это вовсе не портило настроение. Ни разу еще Кате не было скучно с Ромкой. И как здорово, что целый вечер сегодня все же остался им двоим…
— Давыдов! — Катя, переплетя пальцы с Ромкиными пальцами, неожиданно обнаружила на его запястье новый браслет — ровно на том месте, что недавно освободилось от повязанного на поступление на IT. — Ты опять какую-то авантюру задумал? И мне ничего не сказал?
Рома усмехнулся и потер запястье. Знала бы Катюха, по какому поводу его сегодня торкнуло. Но еще не время.
— Скажу, как универ закончим, — пообещал он. — А раньше даже не пытай — все равно не узнаешь.
— Вот как? — шутливо возмутилась Катя и, хитро подобравшись, принялась его щекотать. Да, Ромка боялся щекотки. И она уже отлично знала его слабые места.
А Рома знал, что единственный способ отвлечь Катюху от экзекуции — это сгрести ее в объятия, прижать до восторженного писка к груди и засыпать поцелуями довольное обожаемое лицо. Самое любимое его занятие. Ну разве что после…
— Ромка!..
Дождь обрушился внезапно, оторвав друг от друга и заставив закрутить головами в поисках убежища. Но они застряли на мосту, и никакой надежды укрыться где-нибудь поблизости не было.
— У меня нет зонтика! — плаксиво пожаловалась Катя, а Рома как-то завороженно взял в ладони ее лицо — такое же мокрое, как два месяца назад, когда она пришла к нему мириться. В груди сильно застучало сердце.
— У меня тоже, — сдавленно выговорил он, и Катя хлопнула глазами. Потом провела пальцами по его щеке, бессмысленно стирая воду. Вдох получился неожиданно рваным.
— Как хорошо… — шепнула она — и Рома нашел губами ее залитые дождем губы…
Бонус
Окончания Катюхиной учебы Рома не дождался: остановился на защите собственного диплома и прямо из универа отправился в ювелирный магазин. Он давно уже не экономил каждую копейку, найдя стабильную и весьма приличную подработку еще на третьем курсе, а сейчас при вполне себе наработанном опыте и приглашении от «Ланит» в кармане перспективы имел самые радужные и считал себя вправе предложить наконец Катюхе узаконить их отношения. Четыре года — как один счастливый день, и, быть может, глупо было придавать значение таким условностям, как штамп в паспорте, но Рома придавал и не собирался больше откладывать предложение.
Кольцо выбирал долго — куда дольше, чем следовало бы для собственного спокойствия. Все представлял, как оно будет смотреться на тоненьком Катюхином пальце, и запрещал себе думать о том, что она его не примет. Не потому, что не любит, — нет, в ее чувствах Рома не сомневался все четыре года с момента их первой ночи — а из… Ну, из собственных убеждений, что ли. Она была абсолютно уверена в том, что семью надо создавать осознанно и только тогда, кода оба встанут на ноги и будут представлять собой полноценные сформировавшиеся личности, чтобы не пенять при первых неприятностях на себя и друг друга за поспешность и несерьезный подход к столь серьезному делу, как создание ячейки общества.
«Ячейки общества» — так она и говорила, когда их разговор касался свадьбы — чужой, разумеется.
Рома не знал, когда он сформируется как полноценная личность, знал лишь, что до одурения хочет назвать Катюху своей женой. Этому не было объяснения, лишь острая внутренняя потребность, и Рома понимал, что, если она вдруг решит скрасить свой отказ аргументацией, то легко оставит его не у дел, потому что у Ромы доводов не было. Только желание. И абсолютная необходимость.
С цветами тоже пришлось помучиться, потому что в первых двух киосках не оказалось оранжевых цветов, а у Ромы давно именно этот цвет ассоциировался с удачей и настоящим счастьем, и ни с каким другим букетом отваживаться на подобный шаг он просто не мог.
Наконец в третьем магазине ему повезло, и яркий, свежий, абсолютно Катюхин букет поднял настроение так, что в собственную дверь Рома звонил уже почти без единого колебания. Он не знал, что будет делать, если Катя откажет, — вернее, знал, потому что ничего ее отказ в их отношениях изменить не мог, — а потому просто запретил себе об этом думать. Гусар не боится ни пули, ни сабли, и настало наконец время это доказать.
— Ромка?! — Катя распахнула дверь, не глядя в зрачок, и просто оторопела, увидев его на пороге. Господи, она испереживалась из-за чересчур долгой его задержки, не решаясь позвонить во время защиты диплома и не зная, что и думать. Даже радость от заслуженной стипендии Вернадского уже не спасала. Все сроки прошли, а Ромки все не было. Не защитился? Не получилось что-то? Не сошелся с комиссией во мнениях? Ромка упертый и резкий, но не могло быть, чтобы он ошибку где-то допустил! Он же всю сознательную жизнь к этой профессии шел, а тут последний шаг остался. И Кате запретил его встречать, — а теперь стоял перед ней в костюме и с цветами в руках. Нет, не с цветами — с сумасшедшим, ослепительным, восхитительно невероятным букетом, который он молча протянул Кате, а она…
Она прыгнула на него. Да, как тогда, как в первый раз, когда совершенно не могла терпеть, думать и сомневаться. Когда так хотела Ромку, что забыла обо всех приличиях и других условностях. Когда в секунду отпустило, потому что Ромка вернулся, потому что смотрел на нее с непонятной надеждой и ожиданием, потому что был весь такой словно бы при параде — и потому что она не могла, совершенно не могла без него больше ни одного мгновения.
— Катька! — он подхватил ее одной рукой под ягодицы, растерявшись и боясь испортить букет, и попытался еще увернуться от ее поцелуев, помня о своей цели и необходимости сначала выяснить исход, — но куда там! Катюха прочно скрестила ноги на его бедрах, обвила одной рукой его шею, впилась в губы, умудряясь второй расстегивать пуговицы на Роминой рубашке. Загривок тут же взмок, а в брюках стало тесно в ожидании скорого удовольствия.
Черт!
— Катька, мне
