Выступления два раза в год в отеле «Интернациональ», преобразованном в «Лас-Вегас Хилтон» после его приобретения этой гостиничной сетью, чередовались с концертами в «Сахара Тахо Стейтлайн», еще одной туристической Меккой в штате Невада, на берегу озера Тахо, где полковник регулярно устраивал Элвису ангажемент до середины десятилетия. Что касается отдельных концертов, в том году их было полтора десятка, не больше, в первой половине ноября, в ожидании нарастающего ритма гастролей в следующем году.
На фронте грамзаписи тоже царило затишье: покупатели встречали без всякого воодушевления «сорокапятки» с маловыдающимися синглами. Только песня «I Really Don’t Want to Know» («Я в самом деле не хочу знать») — переделка старого хита Эдди Арнольда, записанная под руководством Фелтона Джарвиса на сеансах-марафонах весной 1970 года в Нэшвилле, — удачно выделилась на этом фоне, разойдясь в семистах тысячах экземпляров. Зато альбомы приносили больше дохода; помимо компиляций из старых песен, позволивших Ар-си-эй не остаться внакладе, сборники «Элвис — Как это было» и «Элвис кантри» дали обильную жатву прошлой весной и принесли Пресли два новых «золотых» диска.
Истощение запасов побудило полковника и Ар-си-эй вернуть Элвиса в студию для записи рождественской пластинки. Этот проект не вызвал воодушевления у Элвиса, который держался все более независимо по отношению к «Хилл энд Рейндж» и исполнял в студии произведения, права на которые издатель не успел обговорить. После первой попытки, предпринятой в марте и прерванной из-за проблем с глазами, вынудивших Элвиса провести несколько дней в больнице, новые сеансы звукозаписи были намечены на май и июнь.
По просьбе Тома Паркера Джарвис установил в студии наряженную елку, а Ламар Файк нарядился Санта-Клаусом в надежде вызвать у Пресли вдохновение. Фокус удался: в конечном итоге получилось записать больше сорока песен, в том числе прекрасное прочтение «Merry Christmas Baby» («Счастливого Рождества, малыш»), образец ритм-энд-блюза, связанный с именем негритянского певца Чарлза Брауна. Эта песня станет одной из самых удачных на долгоиграющей пластинке «Elvis Sings the Wonderful World of Christmas» («Элвис поет о волшебном мире Рождества»), вышедшей осенью.
В марте Пресли попал в больницу из-за повторяющихся болей в глазах. Врачи определили глаукому и посоветовали певцу носить темные очки, чтобы максимально смягчить воздействие софитов. В диагнозе не было ничего страшного, но Элвис снова впал в тревожное состояние. Если не считать простуды во время военной службы и легкого недомогания осенью 1964 года, он еще ни разу не болел. Однако в недавнем прошлом уже звучали тревожные звоночки, предупреждая, что его здоровье не настолько крепко, как ему хотелось бы думать. В начале 1969 года первый опыт работы со студией «Американ» был осложнен болью в горле, и это несущественное происшествие осталось бы незамеченным, если бы впоследствии не повторялось через равные промежутки времени, в частности в Лас-Вегасе, где его концерты несколько раз чуть не пришлось отменять.
Теперь, по прошествии времени, можно предположить, что это недомогание было прямым следствием отравления лекарствами, которыми он себя пичкал, как и приступ аллергии во время бегства в Вашингтон. После десяти лет ежедневного поглощения таблеток Элвис превратился в наркомана, как и многие жители Америки, подпавшие под обаяние коварного лозунга, выдвинутого еще в 1939 году фармацевтической корпорацией Дюпон: «Жить лучше благодаря химии».
Крайне нервозный человек, который в начале своей карьеры грыз ногти и не мог спокойно стоять на одном месте, подпал под влияние стимулирующих средств во время пребывания в Германии: ритм армейской жизни не согласовывался с его привычками «совы». К возбуждающим средствам добавились снотворные, позволявшие поспать несколько часов, — противоестественная смесь, постепенно вызвавшая другие недомогания. По мере того как Элвис полнел, а приступы тревоги и боли в животе становились частью его повседневной жизни, его аптечка пополнилась средствами для снижения аппетита, анксиолитическими (устраняющими состояние тревоги) и болеутоляющими, составлявшими гремучую смесь с амфетаминами и успокоительными.
Пресли любил повторять, что учился бы в медицинском, если бы его родители могли оплатить его учебу. Вооружившись «библией» американских врачей — «Physician’s Desk Reference» («Настольный справочник врача»), с которым он то и дело сверялся, он втянулся в порочный круг, с каким-то болезненным любопытством испытывая на себе все фармацевтические новинки. Перкодан, демерол, карбитал, декседрин, фенобарб, дилаудид, риталин, кваалюд, амитал, бифетамин, йонамин, плацидил, валиум, эфинамейт, кодеин… Об эффективности всех этих средств он судил с уверенностью профессионала. Ученик колдуна XX века, Элвис подбирал дозы каждого лекарства в зависимости от замеченных им побочных эффектов — до того самого дня, когда уже не смог вовремя остановиться.
