Кремлевский гарнизон, латышские красные стрелки
1937 год. В день праздника молодежи мазпулки приветствуют Карлиса Ульманиса.
Меньшинства были меньшинствами — от слова “меньшинство”, это не были искусственно пришедшие колонизаторы. И эта Латвия, несмотря на то, что она была авторитарна, пережила бы этот режим так, как пережили его Испания, Португалия, Италия — те страны, которые сегодня являются достойными и уважаемыми членами Евросоюза и НАТО.
Но геополитика, территория были нашей судьбой. И вопрос безопасности мы так и не решили. Редко когда Европа знала столь неблагоприятное соотношение сил между державами status quo и ревизионистскими державами. Две из четырех держав Европы — Англия и Франция — были державами status quo, утомленные, Франция — даже декадентская. Ни одна из них не имела стратегических интересов в Прибалтике. Две другие, потенциально наиболее сильные, — Германия и Россия — были ревизионистские, ждавшие своего часа.
Рижский мир 1921 года, мир между Россией и Польшей, разбил, с одной стороны, стремление России ко всемирной революции, создал геополитическую карту Восточной Европы, дал нам независимость на двадцать лет, но он создал из России ревизионистскую державу.
Очевидно, что бы ни делали балтийские страны, какова ни была бы их внешняя и внутренняя политика, выжить в условиях, когда две ревизионистские державы, два тоталитарных режима объединили усилия в 1939 году в пакте Молотова — Риббентропа, было практически невозможно. Пакт открыл двери ко Второй мировой войне, к четвертому разделу Польши, к оккупации балтийских стран в июне 1940 года и к первому культурному обеднению Латвии. 60 тысяч прибалтийских немцев вынуждены были оставить свою родину, в которой они жили семь веков. В нашем сердце не всегда была любовь к ним, но они принесли нам грамоту, каменное строительство, они нам принесли первый европейский союз — Ганзейский союз. Они были вынуждены покинуть Латвию после пакта Молотова — Риббентропа, и мы обеднели. Это был наш первый культурный Холокост.
Подписание германо-эстонского и германо-латвийского договоров о ненападении 7 июня 1939 года. В центре И. фон Риббентроп, слева В. Мунтерс
23 августа 1939 года подписан договор между СССР и Германией, пакт Молотова — Риббентропа с секретными протоколами
Нарком иностранных дел Вячеслав Молотов подписывает Договор о дружбе и взаимопомощи между СССР и Латвийской республикой и конфиденциальный протокол к нему. 5 октября 1939 г.
Два момента до сих пор смущают нас в Латвии. Первое — нежелание так называемой официальной России признать факт оккупации стран Балтии в 1940 году[3]. И второй момент — внутренний — трусливость балтийских диктаторов, не способных в 1940 году даже на политический, слабый дипломатический протест против оккупации, не говоря о военном сопротивлении.
Первый год оккупации — 1940–1941 год, “страшный год”, как он был назван, принес террор, невиданный доселе в Латвии даже по сравнению с кратким моментом советской власти в 1919 году. За одну ночь с 14 на 15 июня 1941 года более 14 тысяч человек были депортированы в Сибирь, включая многих представителей наших национальных меньшинств. Наше еврейское меньшинство пострадало особенно. Если евреи составляли более 4 % латвийского населения, то среди депортированных их число превысило 13 % и составило 1 771 человека. Эти многие были обречены на гибель в 1941 году, когда перед приходом в Латвию немецких войск они, может быть, и могли бы спастись, но считали, что это невозможно после того, что произошло только две недели назад. Знаменито изречение одного из самых богатых ювелиров Риги Видзора, который до войны имел самый красивый ювелирный магазин. При подходе немцев к столице Латвии ему говорили: “Вы должны оставить Латвию, вы знаете, что вас ждет”. Его ответ был: “Хуже, чем при красных, быть не может”. Он был убит через пару недель.
Не знаю, где снята эта толпа, но по рассказам моего покойного шефа, в то время, жившего рядом с посольством СССР, еврейского мальчика, такая же собиралась у посольства и требовала присоединения к СССР.
Ход депортации не освещала пресса, фотокорреспондентов не было, но Латвия запомнила этот день, ужаснувшись.
