– Шорты.
– Шорты… Но тебе было холодно, да? Теперь тебе тепло?
– Нормально… Ты вчера на меня обиделась, Суок?
– Я не обиделась. Я испугалась. Не говори больше о том, чего нельзя.
– Но как же я буду знать?
– Я тебе скажу: «Нельзя!» И ты перестанешь говорить. Иначе будет плохо.
– Мне?
– Нет. Мне.
Она выглядела крайне озабоченной и серьезной, и я поспешил поклясться, что не буду говорить о том, чего нельзя.
– Хорошо, – милостиво согласилась она. – А как ты попал сюда опять? Раньше никто так не делал. Никто не умел.
– А я умею, – скромно поведал я. – Это не очень трудно. Я думаю, я могу часто приходить. Каждый день.
– Это хорошо. Ну, пойдем играть?
И мы пошли играть. Проходя по коридору, я снова обратил внимание на странные царапины на стене, но спрашивать ничего не стал: вдруг это из разряда «нельзя»? И мы снова прыгали на батуте, а потом, когда мы сидели на его краешке, Суок спросила:
– А почему сегодня мы не целовались? Мне понравилось.
Я осторожно чмокнул ее в щеку.
– Я хочу вот сюда! – требовательно заявила она, подставляя губы.
Я поцеловал ее – по-детски, не раскрывая рта… Нет, мне все это очень нравилось, но я чувствовал себя неуютно. Все-таки довольно маленькая она – теперь мне казалось, что и пятнадцати нет, да и совращать девчонку из сна не очень-то удобно. Вернее, из сна как раз таки удобно, но я ведь лишь «чуточку» во сне. А это совсем другое дело. Хотя я в нее, наверное, влюбился.
Сегодня Суок казалась мне не только младше, но и еще красивее, чем вчера. Я хотел было сказать ей об этом, как вдруг в коридоре, за узкой дверью, что-то загрохотало, словно приближающийся поезд.
– Тихо! – зашипела Суок и прижалась ко мне, закрыв лицо ладонями.
Я обнял ее и стал гладить по худенькой спине, а шум за дверью нарастал, потом пронесся мимо и вроде бы затих в отдалении. На смену ему пришло странное шуршание, словно тысячи больших мотыльков бились в тесноте коридора. Что это? Те, кто царапает стены?
– Что это? – спросил я, приблизив губы к ее уху.
– Не спрашивай! – пискнула она и еще сильнее прижалась ко мне.
Шуршание проскребло по двери, потопталось – как мне показалось – немного возле нее и исчезло там же, куда удалился «поезд». Мы сидели в полной тишине, и я подумал, как, должно быть, страшно здесь Суок. В этом золотистом одиночестве.
– Что ты вообще здесь делаешь? – спросил я, когда Суок отняла руки от лица.
Она ничего не ответила, размазывая по щекам слезы. Поправив свой беретик, Суок спрыгнула вниз с батута и, повернувшись ко мне, сказала:
– Я здесь живу, Валера.
– Давно?
– Всегда.
– Слушай, сейчас я тебя буду спрашивать. Если ты можешь ответить – отвечай. Если нельзя – отвечай: «Нельзя!» Ясно?
Она кивнула. Я спрыгнул к ней и спросил:
– Что такое Золотистый Замок?
– Это… Золотистый Замок.
Кажется, вопрос она не поняла или не могла понять.
– Это здание? Дом?
– Это Замок. Я не знаю, что это такое. Так называется.
– Он большой?
– Я не знаю. Нет конца. Я ходила далеко, но потом вернулась.
Страшно.
– Что находится снаружи?
– Разное. Я не была снаружи, только видела.
– Кто здесь живет?
– Я. Больше никто. Иногда, давно, еще другие, но потом – только я. И ты…
Я тщательно обдумал свой следующий вопрос и задал его без особенной надежды на ответ:
– А кто здесь есть еще? Не живет – просто есть.
Кажется, я начал подстраиваться под ее логику. Но даже если вопрос сформулировал точно, то в ответ заработал:
– Нельзя! Нельзя, Валера…
Она умоляюще смотрела на меня.
– Ну, не бойся. – Я погладил ее плечу. – Пока я с тобой, тебя никто не обидит.
– Это неправда, – сказала она. – Это неправда. Я хочу, чтобы так, но это неправда.
– Хорошо. Я буду задавать вопросы дальше. Еда. Откуда появляется еда?
– Еда? Есть комната. Я прихожу туда, там еда. Ты хочешь кушать?
– Потом, Суок. Кто царапает стены? Кто шуршит?
Ее словно током ударило.
– Нельзя! Нельзя, Валера! Нельзя!!!
С ней вот-вот могла случиться истерика, и я понял, что это и в самом деле запретная тема. Тема, о которой Суок нельзя не только говорить, но и думать.
– Извини, я больше не буду спрашивать такое. Я не хочу тебя обидеть, я хочу помочь. Понимаешь?
Она часто-часто закивала, из глаз снова потекли крупные слезы.
– Тебе здесь плохо?
– Бывает плохо. Бывает хорошо. Сейчас – хорошо. С тобой.
Плохо – больше. Но я здесь живу…
– Есть такое слово – Родина, – проворчал я.
– Что?
– Так, история одна. А что ты делаешь целыми днями?
– Я? Хожу. Играю. Смотрю. Кушаю. Сплю.
– Смотришь? На что?
– На цветы. Или с Башни, вокруг.
– А где Башня? – оживился я. – И вообще, когда ты покажешь мне Замок?
– Могу сейчас. Сейчас можно. Пойдем, Валера!
Настроение у Суок менялось, как картинки в калейдоскопе. Она уже весело смеялась и тащила меня в коридор, словно там пять минут назад не скрежетало по стенам что-то невообразимое и не шуршали жуткие мотыльки. Я понял, что если там что-то и есть, то появляется это в определенных случаях, и Суок знает, когда это происходит. Вообще здесь явно существовали некие правила, которым и подчинялась нехитрая жизнь Суок. Потом нужно будет непременно выяснить, что за правила и кто их создал. Я вспомнил, как Суок запрещала мне идти вместе с ней по коридору, вспомнил историю с платьем… Ну и сон, черт возьми! Или не сон? Я не знал, что и думать…
Мы шли по коридору, и Суок трещала что-то о цветах, которые растут и цветут, и как она их любит, а я отметил про себя, что на стенах явно прибавилось царапин. В одном месте на полу валялась полукруглая прозрачная пластина, напоминавшая рыбью чешую, увеличенную до размеров чайного подноса. Суок замолчала на мгновение, осторожно перешагнула через чешую и затрещала дальше.
Судя по сложным изгибам коридора, Замок имел весьма своеобразное архитектурное решение. Редкие окна, через черные стекла которых ничего не было видно, ситуацию не проясняли.
Два раза мы миновали какие-то двери, но Суок говорила: «Нельзя!» Единственными примечательными вещами в унылом коридоре оказались две тумбы наподобие той, на которой сидела Суок, и странные часы с девятнадцатью цифрами, встроенные прямо в стену под самым потолком. Собственно, это совсем не обязательно были часы; просто они их напоминали – с двумя стрелками и отчетливым тиканьем, наполнявшим тишину коридора на протяжении доброй полусотни метров.
Я прикинул, что мы прошли около километра, когда Суок заявила:
– Закрой глаза!
Я закрыл и почувствовал, как маленькая теплая ладошка тянет меня влево. Споткнувшись о высокий порог, я едва не упал и открыл глаза.
Вокруг был сад. Вернее, оранжерея, так как все это помещалось под крышей. В отличие от коридора и комнат, он не нес на себе золотистого бремени: в больших клумбах, обложенных красным кирпичом, росли цветы самых разных расцветок. Стены и потолок мерцали голубоватым светом, и я не мог определить, насколько велика оранжерея, потому что по обе стороны от меня растительность доходила до самого верха и где-то там сплеталась в купол.
– Красиво? – с надеждой спросила Суок, и я понял, что это самое замечательное, что она видела здесь, в Замке.
– Красиво. А почему ты сорвала именно золотистый цветок? – Я покачал пальцем астру на ее беретике. – Здесь столько разных…
– Нельзя, – мотнула головой Суок. – Будем здесь? Или пойдем в Башню?
Я бы с удовольствием остался здесь, но кто знает, где эта Башня… Суок явно надеялась, что я останусь, но я сказал:
– Пойдем в Башню.
Как только мы вышли обратно в коридор (причем я снова закрыл глаза, а когда открыл, так и не обнаружил поодаль никаких дверей), Суок прислушалась. Она слушала несколько мгновений, прикрыв глаза, а потом зашептала:
– Я иду вперед, ты иди за мной. Не догоняй. Не отставай. Я скажу, когда можно.
И помчалась вперед, запахнув свой плащик. На этот раз она даже надела капюшон. Я поспевал за ней, оглядываясь и ожидая, что сзади налетит давешний поезд с мотыльками. Но ничего не налетало, а через минуту я врезался во внезапно остановившуюся Суок, да так, что она ойкнула.
– Сейчас будет Башня, – сообщила она, обернувшись.
И действительно, передо мной вверх поднималась лестница, напомнившая мне корабельный трап. Это была первая лестница, которую я увидел в Замке. Суок стала подниматься первой, чемто пощелкала у самого потолка, и там открылся круглый люк. При этом никакой крышки я не заметил – люк просто появился в потолке.
Суок исчезла в отверстии, излучающем опасный фиолетовый свет, и я поспешил за ней. По пути я рассмотрел как следует лестницу и заключил, что она сработана все из того же золотистого металла и вроде бы отлита целиком. Без гаек и болтов.
А потом я оказался наверху и оторопел.
Это на самом деле была Башня!
Круглая застекленная площадка диаметром метров десять, в центре которой зияло отверстие люка. Над головой – низкий серый (не золотистый!) потолок, под ногами – грязно-белое покрытие, напоминающее линолеум. Но это все я рассмотрел потом.
