Александр Сытин - Желтый Мрак

Гладкий рыжий пес жадно лакал кровь из железного таза. Снаружи свежевали тушу барана. Огромный костлявый пограничник в зеленой гимнастерке и синих галифе лежал на шелковом одеяле и задумчиво смотрел на огонь.

Древние, мохнатые ветви можжевельника трещали на очаге посреди юрты. Седые иглы сгорали и свивались золотой проволокой. Блестки искр плыли в отверстие потолка и таяли в белом дыму.

Пограничник оперся на локоть и прислушался: рядом с его головой послышалось легкое царапанье. Детский голосок тихо проговорил за легкой войлочной стеной юрты.

— Будай! Ты слышишь?

— Да! — тихо ответил пограничник. — Это ты, Калыча?

— Уезжай скорей! Из Китая идет большая контрабанда. Я оседлаю тебе коня.

— Не надо! — спокойно сказал Будай. — Позови Джанмурчи.

— Я боюсь! Его убьют!

— Позови скорей, а то нас убьют обоих!

— Хош (ладно).

Будай опустился на одеяло и отстегнул кабуру нагана. Полог юрты поднялся. Вошедший киргиз опасливо оглянулся и остановился. Его тревожные, бегающие глаза сразу зорко оглядели всю юрту. Он повел носом по воздуху и всхлипнул. Эта привычка была у него от Гашиша. Угловатые худые плечи и длинное лошадиное лицо склонилось к Будаю.

— Командир, Калыча тебе сказала?

— Я знаю! Я приехал в гости, чтобы следить. Не бойся, до заставы близко.

В юрту вошла девочка. Она была в желтом бархатном халате. Серый мех выдры окаймлял фиолетовую бархатную шапочку. Полсотни косичек шнурков стучали караллом и серебром. Смуглое розовое лицо ее было спокойно. Черные блестящие брови, равнодушный плутовской взгляд и пухлый рот делали ее красивой.

— Ну ты, бесенок! Что ты нас пугаешь? — спросил Будай.

— Сейчас придет отец! — сказала девочка и выбежала из юрты.

— Она говорит правду, — ответил киргиз. — Нельзя варить в одном котле две головы. Это закон. Ты начальник границы, живешь в одной юрте с отцом контрабанды.

— Джанмурчи! — ответил Будай. — Шесть лет мы его ловим. Сегодня он будет наш.

— Командир! Ты много захватил опия на перевалах. Никто не знает. Ты знаешь. Весь опий был Байзака. Зачем тебе с ним ссориться? Ты думаешь так много, как старик. Скоро твоя голова будет белая.

— До вечера далеко. Ты приведешь с заставы целый эскадрон.

— Сядь!

Джанмурчи сел.

— Ты спас меня под перевалом, когда я был контрабандистом. Помнишь, Будай? Ты меня накормил и оставил мне мои желтые рубины. Теперь ты сватаешь мне Калычу. Я верен тебе как пес.

— Зачем ты говоришь все это?

— Будай! Байзак большой человек. Он председатель горсовета.

— Вот поэтому я и хочу посадить его в подвал, — ответил Будай.

За юртой раздался гомон. Кто-то спрыгнул с коня, и в юрту вошел рослый чернорожий солдат.

— Здорово, Саламатин! — сказал Будай и принял пакет. Он распечатал его, пробежал глазами бумагу и нахмурился.

— Сегодня я занят и назад не поеду!

— Товарищ начальник! Просили передать на словах, что никак невозможно!

Будай долго смотрел на огонь и наконец сказал:

— Ладно! Я дам тебе записку на заставу. Вези в карьер. А ты поедешь со мной.

Джанмурчи поклонился. Толстый киргиз заглянул в юрту.

— A-а! Байзак! — приветливо проговорил Будай. Они ласково поздоровались и сели к огню. Красноармеец и Джанмурчи вышли.

— Ну как живешь, Байзак? Тебе не скучно? — спросил Будай.

— Разве я могу скучать, когда ты у меня в гостях? — любезно проговорил Байзак.

Оба хитро заглянули в глаза друг другу и рассмеялись.

— Я сейчас уезжаю! — сказал Будай. Байзак сделал испуганное лицо.

— Ты сегодня ничего не ел! Бердыбай! Юсуп! Джавнвай!

Юрта наполнилась народом, и Байзак приказал подавать чай и мясо.

— Джанмурчи! Седлать лошадей! — закричал Будай. Он выпил сливок, с'ел кусок мяса и попрощавшись с Байзаком, вышел.

— Эти люди поедут сзади! — и Байзак указал на целую толпу всадников в халатах и острых шапках. — Начальник границы не может ехать один, как бешара (бедняк). Потом он подал Будаю стремя, и, пожав друг другу руки, враги снова насмешливо взглянули друг другу в глаза.

Не гладя ни на кого, Будай тронул коня. В душе он проклинал всех и вся. За шесть лет службы не было никаких ревизий. Именно сегодня кого-то принес дьявол. Надо ехать назад. До города было верст пятьдесят. Будай рассчитывал поспеть до вечера. Пустил галопом коня. Лошадь с легкостью танцовщицы проносила ноги меж острых камней. Будай покачивался в седле и думал о Байзаке. Шесть лет он боролся с безликим врагом. Он чувствовал его повсюду. Единая воля предусматривала каждый его шаг. Шесть лет он громил на перевалах банды Байзака. Сегодня он должен был его уличить. Контрабанда из Китая пройдет через становище Байзака. Другой дороги здесь нет. Но эта последняя победа будет без него.

Тропа змеею спустилась в долину. Всадники окунулись в траву высокую, как камыш. Зеленый сумрак охватил их со всех старой. Стебли стегали и царапали по всему телу. Кони прыгали через невидимые канавы. А Будай все думал и думал:

— Саломатин доехал. На заставе тревога. Седлают, как ошалелые.

Будай не заметил, как прошел день и опомнился только у своего дома. Едва успел он войти в дом и зажечь лампу, в дверь постучали.

— Войдите! — сказал Будай.

— Вы товарищ командир полка? — спросил незнакомец в военной форме.

— Я, — ответил Будай.

— Прочтите!

Будай пошел к столу. Это было предписание об обыске. Будай выпрямился.

— Я ищу парчевый халат! — сказал человек, стоя в темном углу. Он пред'явил свои документы. Потом странно улыбнулся и сказал.

— Я без понятых. Я вовсе не хочу делать скандала. — А, да вот он самый, — и посетитель протянул руку к гвоздю.

— Этот халат приподнесен мне публично! — сказал оскорбленный Будай.

— Я знаю только то, что он был пред'явлен раньше! — холодно ответил следователь.

— Посмотрите! Вот моя метка! — Тут он протянул вторую бумагу. Это было заявление о взяточничестве Будая. Командир полка увидел, что вместо подписей за неграмотностью, полсотни его почитателей пришлепнули свои пальцы.

— Ваш помощник примет ваши обязанности. — Сдержанно поклонился следователь и вышел из комнаты.

 Будай, не помня себя, без шапки выбежал на улицу и направился к помощнику. В комнате разлился желтый полумрак. Оплывшая свеча мерцала, освещая троих людей. Их позы и лица годились бы для изображения молчаливого отчаяния. На диване сидела женщина. Она обхватила колени руками и неподвижно смотрела в черный исчезавший потолок. Она молчала, но ее большие зеленые глаза казались слепыми от слез. Другая женщина сидела у стола. Она уставилась на огонь не мигая, без движения смотрела на свечу. Пламя колебалось каждый раз, когда ходивший по комнате маленького роста человек доходил до стола. Он шагал четко и размеренно, как маятник. Шпоры звенели, как будто отбивали секунды. Будай молча огляделся и тихим комом опустился в темный угол дивана. Его лица не стало видно. Только большая спина горбом выставилась из темноты. Маленький кавалерист упорно шагал из угла в угол, попыхивая большой трубкой. Около часа продолжалось молчание.

— Да не молчите! Не молчите же вы! Кондратий! Перестань ходить по комнате. — Звон шпор продолжался. Кавалерист как будто не слышал. Вслед за ним попрежнему плыли белые клубы дыма. Будай поднялся с дивана и выпрямился во весь свой могучий рост.

— Кто скажет, что я человек нечестный? — громко сказал он, но ему никто не ответил. Шагавший по комнате кавалерист прошел мимо.

— Будай! Три года мы живем на границе, — раздался печальный голос с дивана. — Три года ты был начальником участка. Ты умен. Ты честен. Мы жили, как одна семья. А теперь ты обвинен во взяточничестве? Будай!.. — Ее голос, прозвучал, как жалоба ребенка. Великан долго молчал, потом заговорил глухо и спокойно:

— Я рад, что моя канитель окончилась, — устало и безнадежно проговорил он. — Я устал. Пять лет я ходил здесь между ловушками и капканами.

— Я вам говорю, что за мной охотились пять лет. Я шел за отцом контрабанды осторожно, как за тигром. Но тигр шел по моим следам. Это бывает. Как я ни оглядывался, все-таки нападение произошло сзади. Что делать? Это тоже бывает.

— Но ведь это ложь! Это все ложь! — закричала блондинка у стола. — Об'ясни им, что вся эта жалоба только гнусная клевета.

— Больше пятидесяти свидетелей! — коротко заметил маленький кавалерист. Он проговорил эти слова таким безразличным голосом, каким докладывал Будаю об убитых в раз'езде. Будай снова заговорил.