуги», с зарплатой в 1000 марок, так что не надувай щёки».
Признаюсь, я сам надувался от спеси. Но Гёц Кизо, мой адвокат, вмешался и сказал: «А теперь ты послушай, Дитер! Если ты хочешь, чтобы ваш comeback после первого же выступления загнулся, тогда скажи ещё три фразы в том же духе, Томас встанет и уйдёт».
Я из тех людей, которым только скажи: «Не делай этого», и они непременно это сделают. Но в данном случае Кизо был абсолютно прав. Я взял неверный тон, и нам угрожала опасность существования по старой модели. У меня была нечиста совесть, ибо я понимал: одной из причин нашего первого разрыва с Томасом было то, что я вёл себя, как Джон Вэйн, постоянно твердил, как велик я, и как ничтожен Томас.
Следующие два часа я вёл себя безупречно, послушно встал вместе с Томасом за перегородкой, похожей на сердцевидный лист, а Томас Готтшальк спрашивал нас перед работающими телекамерами и шестнадцатью миллионами телезрителей:
«Если ты, Томас Андерс, собираешься в дальнейшем уважать своего партнёра, то скажи сейчас — да».
А потом он обратился ко мне: «А теперь ты, Дитер Болен, скажи, будешь ли ты хорошо обращаться со своим партнёром в будущем?»
Томас ответил — да, и я ответил — да, после чего нам разрешили вместе выйти на сцену. Так мы и начали — песня за песней — наш всемирный comeback. Положение таково — исследования это подтвердили — что музыкальные заставки на «Wetten dass…?» используются зрителями как перерыв для похода в туалет, то есть, когда поёт Девид Боуи, пять миллионов зрителей отправляются отливать. Но в нашем случае результаты оказались потрясающими, все 16 миллионов зрителей сдержали порыв к мочеиспусканию и остались у телевизоров.
Альбом «Back For Good» взорвался, как карнавальный фейерверк, в первый же день только в Германии было распродано невероятное количество копий — 180 000 штук, если положить их одну к одной, диск за диском, получилась бы дорожка от Гамбурга до Пиннеберга. Даже если бы мы продали только десятую часть, даже тогда мы бы взлетели на первое место в Top Ten. И если бы мы продали не 180 000 в день, а 3 000 за 60 дней, мы и по сей день оставались бы в чартах. Если бы, хотел бы, мог бы, — короче говоря: в одной американской газете я прочёл, что наше воссоединение было самым громким за всю историю музыки.
В общей сложности было продано 4,5 миллиона дисков, футлярами от которых можно было трижды выложить по площади весь Заарланд. Люди буквально срывали диски с полок, во всемирном ежегоднике наиболее раскупаемых альбомов «Back For Good» стоял на третьем месте, и мы добавили в закрома концерна «Бертельсманн», который 13 лет назад задарма, то есть за 1400 марок, купил права на «You're My Heart You're My Soul», ещё 135 миллионов.
Самый большой успех в моей жизни был самым большим успехом в истории империи Бертельсманна.
В Германии ли, в Италии или во Франции, возврат Modern Talking вызвал реанимацию музыки восьмидесятых, Блонди вернулась из своего склепа, и даже сам Бой Джорж вытряхнул старый хлам из ящиков стола. Все, кто был велик в наше время, пытались теперь урвать кусок от сладкого пирога. Modern Talking был популярен, как никогда. Выглядело странным, что до воссоединения мы не были столь популярны и успешны, как после него, что заставляло предполагать — вершина успеха ещё впереди. А именно тогда, когда мы с Томасом устроим comeback 3, и нас выкатят на сцену в инвалидных креслах. Мы оба, возможно, станем чем–то вроде Уолтера Маттхауса и Джека Леммона в музыке, даже если нас одолеют артроз и простатит, петь мы не перестанем.
Но чтобы устроить Comeback 3, нам нужно, по крайней мере, поссориться во второй раз. И, конечно, меня уже спрашивают: «Когда же вы, наконец, снова повздорите?»
Я могу только сказать: между мной и Томасом всё ещё много разногласий. Мы такие же разные, какими были во время нашей первой встречи (хотя теперь мой сынок во время съёмок очередного клипа потягивает пивко). Короче говоря, мы всё ещё не собираемся пожениться, но мы перестали вцепляться друг другу в волосы из–за каждого пустяка. Наши жизни идут параллельно, он занимается своими делами, я своими, мы оба знаем, что Modern Talking — это счастье, которое нас не покинет.
