тот дом? Всё равно ведь уйду по весне. А Фридюр одна с хозяйством не сладит. Пусть сначала сын подрастет, а уж потом…
Пойду жить в тингхус, к ульверам. Пусть там тесновато, зато весело. Как раз и Простодушный вернулся, а то столько времени просидел возле могилы! Он там себе чуть ли не медвежью берлогу устроил: поставил шалаш, укрыл ветками и шкурами, натаскал дров из лесу для согрева. Еду-то ему хирдманы таскали. Как он только умом не двинулся?
Я всего два раза приходил. В первый раз через пару дней после погребения, попросил, чтоб меня притащили к могиле, думал уговорить Херлифа уйти оттуда. Тогда явственно чувствовалась сила восьмирунного из-под земли и слышались приглушенные крики, мольбы о прощении, перемежаемые проклятьями. Когда я пришел во второй раз, спустя еще седмицу, Беспалый все еще был жив, но больше не кричал. Стоять рядом с могилой было невыносимо из-за сильного трупного запаха, а каково лежать под разлагающимся телом я даже думать не хотел. Простодушный спокойно сидел рядом и вытачивал из бревнышка что-то непонятное. Я снова предложил ему вернуться в тингхус, но он отказался.
— Хочу быть тут, когда он наконец сдохнет.
— Да привали ты его камнем с рунами, и дело с концом!
Но Херлиф меня не слушал.
— Это ведь я уговорил парней уйти из рунного дома. Думал, в хирде будет получше. А там болота, изгои, житье с бриттами, драугры… И ни Фастгер, ни Ледмар мне ни слова не сказали. Это я не хотел возвращаться в отцов дом, я хотел жить иначе, а у них были неплохие семьи, и с родителями они ладили. А теперь их нет, отец умер, и в живых один я остался.
— Ну, драугры, сарапы — это ж не твоя вина, — неуверенно сказал я. — Многие из рунного дома наверняка погибли. А, может, и все.
Херлиф помолчал, срезал кусок со своей деревяшки, ковырнул в другом месте, потом сказал:
— Да ты не думай лишнего. Как помрет, вернусь в тингхус.
И вот вчера Ингрид влетела в дом со словами, что Простодушный появился в Сторбаше, весь обросший и грязный. Значит, помер Беспалый. Долго же он продержался! Раненый, без еды, без воды, разве в дождь что-то просачивалось внутрь, в собственном дерьме и с разлагающимся трупом поверху. Вот что значит хускарл!
Я вон тоже хускарл, а чего-то никак не вылечусь. Я раздраженно хлопнул себя рукой по бедру сломанной ноги и тут же прикусил губу от вспышки боли. Почему так медленно заживает? Может, я как-то разгневал Орсу? Не из-за оплеухи же Фридюр осерчала богиня? К тому же ударил я только сегодня, а болит уже давно. И Эмануэль уже седмицу не спускается со своей ублюдочной горы. Сам бы уже давно сходил, да только с палкой и хромотой разве ж я вскарабкаюсь?
С трудом подволакивая больную ногу, я потащился обратно в город, в тингхус. А там было шумно и весело. Ульверы хлебали пиво, таскали рабынь вглубь дома, боролись и хохотали. Там были и сторбашевские парни. Я узнал Инго, Дага и парней постарше.
Херлиф, уже вымытый, расчесанный и приодевшийся, тоже сидел за столом и смеялся, отхлебывая пиво. Будто не он проторчал возле могилы столько дней и ночей.
— А, Кай! Заходи! Надоело сидеть возле жены? — окликнул меня Эгиль.
— Надоело. Потому перебираюсь жить сюда. Найдется местечко?
Кот сначала расхохотался, а потом еще раз глянул на меня.
— Так это не в шутку? Слышь, Альрик! Кай от жены сбежал!
После этого на меня оглянулись все ульверы. Хорошо, хоть Простодушный махнул мне рукой, прогнал сторбашевца, что сидел возле, сунул в руки кружку и сказал:
— Пей.
Я выпил.
— Что это за…
— Росомаха ведь два бочонка Безднова пойла заготовил. Первый нам споил, а второй не успел. Чуток мы потратили на Альрика, а оставшееся допиваем сейчас. Да ты не бойся, мы его с обычным пивом мешаем. Самое оно! Выпил? Ну, сказывай, что там у тебя.
Только после второй кружки я немного разговорился. Выбранил бестолкового жреца, что не умеет лечить, тварь, что изранила мне ногу, жену, что ведет себя неподобающе с мужем-хускарлом, Ингрид, что переметнулась на сторону Фридюр, сучью зиму и наше невезение, из-за которого мы вынуждены сидеть в Сторбаше.