Эта зависимость была тем более гибельной, что вписывалась во внешне законные рамки: лекарства ему выписывали врачи. В результате Элвис смог убедить себя в том, что не имеет ничего общего с любителями ЛСД и героина, хотя на бессознательном уровне понимал всю тщету этого софизма, о чем говорят его яростные нападки на «наркоманов».
Благодаря богатству у Пресли было пространство для маневра, чтобы без труда поддерживать свою зависимость. Долгое время полагаясь на преданность доктора Кларка, который лечил его мать, он с некоторых пор предпочитал обращаться к менее щепетильным эскулапам, как, например, Джордж Никопулос.
Элвис и его домашние называли его просто доктор Ник. В Грейсленд он проник через посредство радиоведущего Джорджа Клейна. После того как он снабдил Элвиса «по дружбе» бюллетенем накануне съемок «Пикника у моря» в 1967 году, Никопулос окончательно вошел в окружение певца и считался полноценным членом «семьи», достойным носить пресловутый жетон «ТСВ». Доктор Ник пополнял аптечку Элвиса как в Мемфисе, так и на гастролях, поэтому совершенно естественно, что именно к нему певец и обратился, когда весной 1971 года у него участились боли.
Никопулос предпочитал жить в тени Пресли, его имя даже не упоминается в биографии Короля, вышедшей из-под пера журналиста Джерри Хопкинса и изданной в том же году. Появление на прилавках этого бестселлера, написанного объективно и аналитически, создало проблемы полковнику, который всегда старался представить своего артиста ангелом с крылышками: «Элвис» Хопкинса был далек от житийного описания, и респектабельная лакировка, покрывавшая его образ, начала трескаться.
Это произошло в непростой момент жизни Элвиса, когда его брак висел на волоске. Несмотря на все свои усилия, Присцилла не смогла привыкнуть к образу жизни своего мужа, практически не прикасавшегося к ней после рождения Лайзы Марии. Не строя никаких иллюзий относительно супружеской верности такого публичного человека, как Элвис, объекта всеобщего поклонения, она все же лелеяла надежду направить его жизнь в менее эксцентричное русло. Удаление большей части «мафии» после их свадьбы должно было тому способствовать, как и ее желание принимать участие в профессиональной жизни мужа. Но полковник взял на себя труд дать ей понять, что ей нет места в этой области, и Присцилла постепенно отдалилась от человека, формировавшего ее с четырнадцати лет, и обрела независимость вместе с совершеннолетием.
Элвис же оказался неспособен вырваться из подросткового мира, в котором погряз. Продолжая жить «наоборот», не как все, он хотел вовлечь Лайзу Марию в свой ночной мир, не заботясь о ее будущем, общении и учебе. Точно так же он не мог найти «золотую середину» между нетерпением и попустительством: то ругал свою дочь на чем свет стоит, то баловал ее, если ему казалось, что он зашел слишком далеко. Присцилла пыталась, как могла, восстановить равновесие, взяв на себя все заботы о воспитании дочери. В конце концов она создала себе жизнь помимо Элвиса, какое-то время находила отдушину в любовной связи с руководителем танцевальной школы, которую посещала, потом завела продолжительный роман со своим учителем карате Майком Стоуном.
Слухи о разводе поползли после первого ангажемента Элвиса в Лас-Вегасе, когда некоторые журналисты, удивленные тем, что вокруг Пресли постоянно увиваются хорошенькие девушки, услышали от него шутки по поводу его семейных проблем. Полковник поспешил внести ясность в эти несвоевременные заявления, настояв на том, чтобы Присцилла как можно чаще появлялась рядом с мужем. Начиная с осени 1971 года все иллюзии развеялись: окружение Короля, многочисленное как никогда после угроз предыдущего года, узнало о проблемах четы Пресли, когда Элвис сам вдруг поднял этот вопрос на Рождество.
Несколько недель спустя Присцилла подтвердила Элвису свои намерения по окончании его февральского ангажемента в Лас-Вегасе. «Он спросил меня: „Ты уходишь от меня к другому?“ — рассказывает она. — „Я не ухожу от тебя к другому, я ухожу, чтобы жить своей жизнью и найти, наконец, себя“». Пресли, жертва слепого эгоцентризма, не ожидал разрыва и мог только удивляться решению, которого не понимал. «Ты с ума сошла, — заявил он жене. — У тебя же есть всё, о чем любая женщина может только мечтать. Ты, наверное, шутишь».
