понять, как магия входи в мир.
Она ждала этого всю жизнь.
— Расскажи мне.
Амелия улыбнулась и встала на задние лапки, сжала передние лапки вместе.
— Как многие другие измерения магии, это царство — две половинки, соединенные как бутерброд: физический мир и магический. Классический пример — две стороны монеты, но куда проще представить измерение как лист бумаги: две стороны, но все еще одно целое. Морщинка на одной стороне — гора, допустим — вызывает равное, но противоположное явление на другой — в Мире Духа. Понятно?
Марси закивала. То, что Амелия объясняла, было похоже на несколько уже популярных теорий, но это не объясняло…
— Откуда у людей магия? — спросила она. — Если есть две стороны, то мы живем в физической. Откуда наша магия?
— Откуда и вся магия, — объяснила драконша. — Отсюда. То, что ты считаешь себя живущей на одной стороне, не означает, что ты не касаешься другой. Помни, это не раздельные места. Мы говорим о двух половинках целого. Как естественные обитатели этого измерения, люди, как все магические существа, существуют сразу в двух половинках, у тебя есть физическое тело и магическое…
— Душа, — взволнованно закончила Марси.
Амелия нахмурилась.
— Мне никогда не нравился этот термин, потому что он намекает на одну жизнь в другой. Точнее описать, что у тебя два тела — физическое и магическое — которые пересекаются, обитают в одном месте в разных измерениях. Но ты можешь звать это душой, если так для тебя лучше.
— Конечно, я буду так это звать, — глядя Марси сияли. — Ты говоришь о доказательстве существования жизни вне наших физических тел! Ты знаешь, как это серьезно?
— Серьезно, — согласилась Амелия, недоверчиво глядя на нее. — Но я не понимаю, почему ты так рада. Ты связана с духом смерти, который вызывает армии призраков. Какое еще доказательство души тебе нужно?
— Это могли быть отголоски, — сказала Марси. — Каждая бумага, которую я читала, говорила, что «призраки» — лишь следы, которые люди оставляют в живой магии, когда умирают. Даже с Пустым Ветром я не могла ничего доказать, ведь мертвые, которых он возвращал, не были общительными. У них были цели, но не было личностей или признаков независимых мыслей, так что он все еще мог реагировать на эхо эмоций, которые люди оставили в магии, когда они умирали, а не на индивидуальные души. Но это другое.
Она прижала ладонь к животу, где ее пробил выстрел Эмили.
— Я знаю, что умерла, но я — еще я. Я тут, думаю и говорю с тобой. Если я смогу понять, как доставить доказательства на физическую сторону, это изменит все, что мы знаем о смерти и своей смертности! — это точно обеспечит ей Нобелевскую премию.
— Конечно, — сказала Амелия. — Если сможешь вернуться, это все раскроет, но ты все еще думаешь слишком узко.
Марси уставилась на нее.
— Как изменение концепта человеческой смертности может быть узким?
— Ты всегда это знала, — драконша пожала плечами. — Есть причина, по которой душа — концепт в каждой культуре. Идея только физической жизни — современное заблуждение, вызванное магической засухой. Теперь магия вернулась, и вскоре кто-нибудь обнаружит то, что было общим знанием для многих людей. Лично меня больше интересует твоя смерть, — она подняла взгляд на пещеру из путей. — Это место огромное.
— Да? — спросила Марси, потому что рядом с бесконечными полями и другими мифическими пейзажами, которые якобы существовали в загробной жизни, ее домик казался скромным.
— Да, — сказала драконша. — Конечно, я не видела раньше эту сторону, но мне казалось, что, если ты не человек, чья жизнь не оставила огромный след — герои, великие правители, любимые артисты, страшные диктаторы и прочие — смерти смертных обычно темные. Без обид, но я ожидала что-то намного меньше. Ты не знаменита, умерла юной, так откуда все это пространство?
Марси не знала. Но ее отец улыбался.
— Потому что ее хорошо помнят.
— Ясное дело, — сказала Амелия. — Но кто помнит?
Марси не знала. Она отсекла связи со старыми друзьями, когда убежала из Невады, чтобы защитить их от Биксби. Даже после его смерти она была слишком занята, чтобы связаться. Многие из них даже не знали, что она была в СЗД, еще и мертвой. Команда ООН знала, что это были два человека и дух-ворон. Оставались драконы, но кроме Амелии, был лишь один дракон, который знал ее не как «ту смертную»…
— Джулиус.
Амелия усмехнулась.
— И теперь ты знаешь, почему твоя смерть мне так интересна. Ясно, что Джулиус очень плохо воспринял твою смерть, но что поразительно, он любил тебя достаточно, чтобы вырезать тебе хорошую смерть — будем честными, если кто из Хартстрайкеров и мог влюбиться в умелую смертную, так это он. Повлияло то, что он — дракон. Все мы знаем, драконы — не часть этого мира. Мы — беженцы. Не местные, как сказала бы Алгонквин. Мы можем быть в физической половине этого измерения, потому что физичность — общее почти во всех мирах, но магически мы несравнимы. Потому мы функционировали во время засухи, подавившей духов и других магических существ. Мы работаем по другой системе, мы сами создаем свою магию. Потому мне пришлось уцепиться, чтобы пройти сюда через тебя. Как не местная, я не разделяла эту часть твоего измерения, так что мне нужно было казаться внутри мага.
— Внутри мага, — повторила Марси. — Но если все это правда, то как память Джулиуса обо мне формирует мою смерть? Если драконы не могут трогать эту сторону, как это произошло?
— Не знаю! — взволнованно сказала Амелия, хлопая крылышками. — Все, что я знаю, говорит, что воспоминания Джулиуса не должны были повлиять на тебя тут, но они явно важны. Другого объяснения, почему твоя смерть так огромна, хотя больше никто тебя не помнит, нет. Это место сделал он, и это поднимает мощные возможности.
Амелия сказала это как лучшее, что могло быть, и с точки зрения теории магии такое могло быть. Если за этим стоял Джулиус, то они стояли в дымящемся пистолете, который доказывал, что драконы могли управлять естественной магией этого мира хотя бы одним способом. Но, хоть обнаружение улик невозможного было самым восхитительным, Марси было сложно сравниться с энтузиазмом Амелии насчет метафизического воплощения печали Джулиуса из-за ее смерти. Одно дело — надеяться, что парень, которого ты любишь, любил тебя в ответ, но узнать правду так, когда все, что у них могло быть, было уже трагично потеряно.
— Мне нужно вернуться.
— О, абсолютно, — согласилась Амелия, поднявшись по руке Марси. — Я рада, что нашла доказательства теории, над которой работала веками,
