те душили и душили безжалостно и больно. Какой-то пьяный придурок отнял у нее почти все. Ее настоящее, будущее, оставив только прошлое и боль.
За горизонт плавно опускалось солнце, а я сидел на забрызганной чем-то табуретке и смотрел в стену.
Обои грязные, когда-то они были наверное белыми, с какими-то жуткими алыми цветами, на полу ковер, местами прогрызенный молью, на окнах обожженные занавески. Ноги прилипают к полу от того, что этот самый пол не мыли уже лет десять.
Этот дом не всегда был таким. Я верю в это. Скорее всего сюда въезжали люди, полные сил, надежд и планов. Но жизнь всегда вносит свои коррективы. Люди слабеют, их планы рушатся, а надежда испаряется, как моча на асфальте в жаркий день.
— Петенька, горе-то какое, — вышла, шатаясь, из кухни бывшая теща, причитая, — помянем Маруську.
Она поставила на стол передо мной бутылку мутной водки под названием "Водка" и два совершено грязных стакана.
— Нет, Нина Петровна. Я за рулём, — ответил ей спокойно.
У пьяной женщины, с заплетающимся языком, грязными волосами, жуткими заскорузлыми руками и ногтями с стиле коршуна, полезли на пропитом лице на лоб брови.
— Ты что? Дочь мою не любил? — пробасила она, шатаясь и пытаясь сфокусировать взгляд на мне.
— Любил, — ответил со вздохом.
Понимал, что сейчас начнётся пьяный лепет, потом слёзы, далее по программе шел мат, она выпивала свою бутылку залпом одна и падала на диван, стоявший у стенки, что бы вырубиться и забыть о том, что я приезжал. Точнее на то, что когда-то было диваном. Сейчас это больше было похоже на клоповник.
— А почему помянуть не хочешь тогда? — не отставала эта бухая женщина.
— Потому что я не пью и Маша не любила алкоголь и пьяных людей.
— Ах ты мерзавец такой!
Трехэтажный мат полился гладкой и привычной музыкой из той, кто когда-то дал жизнь моей любимой жене.
С моей Машей мы познакомились 10 лет назад, когда попал в больницу, в которой она работала медсестрой. Ничего серьезного. Просто вскочил фурункул на одном месте и мне его вырезали. Маша работала в процедурной, так что, узнала меня со всех сторон ещё раньше, чем я узнал ее имя.
Когда выписывался, то именно она мне давала рекомендации. Только тогда заметил, какие у нее глаза. Такие синие, глубокие. Две огромные тарелки, окаймленные густыми и длинными ресницами. А ещё они были очень серьезные. Маша была худенькой и практически прозрачной. Я смотрел на ее смешные веснушки, кудряшки, выбившиеся из-под медицинской шапочки, ее ямочку на щеке. Только через несколько лет нашей совместной жизни, узнал, что это дефект прикрепления мышцы. В моей Маше даже дефекты были прекрасны.
Когда начали встречаться, то не понимал, почему она меня не приглашала к себе в дом, не знакомила с семьей. Понятно, что я городской пижон, а она деревенская простушечка. Всегда думал, что поэтому. Но однажды, когда мы встретились в городе и ей стало плохо, то повез ее домой. Когда приехал по адресу, то был в шоке от того, что увидел. Не дом, а сарай. Все вокруг запущено, бутылки от алкоголя кругом, собака полуживая, похожая на скелет.
Зашёл в дом с ней на руках и понял, что стеснялась она не условий жизни, а того, с кем жила. В доме валялась пьяная мать, бухали какие-то утырки.
Я не мог оставить мою Машу там. Развернулся и посадил ее обратно в машину, потом вернулся за псом и мы отчалили подальше от ее прошлой жизни.
Когда приехали ко мне домой, то она через слёзы всё мне и рассказала. Мать- алкашка, отца своего она не знала, да и не уверена, что мать в курсе, кто он. Бабушка когда была жива, то всё ещё более или менее держалось на плаву. Но за несколько лет до нашего знакомства бабушку прирезал пьяный собутыльник матери и начался Машкин ад.
Маша работала в больнице и брала себе максимальное количество смен не из-за денег, хотя их в семье не хватало, а потому, что не хотела бывать дома. Мать отбирала зарплату и у моей девочки не оставалось ничего на еду. Подкармливала повар тетя Валя на кухне в больнице и всё. Вот почему ей и стало плохо. Она упала в голодный обморок.
Я предложил сразу же расписаться и что бы Маша жила со мной. Она долго молчала, а потом задала один вопрос, который потряс до глубины души.
— Ты из жалости это делаешь?
Как объяснить человеку, которого никто никогда не любил, что это не из жалости, а потому, что лучше, чище и честнее Маши, я никого и никогда не встречал.
Мы поженились и у нас родилась дочка. Вылитая жена. Помню тот день, когда родилась Надя, как сегодня. Такая синеглазка, пухляшка с кучеряшками. Счастью моему не было предела. Единственное, что омрачало нашу жизнь- пьющая мать моей любимой. Маша каждый месяц приезжала к той в дом, оставляла деньги и со слезами уезжала через несколько минут.
Я до сих пор не знаю, в курсе эта женщина, что у нее была внучка? Не уверен.
Когда Наде было 3 года, их с Машей на переходе сбил пьяный водитель. Какой-то сынок чинуши. Надюшка сразу, а Маша ещё была жива.
Я примчался в больницу, как смог. В ту самую, где мы когда-то познакомились и где она работала.
Когда заходил в палату, то медсестры отворачивались. Я видел, как они потихоньку от меня смахивали слезы. Врач приемного Виталий Леонидович положил мне руку на плечо и сказал:
— Мужайся. Она уже не с нами. Ждала, видимо, тебя.
Моя Маша, всё такая же крошечная и прозрачная лежала на кушетке в крови, бинтах, с какими-то трубками ото всюду.
Когда подошёл, то ее холодные пальчики коснулись моего лица. Я смотрел на нее и казалось, что это всё не со мной. Не может такого быть. Не может.
— Петь, обещай, что ты будешь о маме заботиться, — прошептала она, улыбаясь и продолжая гладить мою щёку.
Я не мог ничего ответить, потому что душили слезы. Только кивал головой и смотрел на мою любимую, пытаясь запомнить каждую черточку ее лица, голос, запах.
— Спасибо тебе, любимый. А я позабочусь о Надюшке….
Это были последние слова, которые услышал от нее. Ее глаза, две огромные тарелки, закрылись навсегда.
Мне сложно сказать, что было дальше, потому что дни до похорон прошли в какой-то дымке. Я не помню. Помню только, что