Херлиф слушал меня, кивал, подливал выпивку, а как я закончил, так отвесил крепкий подзатыльник.
— Ну и дурень же ты. Надо было тебя рядом с собой усадить! Чтоб ты днем и ночью вслушивался в шорохи, внюхивался в тухлый запах, шкурой ловил рунную силу и думал, сдох убийца твоего побратима или нет. Жена ему не нравится! А ты с ней хоть говоришь иногда? Почем ей знать, что у тебя болит и чего тебе надо? Может, зря я тебя из моря вытащил? Может, надо было оставить там? Рано или поздно тварь бы очухалась и догрызла б тебя, тогда ничего бы и не болело. Из дому он ушел! Точно мальчишка сопливый, которого отец выпорол за проказы. А что до Сторбаша… Тебя только скука обуяла, а каково нынче Эрлингу? Это ведь ему нужно столько времени кормить два десятка воинов! А и попробуй не прокормить, если одна половина хирда сильнее его, а вторая на равных. Коли мы голодать будем, так и городу не поздоровится. Он, поди, своих людей впроголодь держать будет. Опять же рабынь нам отдал, а ведь они тоже чьи-то были. Чем он расплатился за них? Проснись, Кай! Ты ведь нынче не простой хирдман, а хёвдинг! Должен смотреть дальше, думать наперед и не только про себя, но и за всех разом. Эрлинг — мужик умный. Лучше бы набирался у него разума, коли уж своего пока не отрастил.
Я краснел от гнева и бледнел от стыда, пока слушал Херлифа. И вроде всё по делу говорит, не раз уж мне такое сказывали, кажись, впервые меня так отчитал Ульвид при первой встрече. Но одно дело — Ульвид, проживший не один десяток лет, и другое — Херлиф, который ненамного старше меня.
— Так что допивай и ковыляй к себе домой. Мы нынче не в походе, так что можем отдыхать, как вздумается. А ты человек женатый и должен быть с женой.
* * *
Когда лед встал накрепко, в Сторбаш пожаловали нежданные гости. Трое бриттов из Растранда. Они изрядно обмерзли, истощали и уже не чаяли добраться до тепла.
Полузубого и двоих его попутчиков отец привел сразу в дом, усадил возле очага, мать подала горячий яблочный отвар, Ингрид притащила толстые одеяла. Хотя бритты были не ниже хускарла, руны им почему-то не особо помогали в мороз. А ведь нынче погода была не так уж и плоха. Да, холодно, да ледяной ветрище, но без снега, не метель, когда можно в двух шагах от дома заблудиться.
Немного отогревшись, Полузубый поведал, что в Растранде совсем беда. Бритты наслушались рассказов о настоящей северной зиме, подготовились по мере своего разумения, да вот пока сами не столкнулись, так и не поняли, как надо выживать. Часть скота у них уже померзла, пришлось заколоть, и это при том, что лишнее поголовье было вырезано при первом снеге.
— Как при первом снеге? — вскричал отец. — Говорил же, что с морозами надо, когда уже точно не потеплеет, чтоб мясо во льду хранить.
Бритт пожал плечами. У них в Бриттланде когда снег идет, тогда и мороз. Часть мяса они успели закоптить, а остальное сожрали, чтоб не попортилось. Значит, по весне Эрлингу снова придется делиться с ними живой скотиной.
Потом бабы, перепугавшись невиданных холодов, нещадно сжигали дрова, обогревая дом. И добрая половина заготовленных на зиму полений уже исчезла. С одеждой тоже беда, так что зачастую кутались просто в шкуры. Урожай выдался скудным, не знали бритты, как обрабатывать нашу нордскую землю. И так было во всем. Куда ни глянь — всё бритты делали неверно. Потому Полузубый и решил несмотря ни на что дойти по льду до Сторбаша и попросить подмоги.
— Еды не прошу, сам понимаю, что и так в тягость. Но хоть советом подсоби. Дай кого-нибудь, чтоб научил, как надо, мы сами поголодаем, но твоего человека будем кормить досыта до самой весны.
— Я же говорил про зиму и морозы, — произнес Эрлинг.
Многовато хлопот я свалил на отца: от бриттов-изгоев и раненых ульверов до жены с сыном.
— Говорил, — удрученно повторил Полузубый. — Да как поймешь, пока сам не пощупаешь?
Тут в разговор влез я.
— Значит, прокормишь гостей-то?
— Прокормлю. Мы и кору жевать привычны, и кашу из желудей варить умеем,
