Жилые палатки разбили на окраине. Впервые за сотни лет повелители пустыни, спокон веку наводившие ужас на Северную Африку, перешли на оседлый образ жизни.
Нигерские власти отнеслись к проблеме кочевников серьезно, оказывали им помощь. Но настал момент, когда государство не смогло больше тащить на себе столь тяжкий груз.
После нескольких лет ожидания наконец-то выпали дожди. Началась кампания под девизом «Назад в деревню!». Правительство выдало беженцам грузовики и снабдило небольшим количеством продовольствия. Волна переселенцев покатилась обратно — в родные места. Для кочевников это означало возвращение в пустыню. Но проблему усложняло то, что кочевники могут возвратиться к прежнему образу жизни, только если у них снова будет скот. Большая часть туарегов осталось в Ниамее. Одни боялись возвращаться на север, другие — прежде всего молодежь — решили порвать с пустыней и остаться в городе. Пришлось сохранять несколько лагерей, в частности, большой лазарет в сорока километрах к северу от Ниамея.
...За городком Филинге нужно свернуть на красную проселочную дорогу. Через несколько минут езды по бездорожью появляются первые палатки из полотна и шкур. Дальше — больше, словно дети вылепили бесчисленные куличики из песка. В центре несколько бараков, на мачте вьется флаг Красного Креста. Никакой проволоки, ограждений, ворот. Огромное, разбросанное среди кустарников и бурелома селение.
Воды нет. Между лагерем и оазисом Хамдалла курсируют четыре цистерны. Они доставляют в лагерь по три литра воды на человека в день.
В лагере есть пункт раздачи продовольствия, небольшая больница. Желающие могут обрабатывать землю — часть полей засеяна. Школьного здания нет, и юные кочевники учатся на открытом воздухе, под редкими деревьями.
Этот лагерь фигурирует под номером 2 в отличие от прежнего, недавно еще разбитого в нескольких километрах от столицы. К чему такое перемещение с места на место? Говорят, это сделано для того, чтобы освободить землю для владельца, снова пожелавшего ее обрабатывать. А может быть, хотели изолировать беженцев от города — двух случаев холеры было бы достаточно, чтобы в Ниамее вспыхнула эпидемия.
Переселенцы не хотели покидать лагерь.
— Мы уже начали привыкать, — говорят они,— городская жизнь не такая уж плохая.
Кто-то добавил, что первый раз в жизни был в кино...
Голода жители лазарета-2 сейчас не испытывают.
В лесу, который окружает палатки, видны солдатские мундиры. Лагерь находится под опекой армии.
Лейтенант, командир роты, хорошо знает туарегов:
— Главная беда в том, что людям нечем себя занять. Неправда, что кочевники не хотят работать. В лагере строят дорогу, но для всех работы все равно не хватит. Я думаю, что они прекрасно бы трудились на юге страны, на лесопосадках.
Туареги пришли в Ниамей по необходимости, от отчаяния. Выдержав в песках четыре, даже пять, абсолютно сухих лет, на шестой год они сдались. Уровень грунтовых вод настолько снизился, что вода стала недоступна. Большинство известных им колодцев высохло. И они признали себя побежденными.
Туареги оказались в чуждом мире, где существует абсурдная, с их точки зрения, денежная система, где они должны подчиняться нелепым, непонятным, суровым и часто смешным законам.
Когда я спросил, где легче жить, в городе или в пустыне, туареги громко рассмеялись:
— Ясно, в Сахаре. Оседлых людей трудно понять.
Во время нашего разговора один из туарегов (тот, что работает сторожем в городе) обращается к своему соплеменнику и что-то ему приказывает.
— В чем дело?
— А, этот человек — бузу, невольник. Его господин приказал ему принести воды...
В Ниамее душно. Солнце зашло, но земля и воздух не остывают. Поднимается ветер, он дует сильными и горячими порывами. Собирается песчаная буря.
Старый туарег, поплотнее закутавшийся в плащ-тагильмуст, говорит:
— Песок. Я всегда дышал им, ел его и пил. Сейчас он все чаще добирается сюда. Это потому, что мы сюда пришли. Со временем он засыплет все...
Первые деревья
Верхняя Вольта — одна из самых густонаселенных стран Африки. Но население ее живет не там, где климат наиболее благоприятен и земля плодородна: эти места зачастую поражены речной слепотой, мухой цеце. Люди борются, пока могут, с этими бедствиями, но чаще предпочитают спасаться бегством. На десятки километров вокруг Уагадугу тянется блекло-желтая саванна, кое-где виднеются островки леса. Вдоль главных дорог время от времени попадаются кучки хибар, гордо именующие себя деревнями, а то и городами. Основной вид строения в Верхней Вольте, как и в соседних странах,— глиняное островерхие хижины без окон.