Я знаю, конечно же, он страдает, когда видит в газете в рубрике «вечно вторые» радом с Байером Леверкузеном и Пепси — Колой имя Томас Андерс, но пусть он утешится, ибо, как говорится, на вершине есть только один. Это я. Но для него есть местечко вицце–великого.
Thomas, I love you!
Вдвоём мы больше, чем двое.
Ковровая шлюха или уличные цыпочки не несут яйца
Всё началось с Вероны. Девочки, с которыми я встречался раньше, были со мной вместе, чтобы получить удовольствие. Возможно, отчасти и в сексе. Ни одна не пыталась сделать на этом бизнес. Но с Вероной вся Германия узнала: из отношений с Дитером Боленом можно извлечь и деньги и известность.
Причём Вероне не нужна была слава ради славы, но так как она всегда жила в бедности, то теперь преследует только одну цель: зарабатывать бабки, зарабатывать бабки, зарабатывать бабки. «Я докажу тебе, что когда–нибудь у меня будет больше денег, чем у тебя!» — как–то сказала она мне. Она не сказала, что станет известнее. Нет! Речь шла только о деньгах.
Раньше я часто бывал в «Traxx», дискотеке в гамбургском Дейхторгаллене. Это был мой личный частный охотничий ареал, там я себя прекрасно чувствовал, там я был вожаком стаи. В среднем меня за вечер спрашивало не меньше пяти женщин: «Послушай, может, нам стоит… Как думаешь?» В один вечер могло быть только три, зато в другой целых восемь, но, в общем, я всегда был занят. Высшей точки толкотня вокруг меня достигала с трёх до шести утра. К тому времени претендентки были уже под хмельком и подходили, чтобы заговорить со мной. Она знакомая телеведущая даже не утруждала себя фразой «Привет, Дитер!», а сразу переходила к делу: «Хочешь еб..?», хотя её манера общения до сего времени остаётся самой грубой.
Алкоголь раскрепощает женщин. В этом, предположительно, и кроется секрет вечеринок Михаэля Аммера — спаивать баб. Потому что, как правило, маленькие девочки с маленькими кошельками не пьют много на дискотеке. Но когда можно выпить нахаляву, всё становится другим: не болтай, а наливай. Цыпочки идут на водопой. Тук–тук–тук! Буль–буль–буль! А некоторые цыпочки находят новый шесток, на который можно удобно усесться.
Я парковал свой красный Феррари так, что левое крыло всегда было прямо у входа в «Traxx». Никто слова дурного не говорил, если мы устраивали вечеринку, а потом я отправлялся с девчонками в постель. Никаких фотографий, никаких историй на первых полосах газет. Это было самое клёвое время в моей жизни. Я мог делать всё, что хотел. Мы с тёлками были единодушны. Мы вместе кайфовали. Было весело, было легко. Но, как я уже говорил, это было до Вероны.
А потом пошло–поехало, и многие женщины сказали себе: «Вот это да! Здорово! Здорово! Молодец эта Верона! Вот это класс! Подцепила известного мужика и использовала его в своих целях. Такое и мне под силу!» И все девчонки, с которыми я знакомился позже, просчитывали: «Это совсем просто! Я вцеплюсь в этого Болена, пооколачиваюсь вокруг него, а потом стану второй Вероной Фельдбуш.»
Так было с ковровой шлюхой Яниной. Я с ней познакомился в самую горячую пору в «Traxx». Ей было 17 лет, роста она была высокого, танцевала, как ненормальная. Мы немного выпили, я показал ей салон Феррари. Но поболтать мы не смогли, её IQ был не выше, чем у пакетика поп–корна. Время от времени мы виделись в «Кафе Летние Террасы», излюбленном месте встреч бомонда. Во время одной из таких встреч она спросила меня: «Эй, Дитер, не зайти ли нам воон в тот кустарник?» Но меня это не заинтересовало: «Нет, оставь это.»
Она не отступила, позвонила мне на мобильный и принялась рассказывать дикие истории: «Слушай, я в больнице при университете в Эппендорфе. У меня проблемы, я больна булимией!» Впоследствии я думал, что, возможно, она была больна «болемией». И если она вообще хоть раз в жизни чем–нибудь давилась, то разве что только макаронами с соусом «болЕньезе».
