Его указка остановилась на верхнем, гумусном, слое земли, который уходил вниз на 12—15 сантиметров в тонкие, прерывистые прослои бурого песка и глея и снова выходил на поверхность в виде спрессованной смеси навоза и торфа. Этот почвенный слоеный пирог говорил, что здесь много лет назад обильно удобряли землю. Но потом почву залили грунтовые или паводковые воды, принесшие с собой измельченные частицы песка и глины. Избыточную влагу спустили, а те места, где остались безжизненные завалы, снова насытили органикой. Кое-где еще сохранились трухлявые, изъеденные земляным червем остовы дощатых лотков, по которым когда-то струилась вода, пучки хворостяных и жердевых дрен, выполнявших роль регулятора.
Можно было только удивляться силе и живучести тощей белорусской пашни, отваге и терпению селянина-полещука, худо-бедно, но кормившегося с этой земли... Недюжинного упорства требовала постоянная борьба с водой и болотами.
— Когда говорят и пишут о Полесье, — продолжал Николай Ефимович,— обычно ищут какие-то сногсшибательные сравнения. И совершают непростительную ошибку: ведь Полесье — само по себе классический эталон для сравнений. Действительно, где на планете вы встретите столько разнообразных типов болот — и тростниковых, и рогозовых, и сапропелевых, и сфагновых! Топкая, непроходимая пойма тянется на десятки километров. И каждую весну ее атакуют речные наносы, загромождают талые и дождевые потоки. Низкий рельеф и отсутствие естественного стока приводят к болотообразованию. А ведь эти заторфованные, богатые перегноем почвы — ценнейший резерв для земледелия. Добавьте в них навоз, минеральные удобрения — и они будут превосходить лучшие черноземы. Что, не верите?..
Заметив на моем лице ироническую улыбку, Коржич развел руками и не спеша направился к своему «Запорожцу». Вечерняя заря выткала часть неба золотистой охрой, и многочисленные лужицы на полях приняли ее отражение. Прозрачная дымка повисла над крышами дальних хат и деревьями с густыми шапками гнезд, в которых хлопотали длинноногие аисты. Открыв дверцу машины, Коржич любовался синевой холодных весенних сумерек.
— Не помню, кто это сказал... Природа и человек — это два партнера по шахматной партии, и белыми всегда начинает природа. Цитирую, конечно, произвольно, но за смысл ручаюсь... Так вот, чтобы быть равноправным партнером, человек обязан предугадывать самый замысловатый ход природы и знать, какими фигурами ответить. Ответить так, чтобы, не нарушая существующих взаимосвязей, извлечь для себя максимальную пользу.— Коржич умолк, а потом сказал в заключение: — Думаю, вам нужно встретиться с нашими мелиораторами...
К Леониду Ивановичу Бердичевцу, первому заместителю министра мелиорации и водного хозяйства Белорусской ССР, я пришел, вооружившись географической (точнее — почвенно-растительной) картой республики за 1970 год, которую удалось достать в одном из минских учреждений.
Бердичевец заметил не без иронии, что с таким же успехом можно было бы принести карту допетровской Руси, потому что за десять с лишним лет белорусская география изменилась так, как иная территория за два-три века. И пояснил на примере нескольких районов, что там, где раньше господствовал густо-зеленый, в темных росчерках цвет, означавший разливанные топи и болота, проложены прямые, как стрелы, магистральные каналы с бетонированными берегами, введены в хозяйственный оборот сотни тысяч гектаров бросовых земель. А там, где среди мертвых трясин раком-отшельником прозябал человек (6—8 жителей на квадратный километр), сейчас построены дороги и агропоселки, созданы новые совхозы с мясо-молочной специализацией.
— Мелиорированные земли занимают четвертую часть всех сельскохозяйственных угодий республики, — негромко, но отчетливо произнес заместитель министра. — Это почти три миллиона гектаров, по сути дела, сложный инженерный комплекс.
Понимая, что языком цифр можно убедить лишь специалиста, Леонид Иванович развернул передо мной добрую дюжину карт, схем, диаграмм и графиков, расчерченных стрелами, полыхающих красками. Каждый природный ареал был представлен в многообразии почв, растений, водно-воздушных температур, ветров.
— Что такое мелиоративная система? — продолжал Леонид Иванович. — Это такая перестройка земли, где все положительные и отрицательные моменты влияния на природу должны быть взвешены заранее. И прежде всего нужно научиться прогнозировать почву. Для этого необходимы все данные о земле и, конечно, данные происходящих изменений.
Бердичевец полез в ящик своего стола и достал брошюру в серой обложке — «Методические рекомендации по оценке влияния мелиоративных систем на экологические комплексы мелиорированных и прилегающих территорий». Документ был выпущен в 1980 году Академией наук Белорусской ССР совместно с Научным советом по проблемам Полесья.
