В расположении находилась полковая радистка Мария Ганжа, знавшая позывные поддерживающего их артиллерийского полка. С комбатом они вызвали огонь на себя. На батальон полетели свои снаряды. Комбат корректировал, передавая команды радистке. Артиллеристы вносили поправки. Наконец комбат скомандовал: «Так держать!» Артиллеристы открыли ураганный огонь. Гитлеровцы, охваченные паникой, дрогнули и побежали, оставляя убитых и раненых. Воспользовавшись замешательством, батальон своими силами совершил прорыв и вышел из окружения. Радистка Ганжа была удостоена медали «За отвагу».
Был в её фронтовой биографии и такой эпизод. Немцы бросились в контратаку. Бойцы дрогнули и, оставив позиции, побежали. Случается. Человек ведь из крови и плоти. А нужны поистине железная воля и великое мужество, чтобы устоять, когда на тебя грохочущей стеной прут танки. Нo на пути неожиданно выросла девушка. Мария однажды видела, как поступил в подобной ситуации командир полка. Выхватив пистолет, он с угрожающими криками бросился наперерез бегущим. Застрелил одного… другого. Жестоко? Очень! Но жестокость эту он, видимо, оправдывал: лучше двое, чем много, чем паника и потеря позиций.
Мария сделала это по-своему, чисто по-женски. Выскочив из окопа и широко раскинув руки, она молча встала на их пути. Весь её вид говорил выразительно и осуждающе: «Ну, куда же это вы, рыцари?!» Бойцы, остановленные мужеством хрупкой женщины, устыдились своей минутной слабости, вернулись.
В октябре 42-го, защищая Сталинград, наша дивизия сражалась в районе Ельшанки, у посёлка Купоросное, на берегу Волги. Активной обороной и контратаками мы изматывали врага, перемалывали его живую силу и технику. Эти сковывающие действия вынуждали гитлеровское командование снимать часть войск с других участков и таким образом не иметь возможности бросить сразу большие силы в бой против сражающейся в самом городе 62-й армии.
Так продолжалось до 25 октября. В этот день потрёпанные полки вывели во второй эшелон, и мы заняли оборону в районе Бекетовки. 6 ноября приказ: срочно подготовиться к ночному маршу.
Едва солнце скрылось за горизонт, полки колоннами двинулись на юг, вдоль Волги. Курить, разводить костры строго-настрого запретили, автомобили двигались с выключенными фарами. Поскольку нам, солдатам, маршрут и пункт назначения не сообщили, первая мысль была тревожная: неужели на тот берег? отход? сколько же можно?! А с другой стороны, два обстоятельства несколько успокаивали. Во-первых, в Сталинграде фашистская военная машина порядком выдохлась, основательно завязла и забуксовала. Во-вторых, во все предыдущие дни там, в Бекетовке, в полк приходило пополнение, поступали боевая техника, транспортные средства, боеприпасы. Думалось: возможно, это обычная перегруппировка, передислокация на другой участок.
Когда проходили мимо электростанции, сердце сжалось от боли. СталГРЭС, возведённая на моих глазах, гордое детище первых пятилеток, визитная карточка родной Бекетовки и Сталинграда, была мёртвой. В ночных сумерках ее силуэт выглядел непривычно — во многих местах здание повреждено, пылала деревянная облицовка градирен; ни ровного натужного гула агрегатов, ни дыма из высоких труб.
Станцию фашисты постоянно обстреливали, много раз пытались бомбить, но зенитчики надёжно оберегали её, и станция работала бесперебойно. И только в тот день, окончательно рассвирепев, гитлеровцы жестокими бомбовыми ударами вывели станцию из строя…
Моя тревога немного рассеялась позже, когда из конца в конец по колонне вдруг разнеслось: «На трибуне Сталин!».
Дело вот в чём. В середине колонны на открытой штабной повозке работал радиоприемник. Из Москвы транслировалось торжественное заседание, посвящённое 25-й годовщине Великого Октября. Естественно, повозку со всех сторон окружали жаждущие послушать. А когда радист, встав в полный рост и сложив руки рупором, громко выкрикнул: «На трибуне Сталин!», повозку облепили ещё гуще. Каждому не терпелось услышать вождя. Каждый в душе таил надежду найти ответы на свои вопросы и сомнения. Сталин заговорил, как всегда, неторопливо, спокойно, уверенно, и это передавалось в наши души. В полной тишине по растянувшейся колонне из уст в уста передавали основные, важные моменты речи Верховного. Он заявил, что недалёк тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. А когда закончил выступление словами: «Будет и на нашей улице праздник!», — произошло невероятное. Вся колонна, воодушевлённая этим пророчеством, в едином порыве взорвалась бурными аплодисментами. Дружно, горячо…
После дневки, с наступлением темноты, нас снова подняла команда «Марш!», и колонны, к всеобщей радости, двинулись в противоположную сторону от Волги, на запад. А когда на рассвете следующего дня прибыли в населенный пункт Трудолюбие и услышали канонаду, поняли, что линия фронта неподалеку и что операция эта — явная подготовка к чему-то серьёзному.
