Проблема сохранения уникального животного мира Африки стала проблемой интернациональной. Как известно, стада крупных копытных, еще в XIX веке неисчислимые, к началу XX века были практически уничтожены. Жалкие остатки их сохранились лишь на территории немногих национальных парков и резерватов. Стараниями правительств молодых африканских стран и энтузиастов (среди которых в первую очередь нужно назвать профессора Б. Гржимека и его сына Михаэля) эта сеть «последних убежищ» укрепилась. Торжествовать победу, однако, было рано. Опасность пришла совсем не с той стороны, откуда ее ждали. Под охраной человека травоядные животные стали беспрепятственно размножаться на охраняемых территориях, тем более что для того, чтобы это размножение шло еще интенсивнее, были уничтожены хищники. В результате национальные парки очень скоро оказались перенаселены — ведь биологическое равновесие было нарушено. Пастбища начали необратимо деградировать, а животные — голодать. Мигрировать же им было просто некуда, так как все земли вокруг парков приспособлены под нужды сельского хозяйства. Для того чтобы найти выход из создавшегося положения, необходимо изучить биологию всех видов животных, населяющих национальные парки, и прежде всего — хищников. Ведь хищники, охотясь на копытных, регулируют их численность.
В начале 60-х годов был создан международный институт имени Михаэля Гржимека по изучению биологии африканских животных с главной квартирой в Серенгети, крупнейшем национальном парке Восточной Африки. Туда-то и был приглашен Джордж Шаллер. Круг вопросов, стоявших перед Шеллером, был необычайно широк, и надо сказать, что работу свою он выполнил.
Методы Шаллера не новы, но при изучении львов они применялись впервые. Я имею в виду телеметрию, обследования обездвиженного животного, наблюдения за маркированными зверями и т. д. У нас такие исследования тоже входят в практику, в частности, в отношении белого медведя. В будущем они сулят интереснейшие перспективы.
Конечно, достаточно объективно и полно оценить значение работы Шаллера можно будет лишь после появления научных публикаций. Но даже этот небольшой очерк значительно расширяет наши знания о львах. Наиболее неожиданными, а потому интересными мне представляются сведения о необычайно высокой смертности среди молодняка, о каннибализме, о взаимоотношениях с гиенами, об оседлости большей части львов. Старые представления об отношениях хищника и жертвы пересматриваются повсеместно, и работа Шаллера дает прекрасный материал для решения вопроса в целом.
Мне выпало счастье многократно наблюдать львов в их родной обстановке в Танзании, Кении и Уганде, и я полностью разделяю симпатии Джорджа Шаллера. Действительно, есть что-то покоряющее, что-то глубоко волнующее во внешности и поведении взрослого льва. Однако не следует забывать, что лев — опасный зверь и работа с ним требует не только терпения, времени и расторопности (как пишет Шаллер), но и изрядного мужества. Проведенное недавно в Африке статистическое обследование всех случаев гибели людей от нападения животных показало, что льву в этом печальном списке принадлежит второе после крокодила место.
Хозяева морского лабиринта
Вылепив замысловатый Индокитайский полуостров и кувшинообразную Малакку, Верховный Дух-Создатель изящно соединил их узким перешейком Кра и удовлетворенно стряхнул оставшуюся землю с рук. Так в лазурном Андаманском море появились островки архипелага Мергуи. (Так, хотя и несколько ненаучно, объясняли древние обитатели Индокитая создание архипелага.) Сотни островов похожи друг на -друга, как братья-близнецы: неширокая полоска белого кораллового песка, а за ней сразу же зеленая стена леса. До сих пор ни на одном из них не увидишь признаков присутствия человека: ни хижины, ни возделанных участков, ни сохнущих на берегу лодок. А между тем архипелаг населен.
После первой англо-бирманской войны в 1824—1826 годах Мергуи, как и прибрежные провинции, перешел под власть британской короны. В кадастре новых территориальных приобретений против него была проставлена лаконичная пометка: «Необитаем». Однако через несколько лет английский путешественник Уильям Гамильтон опубликовал в «Ист-Индиа газет» пространную статью, в которой утверждал, что острова Мергуи заселены «весьма пугливым племенем, члены которого внешностью отличаются и от таи, и от малайцев». Он приводил бирманское название этого племени — «чалоны», или «пасе», и писал, что, по рассказам местных рыбаков, чалоны во время северо-восточного муссона прячутся в чаще леса и впадают в спячку.
