Лицо девушки как-то странно изменилось. Сэнтин не понял причины этой перемены — он только отметил ее. Подавшись назад, девушка встала и подошла к своему спутнику.
— Он умирает, — бросила она с уверенностью, как бы передавшейся ей от Сэнтина.
— В таком случае нет нужды искать доктора, правда? — парнишка, казалось, облегченно вздохнул, словно кончилась уже вся ответственность за происшедшее.
— Да, пожалуй.
— Что будем делать?
— Ничего. Просто ждать.
В конце концов кто-то должен появиться.
— И мы сможем вернуться в город? — похоже, что парень во всем подчинялся девушке.
— Ясное дело. Мы пришлем сюда доктора или еще кого-нибудь. Но этот человек к тому времени наверняка уже скончается. А нам придется пойти в полицию.
— В полицию?
— Ну да. Ты же убил человека.
Снова наступила тишина. Сэнтин лежал у их ног, а они говорили о нем так, словно его уже не существовало. Но это его почему-то не злило. Возможно, потому, что и он тоже считал себя погибшим.
— Арлена... что они со мной сделают?
— Кто? Полиция?
— Да... Ты сказала, что я убил человека.
— И ты убил его, не правда ли?
Парень неуверенно задумался.
— Но ведь это несчастный случай, — наконец отозвался он. — Ты же знаешь, что это несчастный случай. Просто так получилось...
— Ясное дело.
Он разговаривал тихо, но Сэнтин отчетливо слышал каждое слово и чувствовал, что ему пора вмешаться.
— Каждый несчастный случай происходит по чьей-либо вине, — проговорил он.
Для них это было неожиданностью. Быстро переглянувшись, они посмотрели на него.
— Что вы имеете в виду? — помолчав, спросил парень.
— То, что этот несчастный случай произошел из-за вас. Вот что я имею в виду, — Сэнтин не злился на них, он просто выявлял виновника происшествия.
— Почему это из-за меня?
— Прежде всего, вы не переключили свет...
— Вы тоже не переключили.
— Переключил... вначале.
— Но потом вы снова включили дальний свет.
— Только после того, как вы не выключили свой.
Парень опять замолчал. Потом он сказал:
— Но когда произошло столкновение, ваши фары ярко горели.
Сэнтину пришлось согласиться:
— Потому что я разозлился, — сказал он. — Но это еще не самое главное — вы ехали по правой стороне шоссе.
Парень обернулся к девушке:
— Арлена, я был на его стороне?
Она хихикнула. Возможно, это ему только показалось.
— Откуда я могу знать? Ведь мы...
Она не закончила фразы, но Сэнтин все понял: они обнимались, или как там это сегодня называется у молодежи. А теперь ему, Сэнтину, предстояло сполна расплатиться за их игры.
В конце концов, это разозлило его, вызвав странный вид гнева — гнева вне его, отделенного от него гнева. Потому что теперь и навсегда все это не имело для него уже никакого значения — ведь он умирал.
Странно, но одновременно он почувствовал и своего рода удовлетворение. Мстительно, подчеркивая каждое слово, он заключил:
— Вы ехали против движения. Значит, во всем виноваты вы.
Парень слушал его, не спуская глаз со своей спутницы.
— Что они со мной сделают? — спросил он ее. — Я имею в виду полицию. Что они сделают со мной?
— Откуда мне знать? — отрезала она. От ее спокойствия почти ничего не осталось — видимо, шок уже проходил. Теперь она казалась напуганной, растерявшейся девчонкой.
— Даже если я ехал против движения, — бросил парень, — это был только несчастный случай. Понимаешь? Я не хотел его убивать.
— Это правда.
— О таких случаях пишут в газетах. Как правило, водителя не судят слишком строго и часто ограничиваются только большим штрафом. Но мой папа заплатит. А если даже меня посадят, то ненадолго, правда? Как ты думаешь, на сколько? На месяц?
— Может, и на два. Это было бы не так плохо.
Сэнтин прислушивался к их разговору, и гнев нарастал в нем с новой силой. Может, и на три, захотелось ему добавить. Страховая компания заплатит, а убийце это почти ничего не будет стоить. Всего каких-то девяносто дней тюрьмы за убийство человека.
— Но есть еще кое-что, — вдруг проговорил парень.
— Что?
— Скажут, что это был несчастный случай. Возможно, даже по моей вине. Частично, по крайней мере. И так скажут, если этот человек не проронит ни слова.
— О чем?
— О том, кто переключил свет, а кто — нет. И кто по чьей стороне ехал. Естественно, он ничего не скажет, если умрет.