События 1940–1941 годов изменили в сознании многих жителей Латвии отношение к России и во многом к русским. Произошло то, что ранее было трудно представимо или вообще непредставимо: в конце июня 1941 года армия нацистского рейха для многих представляла собой армию-освободительницу. Это было в условиях, когда отношение к немцам в Латвии всегда было критическое, если не враждебное. Но эта армия не принесла Латвии никакой свободы, никакой автономии, мы были просто “Остланд”, какая-то восточная территория, мы не имели права ни на какую независимость.
Два вопроса до сих пор не теряют своей актуальности. Первый — уничтожение евреев на территории Латвии и участие латышей в этом страшном преступлении. И второй — две латышские дивизии в составе Вермахта СС.
Касательно Холокоста. Из 93 тысяч евреев, которые жили на территории Латвии в 1941 году, более 70 тысяч, все, кто остались, почти все были уничтожены. И примерно 14 тысяч евреев из Европы были привезены и уничтожены в Латвии. Это было второе обеднение Латвии после потери немецкого меньшинства.
Ясно, что Холокост был разработан в Германии. Холокост был вершиной индустриальной культуры Германии. Только столь “культурная” нация могла осуществить бюрократическое индустриальное уничтожение других народов. Ясно, что с первых дней немцы хотели создать видимость спонтанных антисемитских акций в Латвии. Они засылали специальные группы, которые должны были их снимать, фотографировать. Но ясно, что никаких спонтанных погромов не было, как и не было уничтожения евреев в промежуток между отходом советских войск и приходом Вермахта. Последние исследования доказывают, что и в Литве не было никакого промежуточного периода, когда литовцы сами уничтожали бы евреев. Уничтожение евреев началось только после оккупации, с ведома и под прикрытием немцев. Известно, что число латышей, участвовавших летом 1941 года в уничтожении евреев, не превысило 600 человек, что является ничтожной долей населения. Но также ясно, что их преступления были столь зверскими, столь ужасными, столь умопомрачительными, что они остаются несмываемым позором и моральной травмой для всей нации. Более того, часть из них участвовала в уничтожении евреев в Слониме и в охране Варшавского гетто летом 1942 года.
Я могу сказать, что сегодняшняя Латвия, наше общество твердо намерены сохранить эту память, не дать забыть эти ужасные страницы. Мы имеем сейчас курс Холокоста в университете, мы сейчас заботимся о памяти латышей, которые спасли более трехсот евреев. У нас есть один человек, Жанес Липке, простой портовый рабочий, который спас 54 евреев. Он был чем-то более чем Валленберг. У Валленберга был дипломатический паспорт, который признавали все, кроме русской армии, конечно, и у Валленберга были деньги, на которые он мог помогать. Липке был простой портовый рабочий в Риге, он спас 54 евреев. Курс Холокоста сейчас проходят в школах. У нас была международная конференция на эту тему, и мы готовы посмотреть на эту ужасную страницу в истории Латвии.
Так называемый “легион” — это другой вопрос. Легион не был исключительно латвийским событием. 39 так называемых легионов СС было в Европе. Были две русские дивизии, был французский легион, зарождался британский легион. Эти люди не имели ничего общего с СС, СС никогда не существовал в Латвии. Мы, говоря о “легионе”, имеем дело с тем, что Тэйлор, великий британский историк, называл “Нюрнбергским консенсусом”, т. е. консенсусом держав-победительниц, лишавших в течение 50 лет страны Восточной Европы возможности высказать свою точку зрения на эту историю.
Так называемый легион — две дивизии, 15-я и 19-я, во-первых, не имели никакого отношения к истреблению евреев и гражданского населения. Многие пошли туда под влиянием ужаса 1940 года и, безусловно, с иллюзией, что они будут воевать за свободную Латвию. Многие из них были мобилизованы насильно, при нарушении международного права, и многие из них, что зачастую забывается, убегали из легиона. Дезертирство из так называемого легиона достигало 17 %. Более 35 тысяч латышей погибли ни за что.
Сегодня — это старые люди, разочарованные, очень часто — бедные. Они не имеют ничего общего ни с СС, ни с возрождением нацизма. Правда, они выбирают часто не лучшие способы о себе напомнить маршем по центру города. Это старые, разочарованные люди, которые просто хотят, чтобы о них помнили, и чтобы их не называли “эсэсовцами”.
