сделала ноги, чисто по-женски. А любит-то, небось, по-прежнему Алекса. Его одного, родного.
Что ж, справедливо. Ника четыре года ждала предложения руки и сердца от моего непутевого братца. Надеялась, верила, строила планы на совместное будущее. А тут я, такой весь из себя принц не пойми на чем, лезу целоваться и в любви признаваться. Кто бы на ее месте не сбежал?
Тяжело вздыхаю, выныривая из воспоминаний. Сколько можно убиваться, Макс? Хватит уже страдать и копаться в себе. Не время и не место. Сейчас главное — вытащить Лешку с того света. А там видно будет, как жить дальше.
Если честно, я почти уверен, что Ника по-прежнему любит брата. Даже после всего случившегося, после его подлого предательства. Разве стала бы она так убиваться, примчалась бы сломя голову в больницу — будь ей плевать на Алекса? Как же, разбежался!
Нет, тут все ясно как божий день. Никины сомнения и колебания — лишь минутная слабость. Смятение чувств на фоне стресса и неожиданного разрыва. А любит она Лешку, к гадалке не ходи. Всегда любила, только его.
Что ж, так тому и быть. Я должен смириться и отпустить. Сделать так, чтобы эти двое помирились и снова были счастливы. Плевать на собственные чувства, на боль и разочарование. Лишь бы брат жил, а Ника радовалась рядом с ним. Уж я-то постараюсь, приложу все усилия.
Встряхиваюсь, расправляю плечи. Иду к стойке регистрации, спрашиваю у медсестры про состояние Алекса. Умоляю, почти требую пустить меня к нему. Обещаю не мешать, не лезть под руку врачам. Мне бы только посмотреть, убедиться, что жив. Что борется, не сдается.
Сестричка колеблется, но в конце концов сдается под моим напором. Окидывает меня оценивающим взглядом, цокает языком:
— Ладно уж, проходите. Только недолго и не шумите. Он в палате интенсивной терапии, третья дверь слева по коридору.
Благодарно киваю, сдерживая желание расцеловать ее прямо здесь. Стремглав несусь в указанном направлении, распахиваю дверь. Застываю на пороге как громом пораженный.
Лешка лежит на узкой больничной койке — бледный, неподвижный. Всюду трубки, датчики, провода. Писк аппаратов, мерное гудение систем жизнеобеспечения. У меня волосы встают дыбом от этого зрелища. Неужели все настолько серьезно?
На негнущихся ногах подхожу ближе. Опускаюсь на стул рядом с кроватью, беру Алекса за руку. Поразительно, какая же она холодная! Словно у мертвеца. Господи, да за что же нам это все? Что мы такого сделали? Чем провинились перед богом?
— Держись, братишка, — сипло шепчу, до боли стискивая его пальцы. По щекам текут слезы, но я не обращаю внимания. Плевать, пусть видят. Пусть знают, как я люблю своего глупого младшего балбеса. — Ты должен жить, слышишь? Не смей сдаваться! Я тебе запрещаю.
Сглатываю горький ком, упираюсь лбом в его плечо. Вдыхаю знакомый с детства запах — мятный шампунь, лосьон после бритья, лекарства. От этого сердце заходится в бешеном ритме, грозя выскочить из груди.
— Не уходи, Леша. Не бросай нас. Мы с Никой с ума сойдем, если с тобой что-то случится. Ты нам нужен. Нужен ей. Очнись, пожалуйста! Вернись ко мне, братишка…
Уже не сдерживаюсь — плачу в голос, до рези в горле, до звона в ушах. Всхлипываю, шепчу в бессознательное тело слова любви и поддержки. Умоляю, почти приказываю очнуться, начать бороться за жизнь. Я ведь верю — Лешка справится. Он сильный, не сдастся так просто.
А я… Я обязательно поговорю с Никой. Вправлю мозги и брату, и ей самой. Устрою им романтическое свидание прямо в больнице, помогу признаться в чувствах. Сделаю все, чтобы они снова были вместе. Даже если мне самому придется отойти в сторону.
Потому что я люблю их. Обоих, до безумия. И ради их счастья готов на что угодно. Даже похоронить в себе боль и обиду. Забыть о своих желаниях, смириться с неизбежным.
Лишь бы Ника перестала плакать. Лишь бы Алекс открыл глаза и снова улыбнулся. Остальное — дело десятое. Переживем, справимся как-нибудь.
Часы тянутся бесконечно. Я не знаю, сколько времени провела в больничном коридоре, меряя шагами кафель и изводя себя самыми страшными мыслями. Кажется, целую вечность, не меньше.
Макс ушел выяснять, как там Леша. А я осталась одна — перепуганная, растерянная, совершенно раздавленная свалившимся несчастьем. Сижу, уткнувшись невидящим взглядом в одну точку. Комкаю в побелевших пальцах край пиджака, кусаю губы чуть ли не до крови.
Господи, ну как же так? Ведь утром еще все было хорошо! Ну, или почти хорошо, если не считать нашей ссоры с Алексом. И вот, пожалуйста — какие-то жалкие полдня спустя любимый человек уже на грани жизни и смерти. А я понятия не имею, смогу ли когда-нибудь снова посмотреть в его лучистые глаза.
Тихо всхлипываю, смаргивая непрошеные слезы. Нет, хватит рыдать! Леше сейчас нужна моя вера и поддержка, а не никчемные сопли в три ручья. Он борется, он справится. Должен справиться, слышите? Потому что я просто не представляю, как жить дальше без него…
— Ничего себе, кого я вижу! — вдруг раздается над ухом до омерзения знакомый голос. — Никусик, ты ли это? Вот так встреча!
Вскидываю голову и шокировано распахиваю глаза. Не может быть… Тот самый парень из клуба, с которым мы вчера зажигали! Тот, кого Макс приложил в челюсть, защищая мою честь. Черт, он-то что здесь забыл?
Смотрю на него во все глаза, открыв рот. Осунувшийся, бледный, с наливающимся свежим синяком под левым глазом. Ну надо же, а я и думать забыла об этом красавчике! Со всеми нашими драмами и аварией Леши — какие уж тут мимолетные знакомства?
— Ты?.. — только и выдавливаю, растерянно моргая. — Ты что тут делаешь?
Парень ухмыляется, плюхаясь на соседний стул. С видом завсегдатая закидывает ногу на ногу, окидывает меня масляным взглядом. У меня мурашки бегут по коже от его похабной ухмылочки. Фу, и что я в нем вчера нашла? На трезвую голову — самый что ни на есть прожженный бабник!
— Да вот, с другом твоим познакомился поближе! — гогочет он, кивая на свой фингал. — Тот мужик, что тебя утащил — совсем без чувства юмора оказался. Вот, пришлось синячок медикам показать.
Невольно скриплю зубами, борясь с желанием отвесить ему еще одну оплеуху. Ага, Макс ему, значит, не товарищ! И вообще, нечего лезть к девушкам, которые в стельку пьяны и ни в чем не соображают. Нормальный мужик всегда даст даме проспаться и протрезветь. А этот — прилип как банный лист,
