Роберт Лоренс приступил к вводному слову. По-видимому, оно было рассчитано не столько на самих студентов, сколько на нас.
— Итак, — с интригующей интонацией произнес он, — представим себе, что Советский Союз направил острие своей экспансии в район Персидского залива с целью овладеть его нефтяными ресурсами и транспортными коммуникациями. Какие бы меры вы предприняли в этом случае, Джордж?
Веснушчатый парень, на которого пал выбор, робко поднялся и, немного поразмыслив, ответил:
— Я бы сделал самое серьезное предупреждение русским, объявил всеобщую мобилизацию. А еще перебросил бы наш флот из Средиземного моря в Аравийское.
— Хорошо ли ты подумал, Джордж? — спрашивает его профессор.
— Вроде бы да, сэр...
— А если Советы на следующий день нанесут свой удар на Балканском театре, ты направишь корабли обратно через Суэц? Так и будешь гонять эскадры из конца в конец?
— Не знаю, сэр...
Студенты еще поупражнялись некоторое время в глобальной стратегии, а потом Роберт Лоренс подвел итоги дискуссии, опять-таки поясняя ее смысл не столько участникам семинара, сколько гостям из СССР:
— Видите ли, на мой взгляд, самую разумную, больше того, самую гуманную концепцию национальной безопасности предлагает Герман Кан. Во-первых, его доводы реалистичны, ведь он прямо признает, что и впредь в американо-советских отношениях будет сложно избегать конфликтных, даже взрывоопасных ситуаций. Во-вторых, из этого делается вполне логичный вывод: коль скоро соперничество станет периодически накаляться, то уж лучше всякий раз доводить конфронтацию до определенного уровня, но не выше. Конечно, для такого регулирования нужны подлинное искусство дипломатии, отработанный «до микронов» механизм игры на нервах, умение усиливать и, наоборот, ослаблять противостояние.
Нельзя сказать, чтобы мы пришли в восторг от «гуманизма» Германа Кана. Получив ответное слово, один из нас обратился к аудитории:
— Допустим, что в случаях обострения двусторонних отношений конфронтация не будет превышать определенного военного, политического, психологического предела, то есть дело не дойдет до войны. Но ведь один и тот же уровень военных приготовлений завтра обойдется народам дороже, чем сегодня, хотя бы из-за развития техники. То, что сегодня стоит миллионы, завтра может «вытянуть» миллиарды из бюджета обеих стран. Где же логика?
— Простите, но в соперничество без приступов яростной вражды просто невозможно поверить, — резко бросил в ответ Роберт Лоренс. Взглядом он словно искал поддержки у студентов. Судя по бурной реакции, было видно, что многие согласны с ним. Но нашлись и такие, кто не стал тянуть руку и не упрашивал профессора дать возможность контратаковать нас.
Пытаясь доказать, что советские взгляды утопичны, наши оппоненты то и дело указывали на политическую карту мира, висевшую на стене: дескать, сама география, не говоря уже о политике, велит нам враждовать.
Между тем планета, разверстанная на два полушария, была такой прекрасной! Нежная голубизна океанов охватывала сушу, поражавшую богатством своего спектра — от алого до охристого, от изумрудно-зеленого до темно-коричневого. Пересекаясь, экватор и Гринвичский меридиан как бы усиливали впечатление планетарной симметрии. И казалось столь нелепым, что молодые люди, наши сверстники, вглядывались в точку пересечения этих линий, словно в перекрестие прицела.
Вернувшись в мотель, я поднял с подоконника подобранную накануне гильзу. Она показалась мне нестерпимо холодной.
Пляжи калифорнийского городка Ньюпорт-бэй — одного из районов большого Лос-Анджелеса — непохожи на колорадский пейзаж. Сказывается океанский простор, нежное дыхание бриза.
Местный муниципалитет любезно предоставил советским гостям прогулочную яхту. Взобравшись на уставленную шезлонгами крышу каюты, мы любовались панорамой десятков больших и маленьких каналов, сдавленных Широкими дамбами с разноцветными домиками. Все вокруг слилось воедино: клекот чаек, шум прибоя, мерное урчание дизеля. Благолепие прервал шуточный, но не случайный вопрос нашего сопровождающего.
— Эй, Билли! — окликнул он штурвального. — Может, рванем отсюда прямо до Панамского канала?
— А что, запросто. Канал наш, мы еще постоим за него. Много развелось охотников до наших владений, отвадить бы их...
