Элвису очень нравился столь продуманный подход, к нему вдруг вернулось давно позабытое воодушевление, он взялся за работу с пылом, подогретым годами разочарований. Атмосфера была что надо, и к тому же в последний вечер Пресли даже смог встретиться с Роем Гамильтоном, получив от этой встречи несказанное удовольствие. Бывший когда-то его кумиром, Гамильтон перебросил мост от госпела к эстраде, поставив изощренность своей вокальной техники на службу отшлифованному ритм-энд-блюзу, доступному широкой публике. Гамильтон записывал в «Американ» свой альбом, и Элвис от щедрот своих подарил ему одну из песен, которую собирался исполнить сам, — в нем проснулся бывший фанат. Они пообещали друг другу поддерживать связь, но это так и осталось добрым пожеланием: через несколько месяцев Гамильтон скончался от сердечного приступа.
Несмотря на проблемы с горлом, Элвис смог записать два десятка песен, среди которых выделялись композиции Мака Дэвиса. Давний поклонник Пресли, родом из Техаса, он уже снабжал его весьма средненькими сочинениями — например, совсем недавно, для фильма «Чарро!», но Чипе Моман связался с ним, намереваясь получить песни, способные лучше раскрыть потенциал Элвиса. Помимо «Don’t Cry, Daddy» («Не плачь, папа»), напомнившей ему о Глэдис, Элвис ухватился за песню «In the Ghetto» («В гетто»): вслед за «Когда я мечтаю» эта «песня протеста» обличала атмосферу социальной и расовой несправедливости, против которой громко протестовала прогрессивная американская молодежь.
Пресли был убежден, что такая песня сблизит его с поколением почитателей Боба Дилана или Саймона и Гарфункеля; чисто по-человечески он разделял идеи песни «В гетто» и не заставил себя упрашивать, когда Моман подтолкнул его действовать решительно, несмотря на мрачную физиономию Бинстока, который должен был следить за безобидностью репертуара.
Другой важный момент этого сеанса работы с «Американ» произошел в последнюю ночь, на рассвете 23 января, когда Элвис уже собирался уходить из студии, отправляясь в отпуск вместе с семьей. В запасниках Чипса Момана хранилась песня под названием «Suspicious Minds» («Подозрительные умы»), в которую он крепко верил. «Придворные», бывшие рядом той ночью, разделяя мнение Момана, наперебой побуждали Элвиса попытать счастья, и операция завершилась на бравурной ноте, дав весьма многообещающий результат. Ликующий Пресли даже поделился впечатлениями с репортером из «Коммершиал Апил», явившимся взять у него интервью: «Просто здорово работать в студии, как эта. — И тотчас обернулся к ее руководителю: — Похоже, у нас есть несколько хитов, правда, Чипе?» Моман не скрывал своего удовольствия и охотно ответил комплиментом на комплимент: «Элвис — один из самых трудолюбивых артистов, каких я только знаю. Когда он работает, он него так и пышет энергией и воодушевлением».
Прежде чем вылететь в Колорадо, чтобы отметить там первый день рождения дочери вместе с Присциллой, Элвис уговорился с Моманом снова встретиться в студии «Американ» с «Оркестром с Томас-стрит, 827» во второй половине февраля. В тот раз удастся записать четырнадцать новых песен в такой же атмосфере трудолюбия и добросовестности, как и во время январских сеансов.
В промежутке Фредди Бинсток насел на Момана, чтобы заставить его отказаться от издательских прав на «Подозрительные умы» в соответствии с непреложным правилом, установленным полковником. Моман отказался наотрез, и Бинсток обратился к Тому Паркеру, который пригрозил зажать выход этой песни, однако не на того напал. Как опытный продюсер, Моман мог только сожалеть о решении импресарио Элвиса, если песня так и не выйдет в свет, но он был не тот человек, чтобы дать себя запугать, а успешность его студии предоставляла ему достаточную финансовую свободу, чтобы отстаивать свою точку зрения.
Он попросил рассудить их одного из руководителей Ар-си-эй, который прослушал записи и принял сторону Момана, но что самое невероятное — Элвис открыто воспротивился воле своего менеджера и потребовал выпустить «Подозрительные умы». Впоследствии артист и фирма грамзаписи не раскаются в этом решении.
Уже в апреле пресса единодушно приветствовала выход «сорокапятки» с песней «В гетто», миллион пластинок расхватали в несколько недель, песня утвердилась на третьем месте в «горячей сотне» — небывалый успех с 1965 года. Альбом «От Элвиса в Мемфисе», поступивший в продажу в июне, подтвердил его, разошедшись полумиллионным тиражом. Даже самые въедливые критики признавали гений пионера рок-н-ролла, которого считали окончательно заблудившимся в извивах плохо управляемой карьеры. Журнал «Роллинг стоун» писал: «Новый альбом замечательный, это самое лучшее из всего, что создал Элвис».