Я еду в деревню Салоне; здесь на площади в пятьдесят гектаров сажают по проекту лес. Лесополоса должна протянуться от Сапоне до Линогхина.
Мы долго шли сквозь хилую рощицу акаций. Некоторые деревца вытянулись на высоту человеческого роста, другие едва дышат. С момента начала посадок прошло всего два года. За это время посажено тридцать тысяч деревьев. Работа тяжелая и трудоемкая. Прежде чем начать сажать деревья, нужно было уничтожить траву и сорняки. Молодые деревца необходимо неустанно поливать и защищать от вредителей. Всем этим в Сапоне занимаются пятьдесят человек.
На первый взгляд масштабы работ пока скромны. Но для здешних людей нет ничего более важного, чем лес, земля и вода, потому что речь идет о жизни. Деревенька Сапоне выглядит точно так же, как тысячи других в Верхней Вольте: редко разбросанные домики-ульи с нахлобученными островерхими крышами, несколько загонов для скота, обнесенных заборами, с козами и овцами, среди которых возятся голые ребятишки. По всем углам во дворе и в домах стоят пузатые глиняные горшки и кувшины — местные кладовые и амбары. Сколько я ни заглядывал внутрь — пусто.
Засуха!
В Линогхине бывает много специалистов-иностранцев. Деревню построили недавно. Здесь живут люди, ушедшие из перенаселенных мест. Неподалеку расположена деревня, в которой живут люди, бежавшие из района, пораженного речной слепотой. В других местах выросли селения для кочевников, покинувших районы засухи, пограничные с Мали.
Молодой староста деревеньки Линогхин, по имени Робер, у которого мы спросили, хорошо ли уживаются между собой беженцы из разных концов страны, сказал:
— Люди всюду одинаковы. Бывают трудности с языком. И все. Земля, вот беда...
Недавно в районе Ку, расположенном неподалеку от города Бобо-Диулассо, построили канал длиной в пятнадцать километров, оросивший тысячу двести гектаров земли. Впервые в истории страны правительство разделило эти земли между крестьянами из различных племен. Проживающие в Ку девятьсот семей — десять тысяч человек — начали выращивать рис.
Робер знает об этом. И все же дело обстоит гораздо серьезнее, чем это кажется на первый взгляд.
— Люди у нас скорее научатся ездить на мотоцикле, чем пахать землю на волах.
— А на чем здесь пашут?
— На чем придется.
— Волов не хватает?
— Люди их боятся.
— А кто занимается коровами и овцами, ведь в Верхней Вольте много скота?
— Кочевники-фульбе. Крестьяне отдают им своих животных в обмен на молоко и мясо. Треть переходит в собственность того, кто пасет и доит скот. Две трети остаются собственностью их владельца, а фульбе пасет их.
Единственный сельскохозяйственный инструмент, который здесь используют для полевых работ,— короткая мотыга. Обрабатывается лишь самый верхний слой земли. Пара волов и плуг — и каждая семья могла бы возделать по пять гектаров. Земли хватает. Но люди не привыкли запрягать волов. А с одного гектара десять ртов прокормить трудно.
— Лес мы сажаем, потому что нам помогают и армия с машинами, и специалисты,— говорит Робер.— Люди у нас трудолюбивы, земля хорошая. Если бы у нас было достаточно воды и техники, если бы мы еще умели с ней обращаться...
Да, в стране еще мало современных орудий производства, не используются тягловые животные, не применяются искусственные удобрения, и, что хуже всего, на нее то и дело обрушиваются стихийные бедствия. Вот почему вольтийцы так часто эмигрируют. Их всюду ценят за трудолюбие и честность, охотно берут на работу — на плантациях и в городах. Сто тысяч людей ежегодно покидают родину и уходят на заработки. Только часть из них возвращается через несколько лет.
Страшные стихийные бедствия последних лет: засуха, голод, болезни — вызвали невиданное ранее перемещение населения.
Деревня Линогхин и возникла-то из-за этих бедствий. Но традиционных вождей здесь заменил молодой староста Робер. В этом поселении нет «сукала» — обособленных и огороженных крестьянских дворов, в которых живут большие семьи. Здесь разместилось единое сообщество, к которому принадлежат члены разных племен и семей.
