Из письма было предельно ясно, что они общаются. Вопрос только в том, насколько тесно. Я начала теребить и расспрашивать Джона, он признался, что она постоянно пишет ему, и письма и открытки, но заверил меня, что это просто сумасшедшая художница, которая хочет, чтобы он ее спонсировал: «Еще одна психованная авангардистка, желающая срубить денег за свое дерьмо. Не обращай внимания».
Проверить, лжет Джон или нет, я никак не могла. Звучало это все правдиво, однако интуиция подсказывала мне, что он чего — то недоговаривает. Впрочем, я решила пока отбросить тревожные мысли: мы отправлялись в Индию, и я хотела, чтобы время, проведенное там, стало для нас особенным.
Мы вылетели 16 февраля вместе с Джорджем, Патти, ее сестрой Дженни и нашим другом Алексом по прозвищу Волшебник. В общей сложности мы планировали провести в Индии два с половиной месяца, поэтому моя мама переехала к нам, чтобы присматривать за Джулианом. Я не любила расставаться с ним надолго, но понимала, что ему будет хорошо под опекой мамы и Дот. Мы решили, что лучше ему будет остаться в привычной обстановке, тем более что во время ежедневных многочасовых медитаций нам будет не до ребенка.
Из аэропорта мы еще несколько часов ехали на машине до учебного центра Махариши. Он был расположен в лесистых предгорьях Гималаев, живописно спускающихся к берегам Ганга. Территория центра утопала в зарослях чудесных цветов и кустарников. Лагерь был рассчитан на прием нескольких десятков учащихся, которые жили в низеньких каменных коттеджах, по пять комнат в каждом. Когда мы приехали, нас пригласили на встречу с Махариши, который выступил с речью перед многочисленной толпой людей разных возрастов, рас и вероисповеданий. Среди собравшихся здесь были актриса Миа Фарроу, Майк Лав из Beach Boys. Позже к нам также присоединился певец Донован со своим другом, коренастым парнем по прозвищу Цыган. У Донована завязался роман с Дженни, и он сочинил в ее честь песню, которая потом стала хитом — Jennifer Juniper.
Нас с Джоном поселили в комнате, обставленной по — спартански: кровать с пологом, трюмо, пара стульев и электрический обогреватель. Неподалеку находился домик самого Махариши, а также бассейн, прачечная, почтовое отделение и лекционный зал под открытым небом, где нам предстояло регулярно собираться для бесед с нашим наставником.
Мне очень нравилось в Индии, вдали от стресса и хлопот нашей обыденной жизни. Здесь не было никаких фанатов, людских толп, нас не поджимали никакие графики и расписания, от нас ничего не требовали и не ослепляли вспышками фотокамер. Вокруг царили мир и спокойствие, с гор веял легкий ветерок, напоенный ароматами цветов. Но главное, теперь мы с Джоном могли почти все время быть вместе. Я надеялась, что мы будем вдвоем медитировать, разговаривать, ходить на прогулки и таким образом постепенно восстановим нашу утерянную близость и взаимопонимание.
Через четыре дня после нас приехали Пол, Джейн, Ринго и Морин, тоже предвкушая спокойный отдых в тихой и мирной обстановке. Ринго, испугавшись, что в местной столовой его будут кормить исключительно острой и перченой едой, решил не рисковать и привез с собой две коробки: в одной банки с консервированной фасолью, в другой — куриные яйца. На самом же деле питание в нашем учебном центре было простым и незатейливым: на завтрак обычно давали кукурузные хлопья, поджаренный хлеб и кофе. Ели мы на открытом воздухе, за длинными столами, где нахальные обезьянки то и дело порывались разделить с нами трапезу.
За первую неделю мы привыкли к новому расписанию: несколько часов медитаци, посещение лекций. Остальная часть дня была отдана в наше распоряжение. Я взяла с собой бумагу и карандаши и проводила много времени за рисованием. Кроме того, впервые в жизни я начала писать стихи. По утрам было холодно, и, поскольку теплую одежду мы с собой не взяли, то утренние часы просиживали, завернувшись в одеяла. Однако простота быта в ашраме, когда вокруг тебя нет ничего лишнего, все равно очень привлекала и радовала. Все мы могли наконец немного притормозить и выдохнуть.
По вечерам мы часто собирались вместе и иногда нарушали установленный в ашраме «сухой закон», пропуская по стаканчику местного самогона (по запаху подозрительно похожего на бензин), который Алекс тайком покупал в соседней деревушке на другом берегу реки. Мы пускали бутылку по кругу и, хихикая, как непослушные старшеклассники, делали по глотку и корчились с непривычки, по мере того как эта адская жидкость текла по нашим пищеводам.
Время от времени Махариши организовывал нам вылазки в соседний городок, где я с удовольствием обследовала прилавки местных магазинов, продававших традиционные индийские сари и ткани самых немыслимых расцветок. Все женщины купили себе сари и научились их носить.