Но лучшее еще было впереди. Запущенная в оборот 26 августа, песня «Подозрительные умы» взлетела к вершинам на волне успеха артиста, переживающего период обновления, и с 1 ноября заняла верхние строчки хит-парадов поп-музыки по версии журнала «Биллборд»: впервые после «Очарования удачи» весной 1962 года имя Элвиса Пресли вернуло себе почетное место в чартах. Вслед за телепередачей «Singer Special» этот успех ознаменовал собой возвращение Короля, который вновь обрел боевой настрой в студии звукозаписи, избавившись от опеки чересчур властного менеджера.
После инцидента с «Когда я мечтаю» полковник проиграл еще одно важное сражение со своим певцом, что грозило подорвать его влияние. Решив больше не уступать, он не стал дожидаться выхода «Подозрительных умов», чтобы по-своему организовать возвращение Элвиса на сцену, а именно в обстановке, более соответствующей его собственным нуждам, чем потребностям его артиста, — в отеле «Интернациональ» в Лас-Вегасе.
Глава одиннадцатая. ЛАС-ВЕГАССКИЙ КИТЧ. 1969–1976
Полковник Паркер обычно пускал в ход свое воображение только при вполне конкретных обстоятельствах: когда нужно было выдумать новые способы облапошить ближнего. Вне этих рамок сей непревзойденный циник придерживался проверенных рецептов, пока те не изживали себя, будучи убежден, что рассуждение — враг успеха, а важен только результат.
Это макиавеллиевское мировоззрение было двигателем его успеха с теперь уже далеких времен, когда он заправлял делами Эдди Арнольда. Это упрямство могло бы показаться преступным, если бы у Паркера был в запасе целый выводок артистов, которых он выбрасывал бы на свалку одного за другим; но он, одиночка, поставил все свое профессиональное будущее на Элвиса Пресли, и так продолжалось уже пятнадцать лет. Он дотошно выстраивал карьеру артиста из последовательных этапов, и только исключительные обстоятельства могли заставить его изменить стратегию.
Именно это и произошло в конце шестидесятых годов. Десять лет назад, когда образ бунтаря себя исчерпал, Паркер занялся преображением секс-символа эпохи рок-н-ролла в молодого улыбчивого южанина-патриота, способного флиртовать с девочками из «средней» Америки и при этом выглядеть идеальным зятем в глазах их матерей. С окончанием кинокарьеры Элвиса эта эра завершилась, к великому сожалению полковника, которому теперь приходилось выдумывать достойную и прибыльную альтернативу Голливуду. Уравнение решалось просто: поскольку актер выдохся, нужно снова сделать его певцом.
Возвращение на сцену прошло тем легче, что фанаты, взрослевшие вместе с Пресли, сохраняли ему верность. По опросам, проведенным британским фан-журналом «Элвис Монтли» в 1969 году, около половины поклонников приписывали крах голливудской карьеры Пресли полковнику: «Критика в адрес его менеджера после успехов, достигнутых в 1969 году, — это явное осуждение всей его политики с 1963 по 1967 год. Если бы тот же вопрос задали в 1967 году, против полковника высказалось бы больше 75 процентов».
Тому Паркеру было плевать, что его сделали козлом отпущения, лишь бы не оторвали от кормушки. Все еще воодушевленный своим выступлением на телевидении, Элвис, кстати, горел желанием вернуться на сцену, о чем и заявил уже в 1968 году: «Многое переменится, я не собираюсь увязнуть в рутине… Я хотел бы снова давать концерты, в первое время здесь, а потом за границей, возможно, в Европе. Я хотел бы открыть для себя новые места, мне не хватает контакта со зрителем».
Том Паркер мог выбирать из нескольких вариантов. В то время как молодая Америка официально заявила о своей любви к року на мегаконцертах в Вудстоке и Альтамонте, были все основания полагать, что Пресли примут как героя в храмах нового поколения. Но для этого требовалось одобрить нынешние протестные настроения, а они слишком напоминали об изначальном бунтарском духе рок-н-ролла, чтобы полковник, стремящийся сохранить нейтральный имидж своего артиста, на это согласился. Кроме того, возобновление гастрольной деятельности Элвиса таило в себе риск нарушить изоляцию, в которой менеджер держал его с самого возвращения из Германии.
