Мирославу и ждал ответа.
Мир неопределённо пожал плечами.
— Ну вот видишь, — вздохнул отец.
— Мне не нужна ни одна компания, — ответил Мир. Это была чистая правда, но почему-то сейчас она прозвучала как оправдание. Жалко, неубедительно. Слабо.
— Ну не нужна и не нужна, — махнул рукой отец, словно и не ждал другого.
— Ты можешь нанять управляющего, директора, топ-менеджера, целую команду, что сделает любую работу, согласно поставленной задаче. Оценит, продаст, реорганизует.
— У меня есть команда, — дёрнул головой отец. — Хорошая, сильная, хваткая. Нацеленная на работу, результат и победу. Зачем мне её менять, пугать, демотивировать? Чтобы уже сейчас над компанией начали кружить стервятники в ожидании лёгкой добычи? И ещё живую клевать и рвать на части, разбивая мне сердце? Ну уж нет. Пусть ни одна живая душа не знает.
— Чтобы всё не пошло́ прахом, как ты прогнозируешь.
— Вижу, ты не понимаешь. Зачем? — повысил он голос. — Для кого? Если никому, кроме меня, всё это не нужно. Ты же так сказал мне прошлый раз, когда я тебя уговаривал? Когда предлагал: бери, сынок, это твоё. Умолял.
— Умолял?! — выдохнул Мир. — Ты угрожал, пап. Требовал, заставлял, вынуждал. Приказывал. Как ты обычно своего и добиваешься. И знаешь, это, конечно, было очень щедрое предложение: поставить меня во главе компании и заплатить мои долги… но нет. Спасибо!
— Увы, тогда всё было иначе. Но это уже неважно. Нет и нет, — ответил отец. — Всё. Закрыли тему. Я позвал тебя не за этим. За тем, чтобы просто посидеть вот здесь, в моём любимом месте. Посмотреть на эти поля, цеха, простор. Вот на это выглянувшее после дождя солнце. Вспомнить то хорошее, что у нас было. И, пожалуй, всё. Больше мне от тебя ничего и не надо, сынок. Спасибо, — раскинул он в сторону руки.
Мирослав нагнулся, чтобы его обнять. И тот крепко сжал его в своих объятиях. Молча. Лишь тяжело вздохнул, но не добавил ни слова.
— Почему ты не стал лечиться? — спросил Мир, когда отец пошёл провожать его к выходу.
— Не хочу поджаривать мозги. Пусть лучше я умру своей смертью, но буду в трезвом уме и твёрдой памяти до конца, чем начну пускать слюни и как шелудивый пёс оставлять всюду клочки шерсти. Ничего это мне не даст. Может, выгадаю лишнюю неделю, может, пару месяцев. Но зачем мне даже лишний день такой жизни? Лучше так.
Мир стоял оглушённый. Не зная, что делать. Что думать. Что сказать. Как это принять?
— Матери пока не говори, — попросил отец. — И Венере. Она хоть мне и не жена, всё же дорога. Не хочу слёз, причитаний, тоскливых взглядов. Пусть всё идёт как шло.
Он поприветствовал кого-то в холле. Потом у него зазвонил телефон. Отец махнул Миру и ушёл. Как обычно он уходил, не прощаясь, не оборачиваясь.
А Миру и поговорить об этом было не с кем.
Он слонялся по пустой территории. Мерил шагами комнату. А потом позвонила она…
— Заехать внутрь или остановиться здесь? — открыла Кристина Валерьевна окно машины, затормозив у ворот открытого бокса.
— Здесь хорошо, — ответил Мир. Чёрт, вроде не юнец, а увидел её — и пульс сбился, голос дрогнул. — Колесо всё ещё в багажнике? — спросил он, стараясь выкинуть из головы картинку, что легко представил под её свободной чёрной футболкой.
— Там, где ты его оставил, — заглушила она мотор.
— Тогда я подтяну ремень. А колесо оставлю в мастерской. Боковой порез, придётся повозиться. Если не хочешь просидеть здесь до утра, лучше приезжай за ним завтра. Если меня не будет, скажешь, парни заменят без очереди.
Она вышла из машины и оглядела Мира с ног до головы, пока он вытаскивал из багажника колесо.
— Прости, никогда бы не подумала, что ты слесарь.
Мирослав не стал поправлять, что механик. Разочарования на её лице и так было более чем достаточно.
— А что бы ты подумала? — занёс он колесо внутрь открытого помещения.
— Не знаю. — Когда он повернулся, она уже осматривалась в боксе, освещённом как операционная и традиционно заделанном в кафель, но захламлённом, грязном, рабочем. — Что у тебя тут фотосессия.
— Среди брутально утрамбованного ногой мусора? — усмехнулся Мир.
— Или это твоё хобби. Здесь ты спускаешь пар. И где-то должен висеть костюм. Ты не выглядишь как рядовой викинг. Ты выглядишь как вождь викингов, — скрестила она руки на груди.
Опять забыла надеть лифчик? — мысленно усмехнулся он. Да, это обижало, что здесь его не воспринимали всерьёз, но чёрт побери, отчасти она была права.
Он пожал плечами:
— Тебе видней, — и вернулся к машине.
— Прости, если ошиблась, — улыбнулась она. — Не хотела обидеть. Просто повезло.
Мир улыбнулся.
— Тебе чертовски идут джинсы. — Он залез под капот, проверил пальцами натяжение ремня и скосил на девушку глаза. — И кроссовки.
А ещё на ней не было косметики, волосы свободно лежали на плечах, но она словно стала ещё краше. Естественней, ярче, интересней. Соблазнительней. Хотя куда больше-то?
— Подозреваю, мне идёт всё, — заявила она без лишней скромности.
И это в ней Миру тоже нравилось, как и её прямота: слабые, нервные и обидчивые отсеиваются на стадии жеребьёвки.
— Как и тебе. Но лицо у тебя несчастное. Я тебя расстроила, — подвела она итог.
— Нет, не ты, — Мир мотнул головой. — Ремень поизносился. Я подтяну, но, если снова засвистит, знай, что пора менять.
— Хорошо, — кивнула он.
Он сходил за ключами. Пару минут провозился.
— У тебя что-то случилось? — опёрлась она на машину, словно та волновала её сейчас меньше всего. Давала понять: она приехала не ради неё — ради него. И ни доли кокетства, притворства, дешёвого