— Это правда, — что-то новое зазвучало вдруг в голосе девушки: поощрение.
— Поэтому он должен умереть. Соображаешь, Арлена?
— Он говорит, что умирает...
— Да, но он не может знать этого наверняка. И мы тоже не можем. Но он должен умереть. Это просто необходимо! — вдруг закончил он пискляво, почти на грани истерии.
Сэнтин заметил, как девушка схватила парня за плечо и с ужасом посмотрела ему в глаза.
— И еще, — парень говорил быстро, не переводя дыхания, — папа объяснял мне, как обстоят дела со страховкой. Увечье стоит больше, чем смерть. Калекам выплачивают огромные деньги. Не знаю, хватит ли нашей страховки. Если этот человек не умрет и останется навсегда инвалидом, нам это может обойтись в огромную кучу денег — большую, чем вся сумма нашей страховки. О боже, что тогда отец сделает со мной!
Теперь девушка испугалась не на шутку.
— Но он же умрет, — прошептала она вдруг охрипшим голосом.
— Откуда мы можем знать это, Арлена? Откуда?
Сэнтин уже не ощущал боли. Только бешенство. Они не думали о его спасении — они желали его смерти. Двое эгоистов, подлых эгоистов, как и все вокруг. Но еще и настолько жестоких, чтобы говорить об этом при нем.
Вдруг парень присел, и луч света начал медленно ощупывать лицо Сэнтина. Он зажмурил глаза, но все-таки сначала успел рассмотреть лицо парня. Молодой. Такой же молодой, как и девушка. Но не такой твердый, как она. В его глазах была паника. И он тоже был ранен: на левой стороне головы содрана кожа, в волосах запеклась кровь.
— Как вы себя чувствуете? — спросил парень.
Сэнтин не удостоил его ответом. Он больше не доставит им того удовольствия, что раньше: он не расскажет им о волнах раздирающей боли, которые все чаще и чаще пробегают по его телу, не скажет им, что слышал уже ласковый шепот смерти, соблазняющий его отказаться от борьбы за жизнь.
Сэнтин приоткрыл глаза. Парень рассматривал его раны, выискивая их лучом. На лице его отражалось смятение.
— Не очень-то похоже, что он умрет, — бросил он девушке.
Нет, похоже, подумал Сэнтин. Рана где-то внутри. И она очень серьезна. Не надо им об этом говорить — пусть попотеют от страха. Может, кто-нибудь подъедет прежде, чем он умрет.
Резкая боль вдруг заставила забыть обо всем, почти лишила сознания.
Девушка испуганно вскрикнула. Парень, похоже, ударил его ногой.
— Что ты делаешь? — закричала она.
— Он должен умереть. Я помогу ему! — почти зарычал он в ответ.
Девушка сохранила, однако, остатки человечности. Или простого женского сочувствия.
— Не станешь же ты его убивать! — резко возразила она.
— Почему?! — снова истерически воскликнул он. — Я уже убил его! Он должен умереть, и умереть как можно быстрее. Разве это не понятно, Арлена?
Возможно, ей было непонятно, потому что, прижавшись к парню всем телом, она попыталась удержать его.
— Никто не узнает правды, — начал он. Аргумент прозвучал убедительно. — Он и так смертельно ранен. Все объяснится несчастным случаем.
Наступила тишина. Повернув насколько возможно голову, Сэнтин следил за ними. Две тени на фоне светлеющего неба, так близко друг к другу, словно слившиеся в одно целое. В их объятии чувствовалось даже какое-то отчаяние.
Девушка — с женским, инстинктивным сочувствием, и парень — зверь, ошалевший от желания спастись, спастись во что бы то ни стало... Но девушка, по-видимому, любила его. А раз любила, значит была за него.
— Хорошо, Винс, — услышал, наконец ее голос Сэнтин.
Но что он мог сделать, не имея сил даже пошевелиться? Они изобьют его, забьют насмерть. Убьют обдуманно, расчетливо, убьют ради спасения слабого, нашкодившего молокососа. Той смерти, с которой он примирился, он почему-то не очень боялся, но эта вселяла в него ужас.
— Нет! — закричал он во всю силу своих легких. — Нет!
Услышав крик, они ослабили объятия. Луч фонарика снова ощупал лицо Сэнтина, лицо, на котором теперь не осталось и следа былой гордыни.
Он не отвернулся от света, позволив увидеть им охвативший его ужас.
— Думаешь, ты сумеешь это сделать? — спросила девушка. Голос ее зазвучал увереннее — теперь, когда она позволила убедить себя, ей предстояло решать за двоих.
— Не знаю. Но я должен, — ответил он.
