— Так. Ёранссон ездил в Экшё на машине Форсберга. Здесь нет сомнения. Как там с его алиби?
— Слабовато. В июне пятьдесят первого он жил в отдельной однокомнатной квартире на Холлендарегатан, в том самом доме, где размещалась его загадочная фирма. На допросе он сказал, что вечером десятого июня был в Нортелье. Видимо, он на самом деле был там. Его видели в семь часов несколько лиц. Потом он согласно его же словам возвратился последним поездом домой и прибыл в Стокгольм в половине двенадцатого ночи. Сказал также, будто бы одолжил машину одному из своих агентов, что тот тоже подтвердил.
— Но старательно избегал упоминания, что поменялся машиной с Ёранссоном.
— Да,— молвил Мартин Бек.— Следовательно, у него был «моррис» Ёранссона, а поэтому дело предстает в совсем ином свете. Он мог легко добраться до Стокгольма за полчаса. Машина обычно стояла во дворе того дома, где размещалась фирма, и невозможно проверить, была ли она тогда там. Зато мы узнали, что в доме есть морозильная камера, где лежали меха, официально принятые на сохранность летом, а на самом деле, наверное, краденые. Как ты считаешь, для чего он поменял машину?
— Это просто объяснить,— сказал Колльберг.— Ёранссон вез с собой много одежды и всякого барахла. А в «ведетте» Форсберга в три раза больше места, чем в «моррисе».
Он немного помолчал и добавил:
— Ёранссон, видимо, спохватился уже потом. Возвратившись, он узнал обо всем и сообразил, что ту машину держать небезопасно. Поэтому он после допроса в полиции сразу же отдал ее на лом.
— А что говорил Форсберг о своих отношениях с Тересой? — спросил Мартин Бек.
— Что впервые встретил ее на танцах осенью пятидесятого года, а потом виделся с нею несколько раз — сколько именно, не помнит. А когда познакомился со своей будущей женой, Тереса перестала его интересовать.
— Так и сказал?
— Дословно. Как ты думаешь, зачем он ее убил? Чтобы избавиться от нее?
— Возможно. Ведь все говорили, что она была навязчива.
— Разумеется. А потом ему выпало непостижимое счастье: свидетели перепутали марку машины. Форсберг наверняка узнал об этом. Фактически мог чувствовать себя в безопасности, только Ёранссон его беспокоил.
— Ёранссон и Форсберг были приятелями,— сказал Мартин Бек.
— А далее все затихло до тех пор, пока Стенстрём не начал ворошить дело Тересы и не получил от Биргерссона неожиданную информацию. Следователь понял, что Ёранссон, единственный из всех причастных к тому делу, имел «моррис-минор». Да еще той же самой окраски. Стенстрём по собственной инициативе допросил многих лиц и начал наблюдать за Ёранссоном. Конечно, он быстро заметил, что Ёранссону кто-то давал деньги, и пришел к выводу, что это, видимо, убийца Тересы Камарайо. Ёранссон начал все больше и больше нервничать... Кстати, знаем ли мы, где он жил с восемнадцатого октября до тринадцатого ноября?
— Да, на барже на озере Клара. Нурдин сегодня утром нашел это место.
Колльберг кивнул.
— Стенстрём рассчитал, что Ёранссон рано или поздно приведет его к убийце, потому и наблюдал за ним день за днем и, наверное, не прячась. И как оказалось, имел основания. Для него самого все закончилось катастрофой. Если бы он пораньше поехал в Экшё...
Колльберг замолчал. Мартин Бек задумчиво потирал переносицу большим и указательным пальцами правой руки.
— Да, как будто все сходится,— сказал он,— даже психологически. Остается девять лет до того времени, когда по делу Тересы за давностью не будут привлекать к ответственности. А убийство — единственное преступление, которое может принудить более или менее нормального человека впасть в крайность, лишь бы его не изобличили. Кроме того, Форсбергу есть что терять.
— Знаем ли мы, что он делал вечером тринадцатого ноября?
— Да, он убил всех тех людей в автобусе, а среди них Стенстрёма и Ёранссона, которые в этой ситуации были для него смертельно опасными. Но фактически мы знаем только то, что он имел возможность совершить это убийство.
— Откуда мы это знаем?
— Гюнвальду посчастливилось перехватить служанку Форсберга. Каждый понедельник вечером она свободна. Ночь с тринадцатого на четырнадцатое она провела у своего приятеля. Из того же источника нам стало известно, что жена Форсберга была тогда на женском собрании. Следовательно, Форсберг должен был сидеть дома, так как они никогда не оставляли детей одних.
— А какое, по-твоему, у него психическое состояние? — спросил Колльберг.
— Видимо, очень плохое. На грани срыва.
— Речь идет о том, достаточно ли у нас материала, чтобы арестовать его,— сказал Колльберг.
— За автобус недостаточно,— ответил Мартин Бек.— Но мы можем его арестовать как лицо, на которое падет подозрение в убийстве Тересы Камарайо.
— Когда?
— Завтра до обеда.
— Где?
— В его конторе. Как только он явится туда. Нет надобности делать это при жене и детях, а особенно когда он в состоянии крайнего отчаяния.
— Как?
— Как можно деликатнее. Без стрельбы и выламывания дверей.
Колльберг немного подумал и поставил последний вопрос:
— Кто?
— Я и Меландер.
Когда Мартин Бек и Меландер зашли в приемную, блондинка возле коммутатора за мраморным столиком отложила пилочку для ногтей.
Кабинет Бьёрна Форсберга помещался на шестом этаже дома на Кунг-сгатан.
Было еще только пять минут десятого, а они знали, что Форсберг обычно не приходит раньше чем в половине десятого.
— Сейчас придет его секретарша,— сказала блондинка.— Будьте добры, садитесь и подождите.
В глубине приемной, за спиной у телефонистки, вокруг длинного стола, покрытого стеклом, стояло несколько кресел. Мартин Бек с Меландером повесили пальто и сели.
В комнате было шесть дверей без табличек. Одна из них приоткрытая. Мартин Бек поднялся, заглянул в нее и исчез в комнате. Меландер вынул трубку, табак и закурил. Мартин Бек вернулся и снова сел.
Они ожидали молча. Время от времени тишину прерывал лишь голос телефонистки и щелканье коммутатора, когда она соединяла собеседников. Да еще доносился приглушенный уличный шум. Мартин Бек листал какой-то технический журнал. Меландер, держа трубку и зажмурив глаза, отдыхал в кресле.
В двадцать минут десятого в приемную зашла женщина в шубе, сапогах и с большой сумкой через плечо.
Женщина едва кивнула головой телефонистке и быстрыми шагами подошла к приоткрытой двери. На ходу она равнодушно посмотрела на посетителей и закрыла дверь за собой.
Еще через десять минут пришел Форсберг.
Он был одет точно так же, как в предыдущий день, и шел быстро и энергично. Он хотел повесить свой плащ, когда заметил Мартина Бека и Меландера. На миг он застыл, но быстро овладел собой, повесил плащ и подошел к ним.
Мартин Бек и Меландер одновременно поднялись. Бьёрн Форсберг вопросительно свел брови. Он уже хотел что-то сказать, но Мартин Бек опередил его:
— Комиссар Бек. А это старший следователь Меландер. Мы хотели бы поговорить с вами.
— Очень приятно,— ответил Форсберг,— заходите.
Он казался совсем спокойным, даже веселым. Пропустив их в дверь, он кивнул секретарше и сказал:
— Добрый день, госпожа Шельд. Мы с вами поговорим потом. Я только отпущу этих господ.
Он провел их в свой кабинет, просторный, светлый и элегантно обставленный. Почти весь пол покрывал толстый серый ковер. Большой полированный стол был пуст. Два телефона и диктофон размещались на столике рядом с черным кожаным креслом. На широком подоконнике стояли четыре фотографии в оловянных рамках — жены и троих детей. На стене между окнами висел портрет, написанный маслом, наверное, покойного тестя. Бар, стол для совещаний с графином и стаканами на подставке, кушетка, стеклянный шкаф с книгами и фарфоровыми безделушками, сейф, вмонтированный в стену.
Все это Меландер приметил, пока Бьёрн Форсберг уверенной походкой шел к своему столу.
Бьёрн Форсберг стал за столом, оперся на него левой рукой, наклонился и правую руку засунул в ящик. Когда он ее вынул, пальцы его сжимали пистолет.
Глядя на Мартина Бека почти веселыми глазами, Бьёрн Форсберг засунул пистолет как можно глубже в рот, сжал губы вокруг блестящего дула и нажал на спусковой крючок.
Все это произошло так быстро, что Мартин Бек и Меландер успели пройти только половину расстояния от двери до стола, когда Бьёрн Форсберг свалился на него.
Пистолет был снят с предохранителя, крючок стоял на взводе, он резко щелкнул, но пуля не вылетела из ствола. Она оставалась в гильзе. А патрон лежал в правом кармане брюк Мартина Бека вместе с еще пятью, вынутыми из пистолета.
Мартин Бек вынул патроны, покрутил их пальцами и прочитал надпись вокруг капсюля: «Металлверкен-38». Патроны были шведские, но пистолет американский: «Смит энд Вессон 38 спешиал», сделанный в Спрингфилде, штат Массачусетс.