Через несколько дней пророчество Сталина сбылось. Грохот многих тысяч орудий возвестил всему миру, что праздник на нашей улице начался.
Жителям наших временно оккупированных районов геббельсовская пропаганда усиленно вдалбливала в головы миф: немецкая армия непобедима, и некоторые верили. Вот пример.
В сентябре 1943 года, освобождая Запорожскую область, мы вступили в село неподалёку от города Мелитополь. Бабушка, угощая нас арбузами, с нескрываемой тревогой всё спрашивала: вернётся немец или нет? Мы уверяли, как умели, но поди попробуй — переубеди! Не так-то просто. Ведь когда немцы отступали, она своими глазами видела, сколько шло танков и автомашин. Им не было ни конца ни края. А вот сейчас в их село вступила только наша немногочисленная матушка пехота. Такое соотношение сил не в нашу пользу было веским основанием для её тревоги.
На улицу тем временем, волнующе грохоча и сотрясая воздух, деловито «входила» колонна наших танков. Один подвернул к нам и остановился. Танкисты попросили воды. Бабушка, словно чего-то испугавшись, мигом куда-то исчезла. Мы и танкисты недоуменно переглядывались. Скоро она появилась с бутылкой самогона и, радостно улыбаясь, убеждённо воскликнула:
— Вот теперь верю, что немец не вернётся!
Танк взревел, выпустив клубы чёрного дыма, и рванулся, таща хвост пыли. Бабушка горячо крестилась:
— Дай Бог, чтобы эта фашистская чума никогда больше не приходила на нашу землю!
Батальон фашистов при поддержке танков и под прикрытием авиации готовился форсировать реку Миус, перебраться на восточный берег и вбить клин в нашу оборону. Следовало нанести огневой удар. И немедленно.
Лихим броском батарея из четырёх гвардейских минометов «катюша» вырвалась на огневые позиции. Медлить нельзя. На открытом месте, прямо на виду у противника, понимая опасность положения, гвардейцы исполняли привычное дело, стараясь выиграть каждую секунду. Наводчики уже заканчивают наводку.
Но враг всё же опередил. Справа, метрах в двадцати, вдруг с треском разорвался снаряд, один за другим — ещё несколько. Над батареей нависла смертельная опасность — её взяли «в вилку».
Комбат лейтенант Храмков вспомнил напутственные слова командира дивизиона: «Залп — несмотря ни на что!»
Оставалось уже не более полминуты. И вдруг на боевые машины лавиной обрушились вражеские снаряды. От разрывов вокруг вздыбилась земля. Вот прямым попаданием разбита одна установка.
— Спасай машины! — крикнул помкомвзвода Мартюгин и бросился к установкам. Сражённый осколком, упал. Но следом ринулись другие.
Вспыхнули вторая и третья машины, раненный в живот водитель Карпов пополз к последней.
— Назад! — приказал лейтенант. — Ложись в канаву!
Но не послушался водитель, истекая кровью, залез в кабину.
Так и погиб он в машине, делая отчаянные и тщетные попытки завести её. Оставшиеся в живых по приказу лейтенанта стали отползать в сторону от страшного места. Теперь уже жертвовать жизнью было излишне — горели все четыре машины.
Немцы на переправе, осмелев, засуетились. Казалось, теперь уже ничто не помешает им безнаказанно перебраться на наш берег.
Но тут произошло уму непостижимое. Это было из области фантастики. С горевших «катюш» один за другим стали срываться воспламенившиеся снаряды. С грохотом они летели на тот берег. Срывая переправу врага, грозные реактивные установки мстили за гибель своих расчётов.
Разное случается на войне. Всё ли она может списать?
Эту дикую историю услышал я от танкистов в Прибалтике.
В разгар сражения танк внезапно остановился. К нему подъехала чёрная легковушка. Выскочивший незнакомый генерал, потрясая кулаками, заорал:
