Повернись колесо от зимы к лету.
Повернись колесо от тьмы к свету,
Старый Черный Король
Станет вновь ребенком сияющим.
Солнце рождается вновь из чрева ночи.
Казалось, этой ереси не будет конца. Анна с горечью сознавала, что в последнюю ночь свободы, в Рождественскую ночь, она вынуждена внимать язычникам и прислушиваться во тьме к шагам Люцифера. Это была самая долгая ночь в году. Под утро, устав ожидать прихода Сатаны, который виделся ей то ли смердящим козлом, то ли мерзкой жабой, Анна забылась тревожным сном.
И как в прошлый раз, она проснулась в Час Волка. Джок осторожно тряс ее за плечо.
— Слышите? Мои братья с холмов говорят, что англичане уже близко.
Раздался долгий, протяжный, пронзительно-тоскливый волчий вой. Джок понимал своих хищных собратьев лучше, чем английскую речь. Он помог Анне встать, ногой отпихнул тюфяк. Тут же появилась старуха с веником и стала яростно мести то место, где было ложе Анны. Это было безумие — выметать пол под тюфяком, даже если в гости ожидают английского лорда.
Топот копыт неумолимо приближался. Можно было подумать, что сюда мчится целая конница. Собаки захлебывались в бешеном лае. Их язык был куда понятнее Анне, чем волчий. Сомнений не было: кто бы ни спешил сюда, он спешил на охоту.
Джок раскидал хлам, валявшийся на грязном полу. На расчищенном пространстве обнаружилась крышка люка. Он откинул ее. Открылась сырая яма, не уютнее свежевырытой могилы. Джок сказал, что это не просто подвал, а потайной ход. Похоже, над этим сооружением потрудились больше, чем над всей хижиной.
— Не правда ли, аккуратная работа? — ухмыльнулся он. — Эту лачугу сжигали дотла столько раз, что и не сосчитать. Но лаз так и не нашли.
Окованная железом дверь начала сотрясаться под тяжелыми ударами.
— Леди Анна, либо вы идете с нами, либо остаетесь здесь и ждете, пока люди Скроупа не вышибут эту дверь. Другого выбора нет.
Выбора действительно не было. Если она сейчас не захочет идти с этими людьми, то ее схватят, увезут обратно в Англию и бросят в каменную темницу, где она будет обречена на медленную мучительную смерть. А здесь Джок приглашал ее сойти под землю без долгих предисловий.
Удары становились громче. Анну била дрожь. Она тщетно пыталась убедить себя в суетности происходящего, в том, что с душой ее они ничего не смогут сделать. Но подступающий ужас был слишком реальным.
Джок внимательно смотрел на нее. Неверное пламя свечи освещало их лица.
— Вы думаете, что мученичество прекрасно и достойно. Ничего подобного. Мучения — это грязь. Вам дадут грубую тюремную одежду, бросят на холодный сырой пол, станут держать на заплесневевшем хлебе и протухшей воде. Потом к вам подошлют чистенького, гладкого, красивого молодца, который будет уговаривать вас отречься. А если вы откажетесь, то останетесь среди сырых стен и ползающих мокриц, пока не умрете от холода и одиночества. А может, в один прекрасный день священник выведет вас на свет божий, и вы поднимитесь на эшафот, где вас вежливо попросят положить голову на плаху. И громила с волосатыми ручищами, который зарабатывает себе на жизнь ремеслом палача, опустит топор на вашу тоненькую шейку — в назидание черни, той самой, с которой вы хотели чуть ли не породниться.
Это была правда. Елизавета никогда не пощадит Анну, которую она ненавидит лютой ненавистью.
Анна боялась, что не выдержит пыток, а в том, что ее будут пытать, сомнений не было. Она утратила веру в себя. Она укрывалась у язычников, она спасла девочку-колдунью, ей не суждено обрести вечный покой. Мария отвернулась от нее.
Словно приглашая к менуэту, Джок галантно подал Анне руку. Она послушно приняла ее и стала спускаться в темный ход. Мрачные стены сомкнулись над нею. От земли поднимались сырые испарения. Джок шел следом, торопил ее. Она слышала, как он придвинул тюфяк к проему люка, а потом захлопнул крышку изнутри.
Несмотря на холод, она вспотела под своей шерстяной рубахой. Ничего не было видно, лишь пламя свечи, которую несла старуха, металось в пьяном танце по грязным стенам тоннеля, освещая их и призрачный силуэт ведьмы. К счастью, лаз быстро кончился, выход преграждали только сваленные грудой ветки и сучья. Колючки изодрали рубаху, расцарапали лицо. Наконец Анна выбралась наружу. Они стояли около дуба, в овражке; на другой стороне была видна овчарня.
Старуха уже поджидала их, свеча горела у подножия дуба и отблески пламени играли на узловатых ветвях. Лорд Скроуп, лошади, люди, собаки — все это было так немилосердно близко.
— Мешкать нельзя. Сейчас все вокруг заполыхает, — послышался рядом голос Джока. Она обернулась и увидела, что языки пламени уже подбираются к краю оврага. Истошно лаяли собаки, испуганные овцы разбегались с громким блеянием. Ошеломленная Анна увидела, что старуха торопливо раздевается. На землю полетела шаль, затем рубаха. Неужели нельзя выбрать другое время для маскарада? Но ведьма была сама невозмутимость. Совершенно нагая — лишь мышиный череп-амулет болтался на морщинистой шее, кожа да кости, выбеленные старостью волосы, груди обвисли, как два пустых мешочка, — стояла она под взглядом Анны.
Джок сунул в руки Анне что-то мягкое и пушистое.
— Торопитесь, пока собаки не учуяли нас.
Анна обнаружила, что держит некое подобие платья из желтовато-коричневой кожи, на ощупь напоминавшее шкуру лани. Ничего не понимая, она изумленно смотрела, как Джок стягивает — с себя камзол и чулки. Теперь его наготу прикрывала только куртка с волчьим мехом.
— Скорей снимайте вашу одежду и надевайте то, что я дал. Быстрее, иначе нам конец.
Мир словно сошел с ума. Черноту ночи разрезали рыжие языки огня, обнаженные тела казались нереальными в морозном воздухе. В каком-то оцепенении, Анна покорно позволила Джоку раздеть себя. Пылая от смущения, она натянула мягкое платье из оленьей кожи. Джок словно забыл о ней. Он встал на четвереньки и подбежал к старухе. Та быстро-быстро забормотала что-то на своем колдовском наречии.
Ее голос становился все пронзительней и резче, пока не оборвался на самой высокой ноте.
Джок начал превращаться в волка.
Он стремительно обрастал шерстью, меховая куртка серой шкурой покрыла спину и плечи, длинные ногти стали когтями, на треугольной морде засверкали желтые огоньки глаз, а из пасти показались огромные клыки.
Анна хотела закричать, но с ней тоже происходили удивительные превращения. Из горла не вылетало ни звука, шея вытягивалась, колени сильно дрожали. Анна упала на землю. Она хотела схватиться за что-нибудь, чтобы встать, но вместо рук увидела копыта. Смертельный страх сковал ее тело, но это был животный страх, поселившийся в теле лани. В теле, созданном для того, чтобы убегать от погони. Собачий лай страшил ее больше, чем все ужасы преисподней, копыта нетерпеливо топтали снег, ноги готовы были унести ее от этого лая куда угодно, хоть на край света.
И тут она услышала, что люди Скроупа спустили свору по следу беглецов. Тело больше не повиновалось ей. Лань понеслась вперед, не разбирая дороги, продираясь сквозь ветки, одним прыжком преодолевая рытвины.
Оглянувшись, Анна увидела, что ее спина покрыта короткой шелковистой коричневой шерстью. Старуха исчезла, а вместо нее крохотная серая мышка прошмыгнула под упавшим стволом дуба и растворилась в сплетении чернеющих на снегу ветвей.
Мысль Анны не поспевала за стремительным бегом. Охваченная слепой паникой, лань неслась мимо сосен, в гору, все вверх и вверх.
Она знала лишь этот путь — к затерянному среди скал святилищу Марии.
Глубокие расщелины и ледяные ручьи не могли ее остановить. Она с легкостью переносилась через них, одним прыжком перелетая над поваленными деревьями, птицей взмывая на каменистые утесы. Вереск хлестал ее по бокам, комья земли и мокрого снега разлетались из-под копыт.
Вот и вершина, совсем близко.
Анна бросила быстрый взгляд назад. Отсюда хижина была похожа на горящий факел. Поросший вереском торфяник еще окутывала тьма, но на небе уже забрезжил серый рассвет, озарив верхушки сосен. У ног ее скользнула черная тень, и она ощутила новый прилив паники, но тут же узнала волка.
Внизу собаки заливались злобным лаем — добыча ускользнула из-под самого носа. С той ясностью, которую дает страх, лани виделись оскаленные морды, пена у белых клыков, она чуяла жаркое дыхание псов — все ближе, ближе… Она рванулась вперед, целиком отдавшись одному желанию — избавиться от этого несмолкающего лая позади.
Достигнув вершины, она в ужасе остановилась. Перед ней был обрыв, за которым зияла черная пропасть. Оставался только один путь — по сужающейся тропе к святилищу.
Громкие крики всадников лишь подстегнули ее.
Она бросилась к изгороди, ища, где бы спрятаться. Съежившись, притаилась позади святилища. Волк тем временем спокойно разглядывал беснующуюся внизу свору — полукружье псов, скребущих землю, напуганных видом волчьих клыков. Тропинка была слишком узкой, чтобы они могли ринуться всем скопом, а поодиночке никто не решался сразиться с хищником, превосходящим их по весу и силе.