Я невольно представил этого загорелого, просоленного океанскими ветрами парня в форме морского пехотинца, с автоматической винтовкой наперевес. А может быть, к сегодняшнему дню он уже пополнил ряды «джи-ай»(«Джи-ай» — прозвище американских солдат, образованное от слов «гавернментал исью» — «правительственного выпуска») и защищает интересы «западной цивилизации» вдали от родных берегов? Все может быть.
...Эхо воскресной стрельбы в Скалистых горах неожиданно вспомнилось уже перед отъездом из США, в Нью-Йорке, на «проказнице сорок второй» (Сорок вторая улица Нью-Йорка пользуется сомнительной славой скопища злачных мест). Пройдя мимо группки самозваных йогов, завернутых в простыни с плохо замазанными ярлычками «Вулворта» («Вулворт» — общенациональная сеть сравнительно дешевых универмагов, рассчитанных на низкооплачиваемых американцев), мы вдруг оказались перед опущенным бортом грузовика.
В открытом кузове стоял раскладной столик с диапроектором. Рядом висел небольшой экран, на котором мелькали слайды с видами тех уголков земли, где наращивается американское военное присутствие. А рядом с экраном — плакат с аршинными буквами: «Вступайте в вооруженные силы, и вы увидите мир».
Вербовка проходила среди моря беснующихся огней, за клубами искусственного дыма. Он шел изо рта лучезарного блондина, нарисованного на рекламном щите. Что ж, американцы привыкли к рекламной пестроте, она не отвлекает их от дел. Но кое-кто в тот вечер подходил с серьезными расспросами к армейскому грузовику в центре Манхэттена.
Я собирал чемодан, готовясь ехать в аэропорт «Дж. Ф. Кеннеди», когда с экрана гостиничного телевизора донеслась пальба. Стрелял нарисованный мультипликатором волк... в краснозвездной фуражке. Еще один отголосок той Америки, которая не расстается с кольтом ни в обычном, бытовом, ни в глубинном, политическом смысле этих слов. Той Америки, которая хронически больна антисоветизмом.
Разумеется, есть и другая Америка, чему жизнь дает немало веских подтверждений. Будущее за ней, а не за маньяками, пытающимися вести молодежь от безобидной, казалось бы, стрельбы на лужайке к международным авантюрам. Но пока сила и власть в их руках, гильза из Скалистых гор выглядит как суровое напоминание.
П. Богомолов
За Цейлоном издавна утвердилась слава «чайного острова» благодаря отменным вкусовым качествам тамошнего чая. Однако с не меньшим основанием Шри Ланку можно назвать и «коричным островом». Ведь именно там разводят Cinammum zeylanicum, одну из двух разновидностей тропического дерева из семейства лавровых, дающую самую ценную «цейлонскую корицу». Впрочем, и на самом Цейлоне это привередливое дерево признает лишь влажную прибрежную равнину в Южной провинции. В отличие от кокосовой пальмы и гевеи выращивают его не на плантациях, а на небольших крестьянских наделах. Дело в том, что, хотя коричное дерево не требует особого ухода, процесс получения пряности довольно сложен, и при крупном плантационном хозяйстве понадобилось бы слишком много рабочих рук, так как механизировать его, увы, невозможно.
...Нималу Амарасингаму пошел только десятый год, но в деревне Кантапура его и сверстников уважительно называют «коричными мастерами». И не зря, ибо самую ответственную операцию на домашних «фабриках пряностей» выполняют именно они. Коричное дерево растет быстро. Посадишь черенок, через два года уже пора срезать верхушку, чтобы деревцо не тянулось вверх, а обильно кустилось. «Урожай» долго ждать себя не заставляет. Не успеешь оглянуться, как ствол скрылся в пышной шапке молодых побегов. Если их вовремя не срезать, кора огрубеет и станет непригодной для переработки. Поэтому Амарасингам-старший сам каждый день обходит участок, присматривая подходящие ветви.
Накануне обрезки он обильно поливает выбранные деревца. А рано утром, пока еще не наступила жара и корни гонят к листьям сок, отец срезает большую охапку метровых ветвей и аккуратно, чтобы не повредить кору, складывает в тени под навесом. Теперь все зависит от Нимала: за день он должен успеть изготовить из этого сырья полноценные «полуфабрикаты», иначе ветви пересохнут и превратятся в обычный хворост.
Орудия производства у «коричного мастера» самые простые — маленький металлический прут, острый нож да собственные проворные руки. Причем и прут и нож обязательно должны быть медные: кора коричных деревьев содержит много дубильных веществ, и от соприкосновения со сталью или железом она моментально чернеет. В старину, правда, пользовались еще и костяными ножами, но сейчас их можно найти разве что в лавках антикваров, да и то за большие деньги.
