права. Вряд ли у портала щас выстраивается очередь из желающих спасти рядового Виктора. Даже напротив, вполне возможно, что щас мое исчезновение деликатно под ковер запихнули, чтоб шумиха не поднялась. Гэбисты обстряпают дельце, напишут в заключении расплывчатое “несчастный случай на производстве” и дальше похоронят пустой гробик. Даже без почестей.
— Одеждой я потом займусь, это не так важно. Но сейчас мы с тобой быстренько кое-что проведем.
Пусть это будет сеанс боди-массажа, если на свете есть хоть капля справедливости.
Однако я просчитался. Софа вновь запустила руки в котомку.
— Что такое? — спросил я.
— Садись.
— Куда?..
— Ну не мне на шею точно. На пол давай, чтоб по комнате не разносить.
— Эээ… зачем?
— Садись, говорю.
Она выудила из котомки небольшой сверток, положила его на кровать и развернула. Сверток захрустел, и наружу показались ножницы, расческа и еще какие-то предметы, предназначение которых оставалось для меня загадкой.
Софа глянула на меня выжидательно. Ее взгляд прямо-таки говорил: “Не сядешь, ледышкой пришибу”. Так что я послушался и сел.
— Все, замри и не дергайся.
— А это обязательно? — поинтересовался я скорее из праздного любопытства, понимая, что процесс уже не остановить. Проще стопорнуть асфальтоукладчик, что катится с горки.
— Да, — коротко ответила Софа..
Дальше уже все вопросы потеряли смысл. Ножницы хищно щелкали и срезали мне волосы безо всякой пощады. Они скатывались по плечам, по шее. Софа время от времени наклонялась и сдувала их с лица. Чертовски приятное ощуение. Правда, и неприятных ощущеиий тоже хватало. Опыта ей в парикмахерских делах не хватало, навыки малость заржавели (вместе с ножницами), так что пару раз эта мастерица чуть не отхватила мне краешек уха. И пусть это подняло бы мой авторитет в определенных кругах, я бы все-таки хотел остаться в полной комплектации.
Наконец процесс подошел к концу. Стрижка получилась по модели “экспресс” — на все про все Софа затратила минут семь, не больше.
— Так-то лучше. — Она встала передо мной, оценивая результат своих трудов.
Опусти глаза.
Нет.
Всего на секунду опусти глаза.
Этого не будет.
* * *
Зануда.
— Наконец-то ты на человека стал похож — сказала София, выпрямляясь. — Дуй теперь к Мите Григоричу, а я пока к хозяйке схожу и попрошу веник с совком. С виду-то у тебя на голове три с половиной волосины, а налетело как с кобеля мохнатого.
Я встал, стряхнул остатки волос и провел руками по голове. Ощущения были в новинку. Или, вернее сказать, из хорошо забытого старого. В последний раз меня “на дому” стригла мама, когда я лет эдак в семь после парикмахерской вернулся домой и решил, что парикмахерша ничего не понимает в том, как сейчас носят, и решил сам стрижку себе подправить. В итоге так наисправлял, что потом три недели без шапки из дома не выходил. Летом!
— Спасибо.
Теперь голова казалась похожей на киви. И на птицу, и на плод. На все вместею
— Обращайся, — отозвалась Софа. — Топай давай, а не то от дяди Гриши схлопочешь, — сказала она напоследок. И я потопал.
Дрова трещали в камине, наполняя комнату теплом и приятным ароматом. Слабый свет освещал все вокруг: огромный деревянный стол с гипсовым бюстом на нем, глобус, фигурную подставку под разные канцелярские мелочи, графин с водой и граненый стакан.
Странные тени, отбрасываемые языками пламени, метались по библиотечным полкам по обе стороны от каминного портала.
Перед камином в кожаном кресле сидел мужчина. Он неспешно покачивал бокал на длинной ножке. Красная вязкая жидкость, похожая на густое вино, играла на тонких стенках. Мужчина сделал глоток, посмаковал вкус и нашел его весьма приятным.
Сквозь окно, через которое виднелось небо, усыпанное мириадами звезд и красной луной, залетела небольшая летучая мышка. Она сделала несколько кругов по комнате, после чего приземлилась возле мужчины, как волнистый попугайчик. Приникла к мочке уха.
Маленькая мордочка глядела бусинками-глазками на бледное лицо (выделялась только щетка темных усов) несколько секунд, после чего еле слышно запищала.
Бокал с жидкостью замер.
— Вот как… — наконец-то изрек мужчина. — Интересно.
Поленья трещали в камине, изредка стреляя искрами на дорогой ковер.
— Интересно… и что, действительно он? Не ошиблись?
Летучая мышь вновь запищала.
— Ясно.
Мужчина встал с кресла и принялся шагать по комнате. Он обогнул стол, прошелся вдоль книжных полок, проводя пальцами по корешкам книг, и остановился возле одной. Золотистые буквы на корешке, гласили «La vie et la mort de la famille Lambert1». Автором значился «Jean-Paul Lussac». 2
Мужчина взял книгу сел обратно в кресло. Развернул передний форзац, на котором могучим дубок раскинулось семейное древо.
— Сто лет одиночества, мой дорогой друг, — проговорил он в пустоту. — И откуда же ты взялся, прелестное летнее дитя?
Его тонкий бледный палец с длинным ногтем вел по именам и фамилиям, выискивая нужное. Никакого результата.
Он еще полистал книгу, просмотрел разные главы, но в конце концов отложил.
— В любом случае — убить. Как и всех прежде.
Голос его звучал спокойно, даже безмятежно. Но даже маленькая летучая мышь поняла, что это приказ, ослушаться которого попросту невозможно.
— Наследник рода Ламбертов, — мужчина усмехнулся. Показались белые, очень острые клыки… — Подумать только.
Во всяких мудреных книжках по восточной философии говорится, что природа это храм. Поэтому, дескать, человек должен относиться к ней бережно и уважительно, чтоб ненароком чего-нибудь не напортить. Однако у нас, советских людей, с религией отношения сложные. Поэтому и с этим огромным храмом у меня с самого начала не задалось.
Митя с дядей Гришей явно обрадовались новой рабочей силе и со спокойной душой свалили на нас с Софой все возможные дела. Я к любой работе приноровиться могу, это правда, но когда ты за день успеваешь десяток разных задач перелопатить, к закату попросту хочется сдохнуть.
Культурный обмен с этими аборигенами тоже оказался не так-то прост. Говорили мы на одном языке и в то же время на разных.
— Дело тебе, Витек, пока что будет следующее, — заявил как-то дядя Гриша, уписывая за обе щеки вареную картошку, — Аксинья, скотница, прихворнула намедни, ревматизм у ней в дождливую погоду разыгрывается. Поэтому пока придется тебе ее подменять. Будешь за скотиной ходить утром, до того как пастуху коров отдавать, и вечером, когда они домой придут. Понял?
Чего ж тут не понять-то? Дело плевое. А животных я всегда любил, хотя больше кошек и собак. Козы с поросятами как-то не очень радовали.
— Да не вопрос, дядь, — ответил я, — партия сказала “надо”, комсомол
