общем, ладно, девчонки. Мы тогда со Светиком погнали. Лиз, если что-то понадобится, звони.
А, ну то есть так, да? Максу звонить, а не Кириллу…
— Хорошо, спасибо… — выдавливаю, закидывая на плечо небольшую сумку с новыми вещами, которые мне купил Горский.
— Лиз, да ты…
— Да я поняла, Макс. Спасибо. Всё, ребят, езжайте. Мы с Машкой дальше сами, — машу рукой и, не оборачиваясь, толкаю коляску на территорию больницы.
Телефон в моей сумке молчит как рыба. У меня это давящее молчание всю дорогу из Жемчужины в ушах вибрировало. Тот исключительный случай, когда тишина может быть громче самого оглушающего крика.
Странно. Только сейчас ловлю себя на том, что за время поездки я о своей фобии ни разу не вспоминала. То ли потому что мысли были заняты не тем, то ли волшебный метод недоделанного психотерапевта действительно работает…
— Не надо за меня раскладывать вещи, Лиз. Я сама могу. Я не немощная, — Машка вытягивает у меня из рук свой дорожный рюкзачок. Кладёт его себе на колени и, подъехав к комоду, сама начинает убирать свою одежду.
— Я так про тебя не думаю, Маш. Зачем ты сразу обижаешься?
— Я не обижаюсь. Просто не хочу, чтобы ты считала, что я ничего не могу. Я всё могу. Я самостоятельная. И даже если операция мне не поможет снова начать ходить, то я всё равно всё смогу делать сама. И покушать себе из холодильника достать, и разогреть, и в туалет сходить. Лиз, я тебе не буду мешать, обещаю. Забери меня, пожалуйста, отсюда. Я не хочу тут больше. Я домой хочу… — оборачивается и так умоляюще на меня смотрит, что у меня горло само по себе сжимается.
Чёрт… Ненавижу плакать!
Подхожу к сестре и, убрав с её коленей рюкзак, сажусь рядом с ней на корточки.
— Маш, тебя что, тут кто-то обижает? Если да, то я должна об этом знать. Это Макс Новиков, который ест козявки?
— Нет. Ну он вредный, конечно. Но я даже рада, что он есть, а то совсем бы было скучно… Просто… Лиз, я не могу тут больше. В Жемчужине так хорошо было! Много людей вокруг… И тетя Аня с дядей Серёжей мне очень понравились. И их внуки… А здесь мне плохо. Как будто я отдельно, а жизнь отдельно. Я не хочу тут. Для тебя два года это наверно мало, а для меня почти пол жизни. Я так давно тут нахожусь, что даже не помню, как по-другому… Я хочу с тобой быть. Пожалуйста! Я тебе буду во всём помогать. Буду тебе кушать готовить. Я научусь. Я видео всякие в интернете смотрела и всё запомнила!
— Маша…
— Так, ну как у нас тут дела, — оборачиваюсь, когда за моей спиной распахивается дверь и в палату заходит Машин хирург.
Встаю с корточек и, незаметно смахнув с глаз влагу, оборачиваюсь к врачу.
— Добрый день, Сергей Витальевич…
— Добрый день, Лиза. Это хорошо, что вы уже приехали. Давайте с вами выйдем, обсудим некоторые моменты по завтрашней операции.
— Маш, ты тут пока вещи разложи, я скоро, — оборачиваюсь к сестре и вслед за врачом выхожу из палаты.
От волнения заламываю руки, когда хирург начинает расписывать план операции.
— Сама операция будет идти часа три-четыре. Но, в случае форс-мажора может затянуться ещё до двух часов.
— Какого форс-мажора?
— В вашем случае, скорее всего, никакого. Я просто обязан рассказать о возможных задержках по времени. Повторюсь, Лиза, вам волноваться не о чем. Всё должно пройти по стандартам и без осложнений. Осколок извлечём, а дальше уже будем смотреть на реакцию спинного мозга.
— Х-хорошо… — рассеянно киваю, от волнения то и дело теребя себя за пуговицы на платье. — А… у Маши вообще как… ну у неё ведь хорошие шансы на восстановление, да?
— Шансы есть. Насколько они велики, я вам спрогнозировать не могу. Лиза, вы помните, что мы с вами этот момент уже обсуждали. Организм человека непредсказуем.
— Да… я понимаю…
— Ну вот и отлично. Ваша задача не волноваться и запастись терпением. Если планируете вносить вторую часть оплаты завтра, то нужно будет подъехать в клинику не позднее чем за час до операции.
После слов о деньгах в горле моментально пересыхает, а сердце тут же разгоняется. От нервов в ногах как будто появляется слабость и резко в пот бросает, да так сильно, что я машинально начинаю обмахиваться, попутно присаживаясь на стоящий возле стены диван.
— Лиза, у вас всё в порядке? Вам нехорошо? Может воды принести.
— Не надо ничего, — качаю головой. — Мне хорошо. Мне… лучше всех. Спасибо, Сергей Витальевич, я вас поняла. Завтра утром я буду вовремя.
* * *
Выйдя из Машиной клиники, направляюсь к остановке. Сажусь в автобус и еду в город. В голове полный сумбур из мыслей, которые путаются в клубок и никак не желают вязаться во что-то цельное.
Горский так и не звонит. И я не знаю, что думать по этому поводу. Точнее, я пытаюсь не думать о плохом, но паршивые мысли сами собой навязываются.
Воспоминания, словно они в сговоре, подкидывают мне навязчивые картинки. Характерное выражение лица у Кирилла, когда Богдан ему всю эту чушь нёс. Слова Светы о том, что Горский не получил президентское кресло. А значит, наш договор автоматически аннулируется…
Чёрт, ну он ведь прекрасно знает, что у Маши завтра операция! Что я должна внести за неё деньги! Это вообще чудо, что врач сегодня пошёл мне навстречу и предложил внести вторую часть завтра утром! Я же знаю, что так обычно не делается. Он мог спокойно всё отменить и имел бы на это полное право!
Выйдя из автобуса, бросаю взгляд на наручные часы. Шесть вечера, чёрт побери! Телефон так и валяется мёртвым грузом на дне сумки, за весь день не издав ни единого сигнала.
Чувствую себя просто отвратительно. Отчаяние душит, мешая здраво соображать. В голове только одна мысль звенит навязчивой трелью. Такая громкая, что даже вытесняет собой понимание того, что Горский меня тупо бросил.
Это сейчас не так важно. Это всё вторично. Куда важнее то, что у Маши завтра утром операция на которую у меня теперь нет денег! И я вообще не знаю, что с этим делать? Ехать к Горскому домой и умолять его заплатить? Только платить то теперь, получается, не за что… Нет президентского кресла, нет и свадьбы. А уговор был именно таким.
Чёрт, я ведь даже продать сейчас по быстрому ничего не успею. Да мне и нечего! У
