включить верный фонарик для чтения, который крепко сжимал обеими руками. Сделал это как раз вовремя, чтобы увидеть: то ли форточка закрывалась неплотно, то ли старания твари дали, наконец, результат, но, клянусь вам, я увидел, как в щель проникает, утыкается в бабушкин тюль тонкий змеящийся хлыстик, первый из многих. И начинает биться, как разрезанный надвое дождевой червяк или, скорее, как отброшенный ящерицей хвост: скручиваясь и извиваясь в почти полной тишине. Слепо шаря вокруг себя в поисках… оконной задвижки?
Крича и рыдая, я выбежал из комнаты, пронёсся по коридору, не понимая, куда направляюсь, споткнулся о порожек, выскочил на крыльцо… В панике я побежал прочь из дома. И тут что-то схватило меня поперёк тела, подняло в воздух. Помню, как дрался и визжал, как намокли мои пижамные штаны. В конце концов понял: это дед, разбуженный воплями, догнал меня и держит теперь, растерянный, в мозолистых руках, пока бабушка, щурясь на свет лампочки и причитая, спешит к нам в одной ночной рубашке.
Как только рассвело, дед вывел меня за руку во двор. Мы обогнули угол дома, прошли вдоль заросшей виноградом стены, мимо старой теплицы с болтавшимися на ветру обрывками полиэтиленовой плёнки… И там я увидел своё чудовище. Оно стояло, раскинув извилистые ветви, напротив окна моей комнаты. Это была старая яблоня с толстым, узловатым и почерневшим от времени стволом, но на ней всё ещё росли листья и даже мелкие зелёные яблочки. Я немедленно попросил деда срубить её.
Вопреки ожиданиям стариков, вид дерева при свете дня не успокоил меня. Напротив, я испугался ещё сильнее, когда понял: чудовище умеет так хорошо маскироваться, что моим словам никто не поверит. Конечно, я убеждал деда, как мог: оно только притворяется яблоней, оно не могло качаться ночью под ветром и стучать в окно, ведь, когда я выбежал на крыльцо, никакого ветра не было и в помине…
Но дед упёрся. Он отказался рубить ни в чём не повинное дерево, несмотря на все мои слёзы и увещевания. Даже поссорился с бабушкой на этот счёт, когда та стала называть его старым дурнем и говорить, что психика ребёнка важнее. Дерево посадил то ли его дед, то ли отец, уже не помню, однако оно определённо было для него важно. Бедный дедушка, наоборот, нарадоваться не мог, что яблоня только-только собралась плодоносить, впервые за три года. Мне он посоветовал быть мужчиной, надел свою кожаную кепку и уехал по делам.
Я остался с кошмаром один на один. Не особенно помогло и то, что я тайком промазал все щели в окне толстым слоем клея «момент». Спал я теперь преимущественно днём, а по ночам, устроив из стульев и подушек пост напротив окна, вооружённый кухонным ножом, смотрел, как монстр пытается до меня добраться. Шли ночи, под глазами у меня появились мешки, а к усталости и страху начала примешиваться злость. Тупой монстр, как ни посмотри, оставался деревом, он даже не смог бы меня догнать, а дедушка говорил, что надо быть мужчиной. Я воспринял его слова всерьёз. В конечном итоге я решил взять всё в свои руки.
План был прост. До заката солнца яблоня никогда не выходила из образа, оставаясь обыкновенной деревяшкой. Так что в один из дней, дождавшись, пока дедушка уедет, а у бабушки будут дела на кухне, я подкрался к дереву с большим ржавым секатором в одной руке и табуреткой в другой.
Сперва я планировал взять ножовку в прохладном, вкусно пропахшем бензином гараже, но понял, что с трудом могу её удержать. А вот секатор подошёл мне идеально. Отогнав подальше любопытного Пирата, я поставил перед окном табуретку (сиживая на ней, бабушка обычно собирала смородину), взобрался на неё с ногами и впервые вплотную посмотрел на своего врага. Тот выглядел безобидно. При ярком свете отличить чудовище от любого другого дерева в саду было невозможно, но уж я-то знал правду. С криком «на тебе, получай, получай, паршивый монстр!!» я стал отстригать ветви дерева. Секатор легко брал даже толстые ветки, с дедов большой палец. Я успел отсечь штук примерно пять.
В полный штиль, под безоблачным летним небом, дерево-монстр задрожало, будто кто-то неистово тряс его за ствол. Дождём посыпались на меня листья и недозрелые яблоки, веточки и кусочки коры… Откуда-то со стороны реки прилетел и пронёсся над домами странный низкий гул, от которого завибрировали зубы в челюсти и стёкла в рамах. Запаниковала и залаяла собака, в птичнике поднялся страшный шум. Как я потом узнал, даже бедные кролики разбили свои мордочки, бросаясь на дверцы клеток.
Отрезанные ветви сочились вязкой белой дрянью. Я и рад бы сказать, что оно походило на сгущёнку, если б не красноватые прожилки внутри этой штуки. Нет, это было похоже на гной, гной с сукровицей, какой бывает от запущенного заражения крови. Эта дрянь заполняла изнутри каждую веточку, потому что под тонким слоем коры и древесины яблоня оказалась пустотелой, словно выеденной жуком-древоточцем… Только это явно был другой вид паразита.
Я покачнулся, упал, чудом не напоровшись на свой секатор. Прямо на моих глазах вязкая слизь, поселившаяся внутри яблони, втянулась внутрь полых, как трубочки, веток, словно её всосали. Вибрация от ствола перешла в землю и растворилась в ней, чудовище исчезло, оставив меня лежать рядом с давным-давно мёртвым, сухим, выеденным изнутри остовом дерева.
Знаете, я никогда не переживал настоящего землетрясения, не знаю, как оно ощущается. Но в тот день земля подо мной пульсировала так, что на ум невольно пришла виденная однажды картинка из детской книжки: «чудо-юдо рыба кит». Живой остров, огромный левиафан, сокрытый под слоем почвы, на которой ничего не подозревающие люди живут, пашут и строят свои дома. Древний, как сам мир.
Кажется, я потерял сознание. Вышедшая на лай Пирата бабушка, что нашла меня, сетовала потом на тепловой удар и отсутствие панамки. Может, это он и был, как знать. Но факт остаётся фактом: чёртова яблоня умерла, на ней не осталось ни одного листочка.
В итоге дед спилил-таки «засохшую» яблоню и долго дивился, что за насекомые могли сделать такое с бедным деревом. Показывал мужикам, но все качали головами или пеняли на древоедов. Когда он отпилил ствол у основания, я осторожно подполз на четвереньках к пеньку и заглянул внутрь. Там, насколько хватало света, ветвилась, уходя глубже и глубже в землю, полая корневая система. Куда-то туда стекла дрянь, притворявшаяся деревом несколько сезонов. С чем соединялись эти корни там, в глубине? Не знаю, зато знаю другое: тем