Ринго и Морин вскоре начали проявлять беспокойство. Они очень скучали по детям. Ринго к тому же устал от запасенных им яиц с консервированной фасолью, а Морин ужасно боялась мух, от которых в Индии никуда не денешься. Через десять дней они объявили всем, что с них хватит и они летят домой. «Махариши, конечно, славный парень, — заключил Ринго, — но не для меня».
Я же тем временам не получила второго медового месяца, на который так надеялась. Джон день ото дня вел себя со мной все более холодно и равнодушно. Он рано вставал и сразу уходил из комнаты. Разговаривал он со мной очень редко, а через пару недель вообще сказал, что собирается переехать в отдельную комнату, так как ему требуется уединение. С тех пор он упорно игнорировал меня, как наедине, так и на людях. Остальные то ли не замечали этого, то ли просто тактично молчали.
Я изо всех сил старалась понять, что происходит, и просила Джона объяснить, что его не устраивает. Он начал вешать мне лапшу на уши: дескать, это все из — за медитации. «Я просто уже не могу чувствовать себя так же, как раньше, — говорил мне он. — Я пытаюсь собраться. К тебе это никакого отношения не имеет. Оставь меня в покое».
Тогда я не знала, что каждое утро Джон первым делом отправлялся на почту, чтобы проверить, нет ли писем от Йоко. Она писала ему почти каждый день. Узнав об этом гораздо позже, я была глубоко оскорблена: я, выходит, делала все, чтобы ему было комфортно, старалась его понять, во всем с ним соглашалась — и понятия не имела, что Йоко уже везде расставила свои сети и уводит его от меня все дальше.
Через месяц пребывания в лагере Пол и Джейн тоже заявили, что им надоело. Джон, я, Джордж и Патти решили остаться. Несмотря на напряженные отношения с Джоном, мне нравилось окружающее спокойствие, и я все еще надеялась, что он в конце концов расправится со своими демонами и вернется ко мне. Не видя других причин, я по — прежнему объясняла его отчужденность приступом активного самокопания и говорила себе, что это, возможно, пойдет на пользу нам обоим.
Не закрывала ли я глаза на очевидное, ухватившись за свою веру в то, что наши отношения не разрушены окончательно, а всего лишь напряжены? Наверное. Однако мне действительно казалось, что мы переживаем нечто совершенно новое и необычное, отсюда и странное поведение Джона. Меня разочаровало то, что близость, о которой я так тосковала, не вернулась, но я все еще считала нас единым целым, прошедшим через потрясения, но сохранившим свою прочность.
За две недели до нашего предполагаемого отъезда Алекс обвинил Махариши в том, что тот недостойно повел себя с одной молоденькой американской слушательницей, жившей в лагере. Не дав Махариши возможности ответить на обвинения, Джон и Джордж предпочли сразу поверить Алексу и решили, что мы должны уехать немедленно.
Я была расстроена. Несколько раз я видела Алекса с этой девушкой, молодой и, судя по всему, очень впечатлительной. Меня терзало подспудное ощущение, что Алексом, которого я, кстати, ни разу не видела медитирующим, движет исключительно желание сделать гадость. Удивительно только, что Джон с Джорджем безоговорочно ему поверили. Потом, позже, когда мы с Джоном снова обсуждали произошедшее, он сказал мне, что успел к тому моменту порядком разочароваться в Махариши: для человека праведного его слишком сильно волновали слава, знаменитости и деньги.
На рассвете следующего дня Алекс заказал из соседней деревни такси, и мы отправились сначала в Дели, а потом, самолетом, домой. Восьминедельная идиллия закончилась. Было неприятно уезжать на волне неудовлетворенности и недоверия, учитывая, сколько заботы и доброжелательности проявили по отношению к нам Махариши и его ученики. Мне было стыдно, что мы повернулись к нему спиной, не оставив ему права на ответное слово. Джон снова бежал от конфликта, и у меня не было выбора, кроме как бежать вместе с ним.
Дорога домой вышла долгой и мрачной. Я с трудом сдерживала слезы, а Джон дергался, вообразив, будто Махариши захочет ему как — то отомстить. Наше такси, старый потрепанный седан, по дороге сломалось. Водитель заверил нас, что приведет помощь, и куда — то исчез, оставив нас на обочине. Джон решил, что надо добираться автостопом. К счастью, водитель подобравшей нас машины, ехавший вдвоем с другом, узнал Джона, и они любезно доставили нас в отель в Дели, где нас уже заждались обеспокоенные друзья. Поначалу мы планировали переночевать в Дели, но гостиница была переполнена, и Алекс выяснил, что, если поторопиться, то еще можно успеть на ночной рейс до Лондона. Мне не хотелось улетать впопыхах, но меня никто не спрашивал. Мы стремглав помчались в аэропорт и чудом в последнюю минуту успели — таки на самолет.
