воплем вскочила и бросилась бежать вдоль стены, прочь, почти не разбирая дороги, потому что второй волк ещё далеко, она же успеет… Стена, стена, деревья, проход между ними, позади рычание, впереди снова стена, она с воплем прижимается к ней, разворачиваясь, и стреляет второй и третий раз зря, потому что мажет с перепугу, и что сказал бы Мэйтар…
Да ничего не сказал бы. Руку бы поправил, мелькнуло в голове, и вдруг нахлынувший ужас отступил от этой простой мысли. Волк не нападал, только взвыл, подзывая хозяев, и четвертую пулю она всадила ему в открывшееся горло. Он захрипел, попытался лапами достать свое горло, красные пузыри слюны выступили у него в пасти и на горле разом. А за волком уже спешили люди, и ее ошибка стала неисправимой — можно было только надеяться отвлечь кого-то от других беглецов. Аэлин развернулась и снова побежала. Перескакивая через поваленные деревья и разбросанные камни стен, она мельком подумала, что стрельба это мало, и стоило бы заниматься еще бегом. Хотя бы вокруг дома, чтобы видели только соседи… Потому что к ходьбе она была привычна, а вот на бегу дыхание стало прерываться быстро. Ей казалось, она мчится изо всех сил, но стены вокруг двигались словно еле-еле, а топот позади приближался. Там орали и "стой", и "стоять, чокнутая", и ещё что-то на харадском, на бегу не разобрать. Когда орать стали близко, она снова бросилась к стене и развернулась. Выстрелила теперь в человека в упор — получалось все легче.
Вот только завалился он вперед, а не назад, схватил ее за руки, хрипя и стараясь вырвать револьвер. Они несколько секунд боролись молча, и, понимая, что вот-вот выпустит оружие из руки, Аэлин нажала курок еще раз. Глаза фанатика остановились, зрачки сузились, и он медленно повалился набок. От удара о землю повязка слетела с головы, и стало видно обычное лицо, смуглое и горбоносое, словно только что с улиц где-нибудь в Умбаре.
Выдохнув, она схватилась за пояс с патронами. Руки тряслись. "Три балла тебе сегодня за стрельбу, не больше…" А люди в повязках уже подбегали…
Она успела вставить три патрона в барабан. Потом подбежавший размахнулся, и вдруг она поняла, что лежит в траве, а револьвера в руке уже нет. Кто-то хватает ее за плечи, встряхивает, ставит на ноги, и ещё сдергивает пояс-патронташ.
И снова это чувство усмешки извне, со стороны купола храма, что виден вдали сквозь деревья.
…Когда ее втащили в полутьму ещё одного подземелья, другого, ближе к храму, она сначала ничего не могла разобрать в темноте, только почуяла что-то живое.
Потом человек в маске поставил на стол фонарь и сказал:
— Веди себя тихо, нимри, и ее не тронут, — и она увидела Мэйтара, сидящего на полу у опорного столба. Всего в крови и в драной до лоскутов рубахе.
Пока привязывали к стулу, ей хотелось орать ему от досады — "Идиот! Почему ты не смог от них убежать!". Как-то судьба живого чуда беспокоила ее больше собственной в тот момент.
Твердая шершавая рука взяла ее за подбородок, повернула лицо вправо-влево. Сняла очки, пережившие даже драку, бросила на пол, и раздался хруст.
— Без них моложе, — кажется, за маской усмехались. — Тем лучше. Ты понял меня, нимри.
Что слово "нимри" обозначает эльфов на некоторых старых диалектах Всеобщего, она знала. Мэйтар безразлично молчал, только воздух вокруг него словно накалился.
Тяжелая решетка захлопнулась за людьми. Без человека в золоченой маске дышать сразу стало легче, словно он невидимой рукой давил на сердце. Остались снаружи двое с ружьями, но это было… обыденно даже по сравнению с тем, в маске. Ну и когда от мужчин вроде этих отделяет решетка, сразу делается спокойнее. Идти с ними и чувствовать их руки на себе было весьма противно.
Хорошо, они не подозревают, что очки ей на самом деле не нужны.
Подумав, она исключила "идиота" и заорать и произнесла сухо на синдарине, чтобы не понимали охранники:
— Я очень надеялась, что вы сбежали от них.
Открыв глаза, по-прежнему словно светящиеся в сумраке подземной комнаты, Мэйтар ответил так же холодно:
— Я рассчитывал, что это вы сбежите от них, или я зря выигрывал время. Кстати, ваш выговор неверен.
Он сам при этом говорил странно твердо, чтобы понять, нужно было определенно привыкнуть.
— Почему?
— Потому что глотаете согласные, как в теперешнем Всеобщем. В синдарине все читается так, как пишется, и стяжения звуков нет.
— С удовольствием возьму у вас несколько консультаций, если будет возможность, — вздохнула Аэлин. — Мы нашли и выпустили наших студентов. Они ушли. Ну, я надеюсь.
— А что помешало вам? Я полагал, вы не из тех, кто воображает себя эпической героиней и лезет в драку.
— Один человек застрял в стене и не дал пройти, а потом нас догнали.
— Индиран?
— Исчез в суматохе. Хотя бы здесь его нет.
Мэйтар кивнул, повел плечами. Насколько могла Аэлин разглядеть, привязали его чуть ли не кожаными ремнями к тому столбу. Боялись, даже несмотря на кое-как перевязанное его плечо. У нее самой уже все заболело, особенно запястья от перетяжки и локти от непривычной позы. Это сбивало успокоительное чувство нереальности.
— Вы что-то поняли… Я хочу сказать, из вашего настоящего опыта?
— Ничем не могу утешить. Все плохо, — сказал Мэйтар ровно.
— Понимаю, культ, жертвы и все такое. Я о другом.
— Если о другом, то управление зверями и эти жрецы в масках говорят мне, что они действительно получили доступ к остаткам древнего темного колдовства. По меньшей мере. Очень дурно это пахнет. Во всех смыслах.
— Да, меня очень настораживает это сходство с описаниями нуменорского культа, — Аэлин не стала добавлять, что в том культе жертв сжигали живьём. Ее собеседник наверняка знал это лучше нее. Кстати…
— Кстати, если все равно есть время и нечего делать. Ведь вы были Линдаром Нарионом, верно?
Донёсся негромкий смешок.
— Ваше любопытство… восхищает, — лицо Мэйтара стало сосредоточенным, словно он пытался сделать что-то, незаметное для нее. — Должен сказать, раз уж так, что я был не слишком хорошим археологом.
— Вы что… Просто знали?! — воскликнула она. — И про Имладрис, и про библиотеку?!
— Положим, я не знал, сохранился ли архив после всех лет. Для этого и нужно было его раскопать.
— Может, вы ещё и знаете, кто и с чего сделал список "Нолдолантэ" для Харадзо-Даро?
Настала несколько смущенная тишина.
— Я сам, — сказал Мэйтар сухо. — По памяти.
Очень плохо это укладывалось в голове — полторы тысячи лет библиотеке, которую ей довелось видеть своими