Рассказ Гамильтона вызвал в ученом мире скептические улыбки: слишком уж невероятной казалась возможность существования неуловимого племени, да еще в таком оживленном месте, как западное побережье Малакки. Ведь там издавна пролегали морские и сухопутные пути из Сиамского залива и Южно-Китайского моря в Индийский океан. Сообщения Уильяма Гамильтона были благополучно забыты на долгие годы.
Вторично племя открыли в начале нашего века. Впрочем, и на этот раз в описаниях его, составленных со слов посещавших Мергуи китайских торговцев и малайских контрабандистов, правда прочно переплеталась с вымыслом. Причем в зависимости от богатства фантазии авторы «достоверных историй» приписывали мокенам — так называло себя это племя — самые невероятные качества: мокены дики, они, дескать, не знают огня и не умеют ловить рыбу. Однако могут часами находиться под водой, а кроме того, умеют становиться невидимыми при появлении чужестранцев.
Первые действительно достоверные сведения о мокенах собрал в 1936 году австрийский географ-исследователь Бернатцик. В своем отчете он указывал, что мокены постоянно живут в лодках и лишь на время сезона дождей переселяются на сушу. Обычно они выбирают укромные заливчики и бухты, на берегу которых из листьев и ветвей строят хижины и занимаются починкой своих лодок. Впрочем, и Бернатцик не смог в деталях ознакомиться с образом жизни мокенов. Мокены, правда, приняли его вполне дружелюбно и даже построили ему хижину. Ученый устроился в ней на ночлег, не без иронии вспоминая все рассказы о недоверчивости мокенов к чужим. Когда же он проснулся, ему пришлось констатировать, что племя исчезло в неизвестном направлении. Больше месяца исследователь настойчиво пытался разыскать мокенов, но в конце концов был вынужден отступить. Главный же вопрос — почему мокены ведут кочевой образ жизни, непрерывно странствуя среди растянувшихся на четыре сотни километров многочисленных островов, так и остался без ответа.
В последующие годы среди этнографов постепенно все же сложилась теория о причинах поразительной непоседливости мокенов. Согласно ей члены этого племени являются потомками коренного населения Малакки, вытесненного в древности со своей прародины воинственными пришельцами — бирманцами и таи — и нашедшего убежище на архипелаге Мергуи. Поскольку же и на новом месте мокенам не давали покоя пираты, контрабандисты и разные авантюристы, они стали кочевать по морю, нигде подолгу не задерживаясь.
Эта общепринятая точка зрения никак не удовлетворяла географа из Франции, русского по происхождению, Пьера Иванова. Дело в том, что архипелаг Мергуи и окружающее его море никогда не кишели пиратами (в отличие, скажем, от Малаккского пролива или Южно-Китайского моря). Нет, скорее загадка мокенов кроется в другом. И чтобы разгадать ее, географ решает отправиться к мокенам.
«Однако осуществить задуманное оказалось гораздо труднее, чем я предполагал, — признается Иванов. — День за днем я скитался на маленьком катере между островами, потеряв им счет и не встречая ни малейшего намека на мокенов. Временами я готов был поверить, что они действительно невидимки. Выход подсказал один старик-торговец, с которым я познакомился в прибрежном городе Бокпьине. Оказывается, скорее всего мокенов можно встретить у источников пресной воды, например, на острове Аладдина.
...Четыре раза с первыми лучами солнца, приглушив мотор, мы входили в эту широкую бухту, окруженную сплошной зеленой стеной, и четыре раза ни с чем возвращались обратно. Наконец наша настойчивость была вознаграждена. Метрах в пятнадцати от берега на воде чуть покачивались восемь легких суденышек. Вопреки моим опасениям приглушенное пофыркивание нашего мотора поначалу не вызвало тревоги. Через несколько минут я отчетливо различал сплетенные из пальмовых листьев двускатные крыши над лодками и привязанные на корме желтые рулоны. Это были, как я узнал позднее, паруса, сделанные из тех же пальмовых листьев. Эти листья сначала распаривают, чтобы сделать их гибкими, затем раскатывают толстыми бамбуковыми «скалками» и, наконец, сшивают ратановыми волокнами. Кстати, сами «скалки» в обычное время служат флягами для питьевой воды, они используются и для других хозяйственных операций, являясь, так сказать, «многоцелевыми узлами» в немногочисленной утвари мокенов.