— Это, если хотите, альфа и омега наших мелиораторов. Детальная, поэтапная разработка всех аспектов мелиорации, подтвержденная многолетними исследованиями. Но, к сожалению... — он на секунду замялся, подыскивая нужное слово... — не у всех еще одинаково развито экологическое сознание. Не все еще прониклись экологическим предвидением. И я говорю таким людям: «Если вы не хотите думать о будущем, его у вас просто не будет». — Он принялся расхаживать по кабинету, изредка перелистывая брошюру, которая была сплошь испещрена его заметками. — Существует довольно живучий предрассудок: если на заболоченной площади провели осушение, то урожай на ней автоматически гарантирован. Детское легкомыслие! Поверьте, я знаю, что говорю. Тридцать лет в мелиорации, начинал рядовым техником на осушительном участке... Природа — это переплетение взаимных зависимостей. Количество видов растений зависит от структуры почвы. Здоровье почвы поддерживают грунтовые воды. Равномерное поступление влаги регулируют верховые болота и лесные озера. Птицы, животные и насекомые заключают эту экологическую цепочку...
И вот приходим мы, мелиораторы. Прокладываем каналы, проводим закрытый дренаж, строим гидротехнические сооружения. Ландшафт существенно меняется — и вместе с ним состав растений, система водообеспечения, температурный режим, физические и химические свойства почвы. В конечном итоге это эффект положительный, он ведет к повышению плодородия, к увеличению грубых и сочных кормов для животноводства... А как отразятся эти изменения на соседних, естественных, ландшафтах? Как отреагируют на это верховые болота? Не начнется ли ветровая эрозия? Наконец, как быть с животными, птицами, насекомыми?.. В этом документе, — он еще раз показал на «Методические рекомендации», — приводится подробный перечень мероприятий, как избежать вредных последствий мелиорации, как, не нарушая экологического равновесия, создать высокопродуктивные сельскохозяйственные угодья.
Бердичевец посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом, хотел еще что-то добавить, но вдруг махнул рукой:
— Собственно говоря, что это я вам все рассказываю,— по-свойски усмехнулся он. — Поезжайте-ка лучше на Волму, на осушительно-оросительную систему. Глаз правдивее уха...
Мы мчались по прямому и гладкому асфальтовому полотну, и скорость приближалась к ста. Проносились мимо поля ажурные конструкции поливальных установок «Фрегат», башни водонапорных сооружений, грузные скирды сена, похожие на ржаные буханки.
В дымчато-синем воздухе кувыркались чибисы, с горделивым достоинством хлопотали аисты, выискивая солому и хворост для гнезд. По свежей пахоте разгуливали грачи и... чайки.
Окружающий пейзаж дышал устоявшимся покоем, и я, наслаждаясь скоростью, подумал, что едем-то мы не по шоссе в привычном понимании слова. Это скорее главная полевая магистраль, связывающая не населенные пункты, а разные земельные угодья и служащая границей между совхозами... Вознесенная над горизонтом песчаной насыпью, асфальтовая полоса была подобна живому древесному стволу. Она выпускала из себя, как побеги, десятки других асфальтовых дорог, а те, в свою очередь, делились на гравийные проселки, обтекающие каждое поле в отдельности.
— А ведь раньше здесь не было никаких полей, — сказал мне начальник мелиоративного участка Евстафий Тимофеевич Яромчик. Он приехал сюда в 1968 году и застал природу в миг «сотворения мира» — твердь, не отделившуюся от хляби. Зыбкие, качающиеся мхи и торфяники, миазмы испарений, тощие елки и березы, разбросанные среди болот... — В этом месте, — Евстафий Тимофеевич протянул руку в сторону трактора, который перепахивал иссиня-черную почву, — речка Волма разливалась так, что у берез только одни верхушки торчали...
Асфальтовая дорога вытянулась в струнку, но Яромчик тронул водителя за плечо, чтобы тот не торопился.
— А здесь,— взглядом показал он на старика сторожа, который примостился на бетонной стенке канала с удочкой в руках,— у нас работал одноковшовый экскаватор Э-652, оборудованный на еланях. Что такое елани? Искусственный островок среди болот. Это тебе и рабочее место, и место отдыха, и, если хочешь, танцплощадка. Делали их из двух или трех слоев бревен. Вот тебе и жизненное пространство. На этом сухом «пятачке» и вкалывал наш Э-652, медленно передвигаясь по еланям. Между прочим, дизтопливо для него мы на спине таскали... Я тогда десятником здесь работал, ось давал для прокладки канала, вехи ставил на каждом пикете. Весь день по пояс в воде, а ночью, пока сушишься, техническую документацию оформляешь. Веселая была работенка — не соскучишься!..
